Послано - 20 Янв 2005 : 13:04:59
В. Высоцкий Еще не вечер. ___________________________________
Четыре года рыскал в море наш корсар, В боях и штормах не поблекло наше знамя, Мы научились штопать паруса, И затыкать пробоины телами.
За нами гонится эскадра по пятам, На море штиль и не избегнуть встречи, Но нам сказал спокойно капитан: "Еще не вечер, еще не вечер."
Вот развернулся боком флагманский фрегат И левый борт окрасился дымами. Ответный залп на глаз и наугад - Вдали пожары, смерть - удача с нами!
Из худших выбирались передряг, Но с ветром худо и в трюме течи, А капитан нам шлет привычный знак: "Еще не вечер, еще не вечер."
На нас глядят в бинокли, в трубы сотни глаз И видят нас от дыма злых и серых, Но никогда им не увидеть нас Прикованными к веслам на галерах.
Неравный бой, корабль кренится наш. Спасите наши души человечьи, Но крикнул капитан: "На абордаж! Еще не вечер, еще не вечер!"
Кто хочет жить, кто весел, кто не тля Готовьте ваши руки к рукопашной! А крысы пусть уходят с корабля Они мешают схватке бесшабашной.
И крысы думали: "А чем не шутит черт?" И в море прыгали, спасаясь от картечи. А мы с фрегатом становились к борту борт. Еще не вечер, еще не вечер.
Лицо в лицо, ножи в ножи, глаза в глаза, Чтоб не достаться спрутам или крабам, Кто с "кольтом", кто с кинжалом, кто в слезах Мы покидали тонущий корабль.
Но нет! Им не послать его на дно! Поможет океан, взвалив на плечи, Ведь океан - он с нами заодно, И прав был капитан - еще не вечер.
Чтобы одно очистить нужно другое запачкать... Но можно запачкать все, ничего не очистив...
Пролетали комарабли, как стальные дирижабли, во все стороны, как сабли, ноги вострые торчабли. Их суставы скрежетабли, их моторы бормотабли, и крыла их слюдяные от полёта не ослабли.
Комарабли пролетали в третьем-пятом океане, в атлантическом просторе, в ледовитом уркагане, бороздили параллели под созвездьем козерака, очи светлые горели из тропического мрака.
Их торчали шевелились, их махали развевались, их вонзилов турбобуры угрожающе вращались. Но от внутренних печали пели, как виолончели, а наружными печали освещали всю окрестность.
Пролетали комарабли, тяжкий ветер подымали, насекомыми телами всё пространство занимали, птицы гнева и печали волны чёрные вздымали. Пролетали комарабли, комарабли проплывали!
2.
Грозный чёрный паукабель шевелится на столбе, чёрным лоском отливая, красным глазом поводя. Он плетёт электросети, чтобы всякий к ним прилип и чтоб выпить из любого электричество его.
Пролетала батарейка, вяло крыльями махала и за провод зацепилась, и запуталась в сети. Тихо пискнула бедняжка, искру выронив из глаза, и внезапный паукабель произнёс ей улялюм.
После лампочка летела, вся прозрачная такая, чтоб найти себе патрона что-нибудь на сорок вольт. Только ахнула красотка под высоким напряженьем, и кошмарный паукабель произнёс ей улялюм.
Шёл простой аккумулятор на обычную работу, он с утра зарядку сделал, ему было хорошо, но, задумавшись о чём-то, не заметил чёрной сети, и злодейский паукабель улялюм ему сказал.
Так проходят дни за днями бесконечной чередой, батарейки и розетки пропадают навсегда. Только чёрный паукабель шевелится на столбе, чёрной молнии подобен, красным глазом поводя.
3.
Любабочки-любезницы, летутаньки и тамоньки, весёленькие, голенькие, беленькие, пёстренькие, душечки-подушечки, два крылышка, два усика, два клинышка, два пятнушка, две пачечки, две точечки.
Ах, бабочка, ах, деточка, летала вдалеке, и шёлковая ленточка была у ней в руке. Она махала ленточкой, манила в далеко ах, глупеньких, ах, маленьких крыластых мужиков.
"Летите, мотылькобели, - любабочка поёт, - покушали и попили, и время настаёт. Усатые, пузатые, в красивых сапогах, летите к нам, ребятые!" - любабочка поёт.
"Мы будем улетатели в далёкие кусты, мы будем приседатели на толстые цветы. Летите к нам, порхахали, любить нас и ласкать, ах, славные, ах, милые!" - любабочка поёт.
Летуточка-летамочка, пустая голова, не плакушка, не хныкушка, всё песенки поёт. Не дудочка, не умница: какая благодать, что можно бы додуматься, а можно - угадать.
Ах, деточка-угадчица, и только и всего, и ни о чём не думая, не зная ничего...
4.
Когда над землёю летят комарабли и воздух сверкает от членистых тел, печальную песню поют комарабли, гортанную песню поют.
Когда на столбе паукабель ужасный готовится лезть по электросети, он мощными лапами перебирает и мощную песню поёт.
Когда же любабочка в небе летает, летётeнька с ленточкой в белой руке, она распевает бесстыдную песню, любовную песню поёт.
Но если, с последнего неба слетая в сиянии радужных, в сеточку, глаз, горящую песню, небесную песню охрангел поёт Мухаил,
тогда умолкают печальные песни и мощные песни, и песни любви, и он возвещает растерянным тварям предвечную волю Творца.
И скромно поджаты мохнатые лапки, и кольчатый хобот завязан узлом, но чёрное ядрышко в пламени солнца огромные видят глаза.
В час, когда к божьей стекутся маслине Ослики Греции, Африки, Корсики, Если случайно проснется всесильный, Снова заснуть не дадут ему ослики.
И, уложив их на райской соломе, Полуживых от трудов и усталости, Вспомнит всесильный, – и только он вспомнит, Сердце его преисполнится жалости:
«Ослики эти – мое же творение, Ослики Турции, Сирии, Крита!» – И средь маслин водрузит объявление: «Стойло блаженства для богом забытых».
*****
Иван Алексеевич Бунин
И цветы, и шмели, и трава, и колосья, И лазурь, и полуденный зной... Срок настанет - господь сына блудного спросит: "Был ли счастлив ты в жизни земной?"
И забуду я все - вспомню только вот эти Полевые пути меж колосьев и трав - И от сладостных слез не успею ответить, К милосердным коленям припав.
Послано - 25 Янв 2005 : 08:59:50
Снова Левин: 11 июня 1991
"Так долго вместе прожили, что..." И. Бродский
"Так долго жили порознь, что..." В. Строчков
...И там был вход с чудным названьем "выход". Там было хорошо: там было тихо. Нас записала в карточку врачиха и выдала нам пропуск и жетон. Внутри шёл снег, и не было охоты тащить с собою прежние заботы, и ощущенье длящейся субботы, нас укрепляло в нежеланье том.
Мы из надежд настригли попугаев, а из газет - ватрушек и трамваев, и в непустом подмножестве сарая сложили жизнь - из прежних двух одну. Сложили печь по правилам науки, купили лыжи, валенки и брюки и зажили без ревности и скуки у белого беспамятства в плену.
Здесь сам собой приготовлялся ужин. Мы пили чай из поллитровых кружек, ходили, не пугаясь жаркой стужи, гулять к незамерзающей реке, к полуночи, облазив все предместья, ложились спать с тобой, как прежде - вместе, и с неба незнакомые созвездья глядели сквозь окошко в потолке.
Там кто-то жил, прозрачный и летучий, и падал свет из проходящей тучи. Всё было хорошо. И даже лучше. Но там была река, и в ней был брод, и вспомнив лишь одно: что жизнь прекрасна, и не умея вынести соблазна, сдав пропуска и думая о разном, мы вышли порознь - в дверь с названьем "вход".
Солдат всегда здоров, Солдат на все готов, И пыль, как из ковров, Мы выбиваем из дорог! И не остановиться, И не сменить ноги. Сияют наши лица, Сверкают сапоги!
По выжженой равнине, За метром - метр, Идут по пустыне Солдаты группы "Центр". На первый-второй рассчитайсь! Первый-второй! Первый - шаг вперед - и в рай! Первый - второй! А каждый второй - тоже герой, В рай попадет вслед за тобой, Первый-второй, первый-второй, Первый-второй.
А перед нами все цветет, За нами все горит. Не надо думать, с нами тот, Кто все за нас решит. Веселые, нехмурые, Вернемся по домам, Невесты белокурые Наградой будут нам.
И все-то мы умеем, Нам трусость не с руки. Лишь только б не тускнели Солдатские штыки! По черепам и трупам, за метром - метр, Идут по пустыне солдаты группы "Центр"... Все - впереди, а ныне За метром - метр.....
Кто к нам с мЯчом придет, тот клюшкой по оралу и получит!
Послано - 25 Янв 2005 : 11:26:04
В.Высоцкий Сначала было слово ____________________________ Сначала было слово печали и тоски, Рождалась в муках творчества планета, Рвались от суши в никуда огромные куски И островами становились где-то.
И странствуя по свету без фрахта и без флага, Сквозь миллионолетья, эпохи и века, Менял свой облик остров, отшельник и бродяга, Но сохранил природу и дух материка.
Сначала было слово, но кончились слова, Уже матросы землю населяли. И ринулись они по сходням, вверх на острова, Для красоты назвав их кораблями.
Но цепко держит берег, надежней мертвой хватки. И острова вернутся назад, наверняка, На них царят морские, особые порядки, На них хранят законы и честь материка.
Простит ли нас наука за эту паралель? За вольность толкований и теорий? И если уж сначала было слово на земле, То это безусловно слово "море".
Чтобы одно очистить нужно другое запачкать... Но можно запачкать все, ничего не очистив...
Цирк сияет, словно щит, Цирк на пальцах верещит, Цирк на дудке завывает, Душу в душу ударяет! С нежным личиком испанки И цветами в волосах Тут девочка, пресветлый ангел, Виясь, плясала вальс-казак. Она среди густого пара Стоит, как белая гагара, То с гитарой у плеча Реет, ноги волоча. То вдруг присвистнет, одинокая, Совьется маленьким ужом, И вновь несется, нежно охая, — Прелестный образ и почти что нагишом! Но вот одежды беспокойство Вкруг тела складками легло. Хотя напрасно! Членов нежное устройство На всех впечатление произвело.
Толпа встает. Все дышат, как сапожники, Во рту слюны навар кудрявый. Иные, даже самые безбожники, Полны таинственной отравой. Другие же, суя табак в пустую трубку, Облизываясь, мысленно целуют ту голубку, Которая пред ними пролетела. Пресветлая! Остаться не захотела!
Вой всюду в зале тут стоит, Кромешным духом все полны. Но музыка опять гремит, И все опять удивлены. Лошадь белая выходит, Бледным личиком вертя, И на ней при всем народе Сидит полновесное дитя. Вот, маша руками враз, Дитя, смеясь, сидит анфас, И вдруг, взмахнув ноги обмылком, Дитя сидит к коню затылком. А конь, как стражник, опустив Высокий лоб с большим пером, По кругу носится, спесив, Поставив ноги под углом.
Тут опять всеобщее изумленье, И похвала, и одобренье, И, как зверек, кусает зависть Тех, кто недавно улыбались Иль равнодушными казались.
Мальчишка, тихо хулиганя, Подружке на ухо шептал: «Какая тут сегодня баня!» И девку нежно обнимал. Она же, к этому привыкнув, Сидела тихая, не пикнув. Закон имея естества, Она желала сватовства.
Но вот опять арена скачет, Ход представленья снова начат. Два тоненькие мужика Стоят, сгибаясь, у шеста. Один, ладони поднимая, На воздух медленно ползет, То красный шарик выпускает, То вниз, нарядный, упадет И товарищу на плечи Тонкой ножкою встает. Потом они, смеясь опасно,. Ползут наверх единогласно И там, обнявшись наугад, На толстом воздухе стоят. Они дыханьем укрепляют Двойного тела равновесье, Но через миг опять летают, Себя по воздуху развеся.
Тут опять, восторга полон, Зал трясется, как кликуша, И стучит ногами в пол он, Не щадя чужие уши. Один старик интеллигентный Сказал, другому говоря: «Этот праздник разноцветный Посещаю я не зря. Здесь нахожу я греческие игры, Красоток розовые икры, Научных замечаю лошадей, — Это не цирк, а прямо чародей!» Другой, плешивый, как колено, Сказал, что это несомненно.
На последний страшный номер Вышла женщина-змея. Она усердно ползала в соломе, Ноги в кольца завия. Проползав несколько минут, Она совсем лишилась тела. Кругом служители бегут: — Где? Где? Красотка улетела!
Тут пошел в народе ужас, Все свои хватают шапки И бросаются наружу, Имея девок полные охапки. «Воры! Воры!» — все кричали. Но воры были невидимки: Они в тот вечер угощали Своих друзей на Ситном рынке. Над ними небо было рыто Веселой руганью двойной, И жизнь трещала, как корыто, Летая книзу головой. 1928
Послано - 29 Янв 2005 : 20:32:59
Владимир Семёнович Высоцкий Баллада о Любви.
Когда вода всемирного потопа Вернулась вновь в границы берегов, Из пены уходящего потока На сушу тихо выбралась Любовь, И растворилась в воздухе до срока. А срока было сорок сороков. И чудаки ещё такие есть- Вдыхают полной грудью эту смесь, И ни наград не ждут,ни наказанья, И думая,что дышат просто так, Они внезапно попадают в такт Такого же неровного дыханья.
Только чувству,словно кораблю Долго оставаться на плаву, Прежде чем узнать,что "я люблю" То же,что "дышу" или "живу".
И вдоволь будет странствий и скитаний: Страна Любви - великая страна, И с рыцарей своих для испытаний Всё строже станет спрашивать она. Потребует разлук и расстояний, Лишит покоя,отдыха и сна. Но вспять безумцев не поворотить, Они уже согласны заплатить. Любой ценой,и жизнью бы рискнули, Чтобы не дать порвать,чтоб сохранить Волшебную невидимую нить, Которую меж ними протянули.
Свежий ветер избранных пьянил, С ног сбивал,из мёртвых воскрешал. Потому что если не любил, Значит и не жил,и не дышал.
Но многих захлебнувшихся Любовью Не докричаться, сколько не зови. Им счёт ведут молва и пустословье, Но этот счёт замешан на крови. А мы поставим свечи в изголовье Погибших от невиданной Любви. Их голосам всегда сливаться в такт, И душам их дано бродить в цветах, И Вечностью дышать в одно дыханье, И встретиться со вздохом на устах На хрупких переправах и мостах, На узких перекрёстках мирозданья.
Я поля влюблённым постелю Пусть поют во сне и наяву Я дышу,и значит,я люблю Я люблю, и значит, я живу...
Послано - 02 Фвр 2005 : 02:36:22
Якутский эпос "Олонхо"кусочек и еще один. Особенно рекомендую обратить внимание на рассказ о роботах-трансформерах и ракетах с лучевой прожигающей боеголовкой.
А вот отрывок из него же:
Осьмикрайняя, Об осьми ободах, Бурями обуянная Земля — всего живущего мать, Предназначенно — обетованная, В отдаленных возникла веках И оттуда сказание начинать. Прикреплена ли она к полосе Стремительно-гладких, белых небес - Это неведомо нам; Иль от плавно вертящихся в высоте трех небесных ключей она ступенями низведена - это не видно нам. Иль над гибельной, бурной, яростной бездной сгущенным, воздушным смерчем взметена - летает на крыльях она? Или кружится на вертлюге своем с песней жалобной, словно стон? Этого не разгадать.
Но ни края нет, ни конца, ни пристанища для пловца средь пучины неистово-грозовой моря, дышащего бедой, кипящего соленой водой, моря гибели, моря Одун, бушующего в седловине своей.
Плещет в грохоте грозовом, дышит яростью, дышит злом море грозное Сюнг с неколебимым дном, тучами заваленное кругом, кипящее соленой водой, мглой закрывающее окоем, сонма лютых смертей притон, море горечи, море мук, убаюканное песнями вьюг, берега оковавшее льдом.
С хрустом, свистом взлетает красный песок над материковой грядой; Жароцветами прорастает весной желто-глинистая земля с прослойкою золотой, пронизанная осокой густой белоглинистая земля с оттаявшею корой, с поперечной балкой столовых гор, где вечен солнечный зной, в широких уступах глинистых гор, объятых клубящейся голубизной, с высоким гребнем утесистых гор, перегородивших простор; с такой твердынею под пятой, - нажимай - не колыхнется она! С такой высоченной хребтиной крутой, - наступай - не прогнется она! С широченной основой такой, - ударяй - не шатнется она!
Осьмикрайняя, на восьми ободах, на шести незыбленых обручах, убранная в роскошный наряд, обильная щедростью золотой, гладко-широкая, в ярком цвету, с восходяще-пляшущим солнцем своим, с деревами, роняющими листву, с шумом убегающих вод, расточающимся изобилием полна, возрождающимся изобилием полна, бурями обуянная, зародилась она, появилась она - в незапамятные времена - изначальная мать-Земля.
В квадрате 35х39 - портрет владельца автомастерской по улице бакинских коммерсантов анфас, с женой, подругой и детьми.
В квадрате 29 - 6.00.
В квадрате 8 - 64.
В квадрате 37 проведены диагонали, и из точки их пересечения опущены высоты; по ним спускаются назначенные люди в квадрат 14 и пропускают ход.
"В квадрате 80 он не поместился. Пришлось ломать". - "Кого из них?" "В квадрате отмечено движение пехоты противника числом до полуроты к высотке 90. Принял меры. Тринадцатый". "В квадрате - 33, в квадрате - 46. А 29 - в кружке... Ну почему?!!" - "Твой номер 8 - вообще шестиконечный! Уж молчал бы..."
"В 6-м этапе, сразу, как доходишь до 81-го квадрата, шмаляй из пушки (Shift и стрелка вверх), пока в квадрате 82 не уничтожишь вражескую точку. Но если кубик упадет на 8, то сразу жми Escape и делай ноги. А не успеешь - 50 вистов и десять в гору". - "Ни хрена себе!.."
"В квадрате лип на поле a1, пустом и тёмном, он стоял, невидим, как памятник Малевичу. Над ним..."
"Для выдвиженья танковой колонны в квадрат 75 привлечено резервов ГСМ из службы тыла в количестве..." "И шашка 45 идёт на поле 54, а там уже всё скошено, под ноль, и нечего ловить! Ты представляешь?"
В квадрате 100 игрок снимает фишку (при этом все очки его сгорают) из прикупа берёт четыре карты и движется на поле 38, то самое, куда упала ночь. Он пялится в квадратный лаз прицела на 26 бакинских коммерсантов, штурмующих высотку 90, и, вычисляя синус или конус, условные, но кучные снаряды сажает по квадратным площадям. В квадрате 29 - 6.02.
Пока Земля еще вертится, пока еще ярок свет, Господи, дай же ты каждому, чего у него нет: мудрому дай голову, трусливому дай коня, дай счастливому денег... И не забудь про меня.
Пока Земля еще вертится — Господи, твоя власть!— дай рвущемуся к власти навластвоваться всласть, дай передышку щедрому, хоть до исхода дня. Каину дай раскаяние... И не забудь про меня.
Я знаю: ты все умеешь, я верую в мудрость твою, как верит солдат убитый, что он проживает в раю, как верит каждое ухо тихим речам твоим, как веруем и мы сами, не ведая, что творим!
Господи мой Боже, зеленоглазый мой! Пока Земля еще вертится, и это ей странно самой, пока ей еще хватает времени и огня, дай же ты всем понемногу... И не забудь про меня.
В склянке темного стекла Из-под импортного пива Роза красная цвела Гордо и неторопливо. Исторический роман Сочинял я понемногу, Пробираясь, как в туман, От пролога к эпилогу.
Каждый пишет, что он слышит, Каждый слышит, как он дышит. Как он дышит, так и пишет, Не стараясь угодить. Так природа захотела. Почему - не наше дело, Для чего - не нам судить.
Были дали голубы, Было вымысла в избытке И из собственной судьбы Я выдергивал по нитке. В путь героя снаряжал, Наводил о прошлом справки И поручиком в отставке Сам себя воображал.
Каждый пишет, что он слышит, Каждый слышит, как он дышит. Как он дышит, так и пишет, Не стараясь угодить. Так природа захотела. Почему - не наше дело, Для чего - не нам судить.
Вымысел не есть обман, Замысел - еще не точка. Дайте ж дописать роман До последнего листочка! И пока еще жива Роза красная в бутылке, Дайте выкрикнуть слова, Что давно лежат в копилке.
Каждый пишет, что он слышит, Каждый слышит, как он дышит. Как он дышит, так и пишет, Не стараясь угодить. Так природа захотела. Почему - не наше дело, Для чего - не нам судить...
Послано - 02 Фвр 2005 : 23:08:34
По-моему, на фоне Зиночки Гипиус и других, очень не хватает ....
В. Маяковский. ПОСЛУШАЙТЕ!
Послушайте! Ведь, если звезды зажигают - значит - это кому-нибудь нужно? Значит - кто-то хочет, чтобы они были? Значит - кто-то называет эти плевочки жемчужиной? И, надрываясь в метелях полуденной пыли, врывается к богу, боится, что опоздал, плачет, целует ему жилистую руку, просит - чтоб обязательно была звезда! - клянется - не перенесет эту беззвездную муку! А после ходит тревожный, но спокойный наружно. Говорит кому-то: "Ведь теперь тебе ничего? Не страшно? Да?!" Послушайте! Ведь, если звезды зажигают - значит - это кому-нибудь нужно? Значит - это необходимо, чтобы каждый Вечер над крышами загоралась хоть одна звезда?!
Послано - 02 Фвр 2005 : 23:55:25
Опередила меня solo! Только я собиралась за Маяковского взяться... Но и сейчас не поздно - я-то хотела СВОЕ любимое выложить... ;)
Владимир Маяковский
(из первого вступления к поэме "Во весь голос")
Любит? не любит? Я руки ломаю и пальцы разбрасываю, разломавши. так рвут, загадав, и пускают по маю венчики встречных ромашек. Пускай седины обнаруживает стиржка и бритье. Пусть серебро годов вызванивает уймою. надеюсь, верую: вовеки не придет ко мне позорное благоразумие.
Уже второй, должно быть, ты легла. В ночи Млечпуть серебряной Окою. Я не спешу, и молниями телеграмм Мне незачем тебя будить и беспокоить.
Как говорят: инцидент исперчен, любовная лодка разбилась о быт... С тобой мы в расчете, и не к чему перечень взаимных болей бед и обид.
Ты посмотри, какая в мире тишь! Ночь обложила небо звездной данью - в такие вот часы встаешь и говоришь векам, истории и мирозданью.
Уже второй, должно быть, ты легла... А может быть и у тебя такое?.. Я не спешу, и молниями телеграмм мне незачем тебя будить и беспокоить.
Послано - 03 Фвр 2005 : 00:23:33
И еще чуть-чуть Маяковского. Отрывок из поэмы "Облако в штанах"
Вы думаете, это бредит малярия?
Это было, было в Одессе.
"Приду в четыре",- сказала Мария. Восемь. Девять. Десять.
Вот и вечер в ночную жуть ушел от окон, хмурый, декабрый.
В дряхлую спину хохочут и ржут канделябры.
Меня сейчас узнать не могли бы: жилистая громадина стонет, корчится. Что может хотеться этакой глыбе? А глыбе многое хочется!
Ведь для себя не важно и то, что бронзовый, и то, что сердце - холодной железкою. Ночью хочется звон свой спрятать в мягкое, в женское.
И вот, громадный, горблюсь в окне, плавлю лбом стекло окошечное. Будет любовь или нет? Какая - большая или крошечная? Откуда большая у тела такого: должно быть, маленький, смирный любеночек. Она шарахается автомобильных гудков. Любит звоночки коночек.
Еще и еще, уткнувшись дождю лицом в его лицо рябое, жду, обрызганный громом городского прибоя.
Полночь, с ножом мечась, догнала, зарезала,- вон его!
Упал двенадцатый час, как с плахи голова казненного.
В стеклах дождинки серые свылись, гримасу громадили, как будто воют химеры Собора Парижской Богоматери.
Проклятая! Что же, и этого не хватит? Скоро криком издерется рот. Слышу: тихо, как больной с кровати, спрыгнул нерв. И вот,- сначала прошелся едва-едва, потом забегал, взволнованный, четкий. Теперь и он и новые два мечутся отчаянной чечеткой.
Рухнула штукатурка в нижнем этаже.
Нервы - большие, маленькие, многие!- скачут бешеные, и уже
у нервов подкашиваются ноги!
А ночь по комнате тинится и тинится,- из тины не вытянуться отяжелевшему глазу.
Двери вдруг заляскали, будто у гостиницы не попадает зуб на зуб.
Вошла ты, резкая, как "нате!", муча перчатки замш, сказала: "Знаете - я выхожу замуж".
Что ж, выходите. Ничего. Покреплюсь. Видите - спокоен как! Как пульс покойника. Помните? Вы говорили: "Джек Лондон, деньги, любовь, страсть",- а я одно видел: вы - Джоконда, которую надо украсть! И украли.
Запоюкали поюны: надоело нам поюкать! Мы хотим, как гамаюны, гукать!
1. МОДЕЛЬ КОСМИЧЕСКОГО КОРАБЛЯ "ВОСТОРГ-1"
Шумелка-мышь вскоробкалась на ящик, держа за нитку пламенную речь к трудящим, каковые, прудящиеся прудом сям и там, стояли и вминательно глядели по сторонам, по каковым виднелась темнота, заставленная ящиками склада спущёнки, колбасыра и монада.
Кричала мыша: "Там такой отпад! Там нету ни препонов, ни преград!" И мыши с ожиданьем нетерпенья галдели вверх в пустые небеса (на благо всем ухала колбаса); усами восхищенно шелестя, они махали, дружные, хвостом, когда взлетела пламенная речь, держимая за ниточку. Потом они вскричали: "Слава! наш летучный, наш небывалый мышка-пустонавт! Прощай, наш фрэнд! Алас на нас! Гуд навт!"
И мышка улетела в потолок, помахивая цыпочками ног.
И я там был, и кушал кюль-басу, и ковырял задумчиво в носу, и думал, как печальна и горька судьбина улетелого зверька!
Чубатый Тарас Никого не щадил... Я слышу Полуночным часом, Сквозь двери: - Андрий! Я тебя породил!..- Доносится голос Тараса.
Прекрасная панна Тиха и бледна, Распущены косы густые, И падает наземь, Как в бурю сосна, Пробитое тело Андрия...
Полтавская полночь Над миром встает... Он бродит по саду свирепо, Он против России Неверный поход Задумал - изменник Мазепа.
В тесной темнице Сидит Кочубей И мыслит всю ночь о побеге, И в час его казни С постели своей Поднялся Евгений Онегин:
- Печорин! Мне страшно! Всюду темно! Мне кажется, старый мой друг, Пока Достоевский сидит в казино, Раскольников глушит старух!..
Звезды уходят, За темным окном Поднялся рассвет из тумана... Толчком паровоза, Крутым колесом Убита Каренина Анна...
Товарищи классики! Бросьте чудить! Что это вы, в самом деле, Героев своих Порешили убить На рельсах, В петле, На дуэли?..
Я сам собираюсь Роман написать - Большущий! И с первой страницы Героев начну Ремеслу обучать И сам помаленьку учиться.
И если, не в силах Отбросить невроз, Герой заскучает порою,- Я сам лучше кинусь Под паровоз, Чем брошу на рельсы героя.
И если в гробу Мне придется лежать,- Я знаю: Печальной толпою На кладбище гроб мой Пойдут провожать Спасенные мною герои.
Прохожий застынет И спросит тепло: - Кто это умер, приятель? - Герои ответят: - Умер Светлов! Он был настоящий писатель!
* * * Я в жизни ни разу не был в таверне, Я не пил с матросами крепкого виски, Я в жизни ни разу не буду, наверно, Скакать на коне по степям аравийским.
Мне робкой рукой не натягивать парус, Веслом не взмахнуть, не кружить в урагане,- Атлантика любит соленого парня С обветренной грудью, с кривыми ногами...
Стеной за бортами льдины сожмутся, Мы будем блуждать по огромному полю,- Так будет, когда мне позволит Амундсен Увидеть хоть издали Северный полюс.
Я, может, не скоро свой берег покину, А так хорошо бы под натиском бури, До косточек зная свою Украину, Тропической ночью на вахте дежурить.
В черниговском поле, над сонною рощей Подобные ночи еще не спускались,- Чтоб по небу звезды бродили на ощупь И в темноте на луну натыкались...
В двенадцать у нас запирают ворота, Я мчал по Фонтанке, смешавшись с толпою, И все мне казалось: за поворотом Усатые тигры прошли к водопою.
Закинув голову назад, дудак на дудочке своей игдает падтию любви. Она как дудочка кдичит и бьётся у него в дуках. И вечный кайф!
Но медно тикают часы и дедко-дедко гдом гдохочет… Дудак понять того не хочет. И тщетной муддостью тдяся, поёт на дудочке и пляшет и, как ощипанный удод, дуками машет.
Но гдозовеющее небо лупцуют синие задницы, гдохочет: «Будя! Педестань! Довольно музыки незделой! Не любостдаствуй! До свиданья!» И в стдахе задыдал дудак. Сгустился м-м-мдак.
Во мдаке гавкают собаки. Дыдают бедные дудаки, доняя слёзы на постель. А мы – небесная метель! Не судьи мы, а пдокудоды! А вы, модальные удоды, тедзая плоть свох поддуг, не тдоньте музыку дуками, чтоб вам не отодвали вддуг!
Я глуп, и потому невзгоды, неудачи Прощаю сам себе, как выигранный бой. Не стану я кроить свою судьбу иначе, На темы умные не рассуждаю сам с собой.
Я глуп, и потому молчу, не возражаю, Когда меня винят и вешают ярлык. За почести и чин не дал бы ни гроша я. Люблю я только то, к чему давно привык.
Я глуп, и потому не вижу в наслажденьях Ни цели жизни и ни забытья, И не меняю я ни жен, ни убеждений, Я глуп, и потому, наверно, честен я.
Я глуп, и потому я многим непонятен, Интеллигент к стереотипам так привык. А в логике моей так много белых пятен, Что умники со мной становятся в тупик.
Я глуп, и потому по лужам допоздна я Брожу, не замечая улиц и дворов. Что вижу я во сне? Как объяснить - не знаю. Не видят умники таких прекрасных снов
Wing and Fang were walking Hand in hand Her talons charred, leaving scarred Claw marks in the sand His step of love, wing of dove Footprints in the sand
Flowing robes of satin Heaven thread Golden light, no bark nor bite? Crown atop his head Her lips of liar, horns of fire Death atop her head
Her eyes of fire, her soul of ice His love forevermore...
She the Evil, he the God As so the others see But she shall Live, and he the Dog She fears insanity
And so the waves tears of the world Hit the land He soaks them up, fills his cup Dry now is the sand She does not stare, she does not care For tears upon the sand
To heal the ocean’s violent crash Crash of man He draws sword from sheath, cuts self deep Angel blood on sand She sees his pain, she sees him slain But no tears on the sand
Her eyes of fire, her soul of ice Beneath which churns the ocean... She the Evil, he the God As so the others see But she shall Live, and he the Dog She fears humanity
Fang the Wicked Fang the Bad Fang the Goddess of the Sad Wing the Giver of gifts she had
She the child within the beast The innocent is seen the least Hidden behind barbed wire mesh And he craves the pleasures of the flesh
Wing and Fang were walking Hand in hand Child she cowers behind the glower Of beast upon the sand He the lamb with the lust for damned His secret on the sand
She the Evil, he the God Walking hand in hand But she shall Live and he the Bitch Together in the sand
You E.S. - Age: 15
"When you plant a kiss into what does it grow?" I remember I once asked her. She simply answered "You" and left me standing confused. I sat and wondered but always telling her I understood. I made mistakes along the way, some i thought too much a soul to bear, but all the while she simply answered "You" as she smiled and ran her fingers through my hair. Many days later, more than i could count, she tripped and fell. She let out her hand for me to grab and asked "When you plant a kiss into what does it grow?" I simply answered "Me" and let out my hand to grab hers. She pushed it aside, tears in her eyes, and said "I thought you understood" Right then it clicked but time had passed and I saw her walk away as i yelled to her "You!" but she was too far to hear. For when you plant a kiss, it grows into the one you love, the one you'll die with by your side. But it takes two to plant a kiss and love to keep it alive. I did neither unknowingly but only realized when it was too late...
Peace of Mind H.Y. - Age: 16
Waves of conscience, Sea of guilt, Add one more stone, For me.
джульетта выглядывает в окно идет на балкон прыгает с пятого этажа
менты, мигалки скорая приезжает слишком поздно
ночь пахнет ночью входят веронцы сорок тысяч одних веронцев
что вы сделали с нашей джульеттой мы ее так любили так сильно любили, что всех детей мы называли ромео в очереди к балкону мы писали номера на ладони я была сто пятнадцатой а я был двадцатым еще бы часов шестнадцать, и я бы стоял под балконом и говорил, что хочу быть перчаткой и все такое и ненавидел бы имя, данное мне от рожденья
веронцы плачут, подходят по одному, плачут молоденький мент заносит все в протокол веронцы расписываются - с наших слов записано верно уходят, стараясь пройти по пятну на асфальте
мент перечитывает, что получилось неуклюже рисует голую бабу на последней странице и едет к себе в отделенье там в обезьяннике какой-то бессмысленный бомж вот уже несколько дней действует всем на нервы просит соседей не пить разговаривает с призраками и утверждает, что вокруг него - тюрьма, Дания - тюрьма.
Послано - 08 Марта 2005 : 21:04:49
Эдгар Алан По "ВОРОН" Перевод М. Зенкевича (Мой любимый перевод)
Как-то в полночь, в час угрюмый, утомившись от раздумий, Задремал я над страницей фолианта одного, И очнулся вдруг от звука, будто кто-то вдруг застукал, Будто глухо так застукал в двери дома моего. "Гость, - сказал я, там стучится в двери дома моего. Гость - и больше ничего".
Ах, я вспоминаю ясно, был тогда декабрь ненастный, И от каждой вспышки красной тень скользила на ковёр. Ждал я дня из мрачной дали, тщетно ждал, чтоб книги дали Облегченье от печали по утраченной Линор, По святой, что там, в Эдеме, ангелы зовут Линор, - Безыменной здесь с тех пор.
Шёлковый тревожный шорох в пурпурных портьерах, шторах Полонил, наполнил смутным ужасом меня всего, И, чтоб сердцу легче стало, встав, я повторил устало: "Это гость лишь запоздалый у порога моего, Гость - и больше ничего".
И, оправясь от испуга, гостя встретил я, как друга. "Извините, сэр иль леди, - я приветствовал его, - Задремал я здесь от скуки, и так тихи были звуки, Так неслышны ваши стуки в двери дома моего, Что я вас едва услышал", - дверь открыл я: никого, Тьма - и больше ничего.
Тьмой полночной окружённый, так стоял я, погружённый В грёзы, что ещё не снились никому до этих пор; Тщетно ждал я так, однако тьма мне не давала знака, Слово лишь одно из мрака донеслось ко мне: "Линор!" Это я шепнул, и эхо прошептало мне: "Линор!" Прошептало, как укор.
В скорби жгучей о потере я захлопнул плотно двери И услышал стук такой же, но отчетливей того. "Это тот же стук недавний, - я сказал, - в окно за ставней, Ветер воет неспроста в ней у окошка моего, Это ветер стукнул ставней у окошка моего, - Ветер - больше ничего".
Только приоткрыл я ставни - вышел Ворон стародавний, Шумно оправляя траур оперенья своего; Без поклона, важно, гордо, выступил он чинно, твёрдо; С видом леди или лорда у порога моего, Над дверьми на бюст Паллады у порога моего Сел - и больше ничего.
И, очнувшись от печали, улыбнулся я вначале, Видя важность чёрной птицы, чопорный её задор, Я сказал: "Твой вид задорен, твой хохол облезлый чёрен, О, зловещий древний Ворон, там, где мрак Плутон простёр, Как ты гордо назывался там, где мрак Плутон простёр?" Каркнул Ворон: "Nevermore".
Выкрик птицы неуклюжей на меня повеял стужей, Хоть ответ её без смысла, невпопад, был явный вздор; Ведь должны все согласиться, вряд ли может так случиться, Чтобы в полночь села птица, вылетевши из-за штор, Вдруг на бюст над дверью села, вылетевши из-за штор, Птица с кличкой "Nevermore".
Ворон же сидел на бюсте, словно этим словом грусти Душу всю свою излил он навсегда в ночной простор. Он сидел, свой клюв сомкнувши, ни пером не шелохнувши, И шепнул я, вдруг вздохнувши: "Как друзья с недавних пор, Завтра он меня покинет, как надежды с этих пор". Каркнул Ворон: "Nevermore!"
При ответе столь удачном вздрогнул я в затишьи мрачном, И сказал я: "Несомненно, затвердил он с давних пор, Перенял он это слово от хозяина такого, Кто под гнетом Рока злого слышал, словно приговор, Похоронный звон надежды и свой смертный приговор Слышал в этом "Nevermore".
И с улыбкой, как вначале, я, очнувшись от печали, Кресло к Ворону подвинул, глядя на него в упор, Сел на бархате лиловом в размышлении суровом, Что хотел сказать тем словом Ворон, вещий с давних пор, Что пророчил мне угрюмо Ворон, вещий с давних пор, Хриплым карком: "Nevermore".
Так, в полудремоте краткой, размышляя над загадкой, Чувствуя, как Ворон в сердце мне вонзал горящий взор, Тусклой люстрой освещённый, головою утомлённой Я хотел склониться, сонный, на подушку на узор, Ах, он здесь не склонится на подушку на узор Никогда, о nevermore!
Мне казалось, что незримо заструились клубы дыма И ступили Серафимы в фимиаме на ковер. Я воскликнул: "О несчастный, это Бог от муки страстной Шлет непентес - исцеленье от любви твоей к Линор! Пей непентес, пей забвенье и забудь свою Линор!" Каркнул Ворон: "Nevermore!"
Я воскликнул: "Ворон вещий! Птица ты иль дух зловещий! Дьявол ли тебя направил, буря ль из подземных нор Занесла тебя под крышу, где я древний Ужас слышу, Мне скажи, дано ль мне свыше там, у Галаадских гор, Обрести бальзам от муки, там, у Галаадских гор?" Каркнул Ворон: "Nevermore!"
Я воскликнул: "Ворон вещий! Птица ты иль дух зловещий! Если только Бог над нами свод небесный распростёр, Мне скажи: душа, что бремя скорби здесь несёт со всеми, Там обнимет ли, в Эдеме, лучезарную Линор - Ту святую, что в Эдеме ангелы зовут Линор?" Каркнул Ворон: "Nevermore!"
"Это знак, чтоб ты оставил дом мой, птица или дьявол! - Я, вскочив, воскликнул: - С бурей уносись в ночной простор, Не оставив здесь, однако, чёрного пера, как знака Лжи, что ты принёс из мрака! С бюста траурный убор Скинь и клюв твой вынь из сердца! Прочь лети в ночной простор!" Каркнул Ворон: "Nevermore!"
И сидит, сидит над дверью Ворон, оправляя перья, С бюста бледного Паллады не слетает с этих пор; Он глядит в недвижном взлёте, словно демон тьмы в дремоте. И под люстрой, в позолоте, на полу, он тень простёр, И душой из этой тени не взлечу я с этих пор Никогда, о nevermore!
Огонь, веревка, пуля и топор, Как слуги, кланялись и шли за нами, И в каждой капле спал потоп, Сквозь малый камень прорастали горы, И в прутике, раздавленном ногою Шумели чернорукие леса.
Неправда с нами ела и пила, Колокола гудели по привычке, Монеты вес утратили и звон И дети не пугались мертвецов... Тогда впервые выучились мы Словам прекрасным, горьким и жестоким." 1921
Послано - 16 Марта 2005 : 12:09:20
Обходчик, обходчик, починщик колес И смазчик суставов вагонных - Свершай же свой труд неуклонно, А то мы уйдем под откос.
Он, черный, в окошко ко мне посмотрел, И глазом сверкнул, и, безумный, запел: - Откосы косы, и укусы колес, Нишкни и стегнайся, мышкуй и окстись, И полный атас, Мой милый!
Послано - 22 Марта 2005 : 16:10:48
Роме Воронежскому
Мы садимся в наш автобус, собираемся поехать. Тут конду’кторы приходят, а потом кондуктора. И конду’кторы нас просят: “Проездные предъявляйте!”, а кондуктора велят нам: “Оплатите за проезд!”. Мы конду’кторам предъявим, а кондуктора’м — оплотим, нам бы только бы поехать, а уж там — как повезёт. Повезут ли нас шофёры до метро без остановок, или высадят в канаву удалые шофера’? Или, может, некий шо'фер просто выйдет из кабины и уйдёт, не попрощавшись и дверей не отворив. У Матросского у мо'ста мы, забытые, заплачем. Или тихо засмеёмся у Матросского моста.
Соловьи на кипарисах, и над озером луна, Камень чёрный, камень белый, много выпил я вина. Мне сейчас бутылка пела громче сердца моего: "Мир лишь луч от лика друга, всё иное - тень его!"
Виночерпия взлюбил я не сегодня, не вчера, Не вчера и не сегодня пьяный с самого утра. И хожу и похваляюсь, что узнал я торжество: "Мир лишь луч от лика друга, всё иное - тень его!"
Я бродяга и трущобник, непутёвый человек, Всё, чему я научился, всё забыл теперь навек, Ради розовой усмешки и напева одного: "Мир лишь луч от лика друга, всё иное - тень его!"
Вот иду я по могилам, где лежат мои друзья, О любви спросить у мёртвых неужели мне нельзя? И кричит из ямы череп тайну гроба своего: "Мир лишь луч от лика друга, всё иное - тень его!"
Под луною всколыхнулись в дымном озере струи, На высоких кипарисах замолчали соловьи, Лишь один запел так громко, тот, не певший ничего: "Мир лишь луч от лика друга, всё иное - тень его!"
<Февраль 1921>
Д. Кедрин
ПОГОНЯ
Полон кровью рот мой чёрный, Давит глотку потный страх, Режет грудь мой конь упорный О колючки на буграх.
А тропа - то ров, то кочка, То долина, то овраг... Ну и гонка, ну и ночка... Грянет выстрел - будет точка, Дремлет мир - не дремлет враг.
На деревне у молодки Лебедь - белая кровать. Не любить, не пить мне водки На деревне у молодки, О плетень сапог не рвать И коней не воровать.
Старый конь мой, конь мой верный, Ой как громок топот мерный: В буераках гнут вдали Вражьи кони - ковыли.
Как орел, летит братишка, Не гляди в глаза, луна. Грянет выстрел - будет крышка, Грянет выстрел - кончен Тришка. Ветер глух. Бледна луна. Кровь журчит о стремена.
Дрогнул конь, и ветра рокот Тонет в травах на буграх. Конь упал, и громче топот, Мгла черней, и крепче страх.
Ветер крутит елей кроны, Треплет черные стога, Эй, наган, верти патроны, Прямо в грудь гляди, наган.
Послано - 24 Марта 2005 : 02:36:16
Танда Луговская
Цитаты
Пламя лёгкое неверно, зыбко илистое дно… Мы – эпоха постмодерна и проросшее зерно. И скользят созвучья ловко, и лукав цитатный блик, Ритма ковка, рифм стыковка, наслоенье, гиперлинк.
В няньки я тебе взяла Карты, деньги, два ствола.
Мы смешливы, богоравны, ночь нежна и даль близка, Дерзки юные Арахны, боль неведома пока. И в узор изящный, сложный мы вплетаем день за днём... Не услышим звук тревожный, а услышим – не поймём.
Апельсинчики, как мёд – Что-то страшное грядёт.
Случай щедр, игра богата, мы – не зло и не добро; Тем внезапнее расплата, слов литое серебро. И на вдохе изумленья, окончания игры – Откровенье, замедленье, правда, рвущая миры.