Боги мне благоволили. Я нашел лагерь туземцев и незамеченным пробрался в святилище, я видел обряды и ухитрился стащить амулет, представляющий интерес для короны. Я даже смог улизнуть, пока жрецы не хватились пропажи. А потом везение кончилось. Сам не пойму, как меня угораздило попутать стороны света и оказаться на побережье, вместо того, чтобы выйти к Калькутте, ближайшему форпосту цивилизации. Там – порт, соплеменники и корабли, на которых можно добраться домой, а к этим скалам подойдет разве что сумасшедший, которому надоело жить, или основательно набравшийся рома.
Нет ни тех, ни других. За неделю, что я провел в бухте, на горизонте не показалось ни единого паруса, и это дурной знак: я вдалеке от военных и торговых путей, поблизости нет поселений. Карта размокла, когда я перебирался через болото, она мне уже не помощник. А возвращаться поздно: я так основательно путал следы, что теперь и сам не скажу, куда меня занесло.
Мелкий белый песок блестит, как стекло. Волны шевелят гальку, рассыпанную вдоль полосы прибоя. Мокрые макушки камней похожи на чешую гигантского змея, сонно дышащего на мелководье – кажется, еще немного, и рептилия выберется на берег, сверкая дымно-бирюзовыми кольцами, или встряхнется и уплывет в открытое море. Сейчас я бы и сам не прочь превратиться в такого змея, кита или альбатроса и как можно скорее покинуть эту негостеприимную гавань. Парус! Хоть какой-нибудь парус, согласен и на гордого испанского идальго, и на пирата. Плевать, что меня могут вздернуть на рее, как шпиона, запереть в трюме или в цепях посадить на весла – это люди, и с ними всегда можно договориться. Тем или иным способом… где не хватает слов, золота и доброго имени, на помощь придет нож, отмычка или удавка.
Морская гладь беззаботно блестит, смеясь над моими надеждами. Солнце костром пылает над головой, за спиной молчат скалы. Лианы свисают до самой воды, полощут в пене упругие темно-зеленые локоны. В гниющих водорослях копошатся рачки, орут чайки, стараясь вырвать лакомый кусок у соседки из клюва. Мелькают серебристые спины вытащенных из глубины рыб, разбитые раковины и мохнатые ноги пойманных на песке крабов. Слоистый, растрескавшийся от времени камень почти не защищает от ветра, а там, за скалами – непролазный тропический лес, дикие звери и отправленная по следу погоня, вряд ли туземцы так просто отпустят меня с добычей.
Господь учит: «Не укради!». Но это закон для благого небесного царства, а на земле царит право ума и силы. Чайки жрут беззащитных, ни в чем не повинных крабов, моллюсков и рыб, я отбираю у чаек улов и таскаю из гнезд пестрые яйца. Если меня настигнет возмездие, я приму его со спокойным сердцем, только жаль амулет: знаю, ему не хочется возвращаться назад, в деревню, к убогим хижинам и заунывным песням жрецов.
В моих загрубевших ладонях – кошка. Гибкая грациозная кошка, отлитая из чистого золота. Настороженные уши божка прислушиваются к шепоту волн, разбивающихся о берег, раскосые, сработанные из ярких сапфиров глаза с надеждой всматриваются за горизонт. Не я один жду хоть какой-нибудь парус: кошке тоже хочется повидать мир, полюбоваться чужими странами, лицами, кораблями, живым металлом и домами выше самых высоких деревьев. Ее не смущают ни заскорузлые тряпки, в которые я укутал ее гладкое тело, чтобы не повредить, ни пропахший потом заплечный мешок. Божок рад, что покинул святилище – и будущее, в отличие от меня, совершенно его не страшит. Он весь – воплощение веселого любопытства и красоты, практичного ума и по-звериному сладкой неги, готовой в любой момент распластаться в прыжке. Я знаю, что идол смотрит сейчас на меня, подбадривая и будто оценивая, способен ли я вынести его из этого захолустья, обеспечить обилие впечатлений, забав и радостей; о, если б он мог, он бы сам выпрыгнул из мешка и пошел рядом, подрагивая от азарта хвостом и неслышно переступая мягкими лапами.
Нет, я еще не сошел с ума… а если вдруг и сошел... В моем отчаянном беге сквозь джунгли это безумие не раз спасало мне жизнь, подсказывая правильный путь и неощутимо, по волоску отводя погоню. Тяжесть укрытой в потертом мешке статуэтки ласкала мне спину, даря прохладу в жару и согревая в порывах ветра. Хвостатое божество утешало меня; берегло, как могло бы беречь своего жреца, друга или приятного в дороге попутчика.
Никогда не забуду, как ночью я спасался от тигров на дереве. Голодные хищники ходили под веткой кругами, словно надеясь, что я сам прыгну им в пасть. Дерево было старым, раскидистым – потому-то я и влез на него с такой легкостью – рано или поздно, звери додумались бы до того, чтобы попробовать подняться за мной вслед. Им бы это удалось, клянусь всезнающим Господом, удалось; но мысль, внушенная кем-то свыше, заставила меня вытащить идола из мешка и взмолиться о помощи, а после – смотреть, как начинают светиться врезанные в гладкий металл глаза, как большие кошки кланяются и уходят, будто прислушавшись к просьбе сородича. Идол был им сродни, я всегда это чувствовал: в изгибах сильного золотистого тела и обвивающем стройные лапы хвосте было больше от хищника, чем от игривого домашнего мышелова. Увидев статуэтку в святилище, я был до глубин души поражен ее грозной, чувственной красотой и ни за что бы не ушел без нее, даже если бы к тому меня и не понуждал долг. Я хотел касаться ее, хотел ей обладать; мое счастье, что идол, по видимости, не имел ничего против.
Сейчас он грелся в моих руках, нежась от ласки морского ветра, и ждал какого-то знака. Дремотно шуршал прибой, разлегшийся в волнах змей сверкал чешуей на солнце. Казалось, между двумя немыслимыми созданиями идет спор, неслышный моему уху: я узнавал о нем лишь по нервно пляшущим бликам, сердитому шипению волн, крику чаек и трепету песка под ногами. Морской змей и золотая кошка беседовали между собой, пока не договорились о чем-то, устраивающем обоих – и тогда вода успокоилась, песок снова улегся в камнях, а твердь прекратила дрожать и уснула.
К вечеру на горизонте возник парус. Белая, увенчанная пестрым флагом громада вырастала с пугающей скоростью. Казалось, судно движется вдвое быстрее, чем положено идти кораблю: я уже различал и прихотливо изогнутый борт черного дерева, и контуры вытертых ветром мачт, и застывшую на юте фигуру. Волны будто бы успокаивались, касаясь высоких бортов, замирали гладким стеклом; небо и земля притихли, словно перед затмением, берег укрыла зябкая тень, обратившая буйные южные краски в палитру снега и пепла. Я в изумлении тер глаза – но это не помогло: песок стал шелково-белым, прибрежные деревья темнели на нем росчерком угля, а вода превратилась в бледный лепесток асфодели – тихий, прозрачный и неживой. С гребней волн поднялся туман, и поблекшее вечернее небо скрылось в его жемчужных покровах.
Корабль приблизился. Можно было уже разглядеть и перепутанный такелаж, и зияющие в парусе дыры. Вымпел – ветхий, истрепанный – не принадлежал ни одной из известных мне стран. Кроме рулевого, на палубе не было ни души, и это вселяло в меня тревогу: я откуда-то знал этот корабль, читал про него или слышал, а, может, видел когда-то во сне.
«Каталина» – белела надпись вдоль борта. Паруса хлопали на ветру, реи терялись в тумане. Безмолвный, одетый в черное капитан казался каменным изваянием. На носу угадывалась фигура, изображающая танцующую над волнами женщину, бледную, худую и юную. Она не была красива, но взамен в ней ощущалось нечто, не позволяющее отвести взгляд: казалось, это была аллегория порыва и танца, веселья и безудержной силы, запертой в хрупкую оболочку. Танцовщица выглядела живой – ровно в такой же степени, в какой был неживым капитан, и в этих двоих мне чудилась тайна, непостижимая, но несомненная общность. Кошка в моих руках – капля золота в царстве наступившего сумрака – подрагивала от нетерпения скорее разгадать эту загадку, вливая в меня свой хищный азарт.
– Эй, на борту! – крикнул я с бесшабашной удалью человека, которому нечего больше терять. – Подкинете до ближайшего порта?
Затихая, крик полетел над водой. Танцовщица загадочно улыбнулась, плотнее закутываясь в туман, капитан небрежно махнул рукой, будто предлагая добраться вплавь. До корабля было около четверти мили, пустяки даже в одежде и с оттягивающим плечи мешком – но я еще помнил свитое в кольца тело и холодный, внимательный взгляд узких змеиных глаз.
Поежившись, я убрал золотую кошку в мешок, накрепко затянул горловину и остановился у кромки воды, не зная, что делать дальше. Было страшно тревожить эту мертвую гладь, но и остаться на берегу я тоже не мог: кто знает, когда появится новый корабль? Спасение было рядом, но я, все не решаясь, медлил.
Раздраженный моими сомнениями, капитан отдал резкий приказ. Слова сталью громыхнули окрест, взметнули песок, запутались в сетке лиан. Я думал, корабль сейчас уплывет, но взамен этого он тяжело поднялся вверх из воды, показав источенный киль и заросшее ракушками днище.
Громада двинулась к берегу, повисла над головой карой Господней. С высоты раскатился веревочный трап, я ухватился за него и начал подъем, молясь, чтобы мешок не упал от сотрясающей меня дрожи. Кое-как совладав с собой, я дополз до конца, вцепился в фальшборт окаменевшими от судорог пальцами. Моя вторая рука, жалко хватавшая воздух, оказалась в тисках чужой – капитан поспешил на помощь, видя, что сам я еще не скоро отважусь перебраться на палубу.
Я был благодарен и зол. Я не думал, что способен на этот постыдный, недостойный мужчины страх. Полная опасностей жизнь приучила меня ко всему: не дрогнув, я стоял в гуще сражения, ждал в засаде убийц, выносил людей из огня. Но, как оказалось, этого недостаточно, чтобы сохранить самообладание при встрече с тем, что таится за границами разума. Я слабак, смиренно подумал я. Спасибо тебе, мудрейший Господь, что, наконец, меня просветил!
Я мог бы еще долго укорять себя в подобной манере, но капитан не пожелал ждать, пока я закончу. Он улыбнулся, неожиданно мягко, сверкнув белой полоской зубов на загорелом лице, и заговорил – так, как я сам мог бы заговорить с напуганным чем-то ребенком:
– Как по мне, держитесь вы молодцом. Не надо себя бранить.
Я оцепенел от смущения: как видно, мои мысли не были для него тайной. Потом вспыхнул от ярости. Как смеет он говорить в таком тоне, препарировать чувства, будто я был распятой на ржавой игле бабочкой? Я набрал воздуха, чтобы высказать все, что думаю о подобной бесцеремонности, но он остановил меня взмахом руки.
– Простите. Признаюсь, я намеренно вас задел, зато теперь вы можете говорить. Давайте познакомимся снова, будто мы только сейчас увиделись. Как мне вас называть?
– Джейк, – от волнения хрипло сказал я. – Джейк Торнби, монах на службе Ее Величества.
Капитан с веселым изумлением взглянул на меня, намекая на пристегнутый к поясу нож, отсутствие сутаны и воинственный блеск в глазах. Я мог бы оправдаться тем, что моя служба не терпит благочестия и кротости, но предпочел молча вернуть ему взгляд.
Он рассмеялся – открыто, тепло, будто я оправдал его ожидания и тем очень его позабавил.
– К вашим услугам – Диего, капитан «Каталины». Полагаю, у вас миллион вопросов, но для них еще будет время. Пойдемте, покажу вам каюту.
Я кивнул, мельком взглянул за борт. В уснувших волнах угадывалось движение, гибкая тень скользила в толще воды, мерцая топазом и бирюзой. Мне почудилась влажная змеиная пасть, ядовитые зубы и холодно-мудрый взгляд, проникающий прямо в душу.
Диего нахмурился, проследив, куда я смотрю.
– Не бойтесь, – сказал он. – Мирайль вас не тронет.
Голос был напряжен, но тверд, и я отчего-то ему поверил.
* * *
Убедившись, что у меня есть все, что нужно, капитан оставил меня одного.
– Джейк, я вас запру. Ненадолго! – поспешно пояснил он, в ответ на мои протесты. – У меня наверху дело, не нужно, чтобы вы помешали. Выпущу, как только смогу. Обещаю!
– Хорошо, – смирившись, вздохнул я, шокированный явно меньше, чем он ожидал. – Я в гостях. Подожду столько, сколько потребуется.
Он натянуто улыбнулся и шагнул за порог, аккуратно прикрыв за собой дверь. Щелкнул замок, со скрежетом провернулся ключ. Итак, на какое-то время я был предоставлен сам себе, и это меня устраивало: следовало привыкнуть к обстановке, в которой я очутился, продумать, как вести себя дальше. Я глотнул вина из оставленного Диего кувшина, отрезал сыра и взял галету, соленую, сухую и жесткую, будто подошва.
Вино оказалось сладким, сыр – свежим. Впрочем, будь по-другому – я бы и не заметил. Проведя неделю на берегу и все это время довольствуясь грубой полусырой пищей, я бы обрадовался даже черствому хлебу и очень много отдал бы за ванну и возможность поспать на настоящей кровати. Но Диего позаботился даже об этом: за ширмой стояла бадья, полная горячей воды, рядом нашлась стопка одежды – слишком вычурной и старомодной, зато безукоризненно чистой. Помывшись, я блаженно растянулся на койке и вытащил из мешка статуэтку, рассеянно оглядывая доставшееся мне жилье.
Каюта была обставлена скудно, но столовый прибор выглядел новым, а расстеленный поверх одеяла плед – мягким и теплым. Я боялся, что внутри все находится в таком же упадке, как парусина и такелаж, но реальность развеяла мои опасения. В каждой мелочи чувствовалась забота сделать жилье удобным, насколько это возможно. Пол был вытерт до блеска, медь надраена, вещи аккуратно разложены по сундукам.
Согревшийся в руках амулет блестел полированным боком, его сияющие глаза с любопытством оглядывали металл, темное от времени дерево, столик, пузатый кувшин и большое, украшенное яркой росписью блюдо с остатками трапезы. Золотая кошка, без сомнения, была счастлива, что так повернулась судьба; если приглядеться, можно было заметить, что она тихонько урчит и щурит синие, как ночное небо, глаза. Убаюканный ее голосом, я задремал, прижав статуэтку к груди, и проснулся только тогда, когда капитан пришел меня выпустить.
Сквозь дрему я почувствовал качку, будто вдруг начался шторм, от раскатов грома звенело в ушах. Я открыл глаза и понял, что жутко замерз, совсем рядом во тьме белело встревоженное лицо. Что-то острое впивалось под ребра, рука ныла: должно быть, Диего пытался меня будить, тряся за плечо, это его голос я принял во сне за гром.
– Пойдемте, – повторил он, нетерпеливо шагая от койки к двери. – Я закончил дела. Теперь можно поговорить.
Заинтригованный, я поднялся, сунул статуэтку в карман, протер заспанное лицо и вышел следом, на ходу поправляя одежду. Пока я отдыхал, наступил вечер – предметы едва угадывались во тьме, надо было идти осторожно, чтобы не споткнуться. Но капитану, казалось, темнота совсем не мешала: он шагал так уверенно, будто выучил наизусть каждую пядь этого коридора и ведущей наверх лестницы. Я подумал, что он, наверное, уже давно на корабле, и хотел его об этом спросить, но не успел. Мы поднялись на палубу, и открывшаяся взгляду картина потрясла меня так, что я и думать забыл о вопросе.
Солнце недавно зашло. Небо полыхало изумрудом и киноварью, закатное море сверкало так, что глазам было больно. В небе плыла луна, бледная, прозрачно-зеленая, еще одна восходила из-за леса, темнеющего на берегу. Но это был не тот берег, который мы недавно покинули: никакая сила не смогла бы воздвигнуть там эти вершины, осененные грозным сиянием ледников, бегущую с гор реку и перистые листья пальм, качающиеся на ветру. Мы были далеко от обжитых мест; принимая в расчет две луны и узор незнакомых созвездий, не принадлежащих ни Северному полушарию, ни Южному, можно было почти наверняка утверждать, что раскинувшееся передо мной побережье лежало не в затерянных водах, а за пределами известного мне мира.
– Где мы? – требовательно спросил я, обернувшись к молчащему спутнику. – Это ведь не наш мир, я прав?
Диего рассеянно улыбнулся, не позволив улыбке коснуться глаз. Они оставались серьезными и печальными, будто закат наполнял его грустью, и эта грусть не давала ему ни смеяться, ни толком вдохнуть. Потерянный взгляд блуждал в глубинах себя – и отчасти на побережье, в кронах медных от заката деревьев, растущих возле полуразрушенной пристани. Он теребил манжету и смотрел на укутанный тенями подступающей ночи берег так, будто оставил там свое сердце.
Мне пришлось повторить вопрос, прежде чем он обратил на меня внимание.
– Простите, – смущенно сказал он, возвращаясь мыслями обратно на «Каталину», – кажется, я задумался. Конечно, вы правы. Я хотел показать вам это, чтобы вы сразу поверили. Это другой мир, совсем не похожий на наш, но тут тоже есть море, а на берегу живут почти такие же люди.
На последней фразе голос Диего дрогнул, по лицу пробежала тень. Я успел проследить его взгляд: он смотрел на нос корабля, на украшавшую его прежде фигуру, которой сейчас не оказалось на месте. Прекрасная танцовщица исчезла, лишь пятно не тронутого солью и влагой дерева убеждало, что она действительно здесь была, а не почудилась нам обоим.
Я коснулся его плеча и указал на пропажу рукой, не надеясь на голос.
– Кэтрин ушла, – с грустью сказал Диего, угадав причину моего замешательства. – Садитесь сюда, на бочонок, я объясню. Только, ради всех богов, повремените с вопросами – я хотел бы успеть до того, как она вернется, ведь речь пойдет и о ней.
Я кивнул, согласный не только не спрашивать, но даже не дышать какое-то время, лишь бы мне все рассказали. Сквозь ткань камзола я чувствовал, как статуэтка подрагивает в кармане: видно, обещанная история тоже чрезвычайно ее занимала.
– Ну что, – начал Диего, когда я уселся и приготовился слушать, – пожалуй, можно не говорить, что «Каталина» – не обычный корабль. Вы это и сами поняли. Меня зовут Диего Луис Аберра, и я уже двести лет ее капитан. «Каталине» не требуются команда, припасы и починка на верфи, ей нужен лишь тот, кто отдаст ей приказ. А еще – талисман, призывающий ветер и приносящий удачу, не живой и не мертвый. Такой, как Кэтрин и те, кто был до нее.
Рассказать о себе особенно нечего. Когда-то я был флибустьером, убивал людей и грабил суда. Любое злодейство сходило мне с рук. Но однажды нашелся смельчак, который отправил мою команду на дно, а меня самого вздернул на рее. Но я не задохнулся в петле. Веревка оборвалась, не довершив наказания, и тогда меня бросили за борт, сковав руки и прицепив к поясу груз. Помню, как я тонул – но, как видите, так и не смог утонуть до конца. Я потерял сознание, а очнулся уже здесь, на борту «Каталины». На мне был этот мундир, и с тех пор я не постарел ни на день, ни разу не заболел и всегда был волен в своих поступках – кроме того, что не мог покинуть корабль.
А что до Кэтрин… Знаете, Кэтрин – особенная. Она как никто чувствует море, способна в штиль подманить ветер и провести корабль через любую бурю. Она сама – буря, когда с криком летит над волнами, не замечая ни скал, ни водоворотов, ни рифов, вырастающих у ее ног. Кэтрин горда и бесстрашна, пока деревянной фигурой украшает бушприт корабля. А ночью она становится призраком, тихим, пустым и холодным. Только и делает, что бродит везде и плачет – и ничего, совсем ничего не рассказывает. Как я понял, давно, еще в прошлой жизни, ее кто-то бросил, а она от горя бросилась в море. Теперь ей позволено быть человеком всего час, с заката и до тех пор, пока ночь не вступит в свои права. Она может покинуть корабль и бродить, где ей вздумается, но к рассвету должна быть на борту. Она уже который раз сходит на берег здесь, в Ка-Ривуэр, и возвращается еще более грустная, чем ушла.
– Поразительно, – прошептал я, забывшись. – Вы... Кэтрин… Выходит, я тоже пленник?
– Вы? Нет. Вы гость, Джейк. Я высажу вас в порту, который вы мне укажете, но прежде попрошу об услуге. Вы ведь монах, привыкли утешать и выслушивать жалобы – узнайте, что гнетет Кэтрин. Я хочу ей помочь, но совсем не умею спрашивать.
– Хорошо, – кивнул я, с решимостью глядя ему в лицо. – Я помогу. Обещаю. Но как Кэтрин вернется обратно? Разве мы не подойдем к берегу?
– Нет. Это совсем ни к чему. Подождите немного, сами увидите.
Диего сел, прислонившись спиной к мачте, устало прикрыл глаза. Я откуда-то знал, что не капитанские заботы тому виной, и не слепящее сияние моря – его вымотал наш разговор, и он хотел отрешиться от него, хотя бы на время.
Ветер трепал волосы, хлопал натянутым парусом. Прозрачное небо темнело, звезды разгорались все ярче; волны, вспыхнув сотнями бликов, начали угасать, возвращая алмазы, пурпур и золото утонувшему в море солнцу. Первая луна налилась млечно-зеленым, пустив по притихшей воде дорожку, вторая взошла над лесом во всем великолепии синего и лилового. Тьма поглотила берег, ветхий причал и осиротевший бушприт «Каталины», только глаза моего спутника оставались, как прежде, яркими. Они сияли собственным светом – морем, туманом и сталью, мягко светилась его одежда и переплетенные от беспокойства пальцы. Я, наконец, во всей полноте понял, что передо мной – не человек, но это смущающее разум открытие ничего не всколыхнуло в душе. Я знал, что это чистая правда, с самого начала – знал…
Над водой заметался чаячий крик, заполошное хлопанье крыльев, а следом с берега донеслась мелодия, выводимая дудочкой из тростника. Мне приходилось слышать такой инструмент, но я не помнил, чтобы он звучал так исступленно и печально. Казалось, исполнитель страдает и хочет выплеснуть хотя бы часть своей муки в музыке. Каждая нота пронзала навылет – до дрожи, до слез; вспоминались забытые за давностью лет потери и все поступки, которые я совершил по ошибке, и теперь ничего – совсем ничего! – не исправить. Я понимал боль неведомого музыканта; я словно был с ним одним целым... А потом мелодия стала тише, словно бы отдалилась, и на палубу тяжело опустилась усталая птица. Черно-белые перья были встопорщены, глаза блестели тускло, будто у чучела. Это была чайка, костлявая, крупная; должно быть, это она раньше кричала во тьме.
Я тронул Диего за локоть, намереваясь спросить о птице, но он сделал мне знак молчать. Чайка упала, распластав крылья по доскам, лучи плывущих по небу лун очертили обмякшее тело зеленым и синим. Цветные блики бродили по перьям, по глазам, затянутым мутной пленкой – на миг мне показалось, что чайка оделась тем же льдистым мерцанием, что и дрожащие руки Диего. Мерцание стало ярче, укрыло птицу плотным сияющим коконом, скрывая от любопытных глаз – а спустя миг на палубе уже лежала юная женщина. Судороги трепали худое угловатое тело, едва прикрытое белым газовым платьем. Я видел неловко изогнутую руку и мутные от боли глаза, пугающе-черные на побелевшем лице, и рассыпавшиеся по спине и палубе кудри.
Диего бросился к девушке, обнял, помогая подняться на ноги. Я тотчас присоединился к нему, проклиная свою медлительность. Кем бы ни оказалась девушка, сейчас она невыносимо страдала; бездушием, непростительной для священника и человека жестокостью было оставить ее одну, без поддержки, тепла и участия. Она немного согрелась в наших руках, перестала дрожать – и вдруг, вскрикнув, расплылась сгустком тумана, бледным холодным сиянием, в котором уже с трудом можно было узнать человеческое существо.
– Спасибо, – прошелестел этот свет, этот льдистый туман, отступая на шаг. – Спасибо, Диего. Спасибо тебе, незнакомец, кем бы ты ни был!
– Его зовут Джейк, – сказал Диего, кусая губы. – Джейк, позволь представить тебе Кэтрин, наш талисман.
– Очень приятно, – поклонился я призраку, безуспешно пытаясь вспомнить принятый во дворце этикет. – Милая Кэтрин, вы всегда можете рассчитывать на мою руку и дружеское расположение. Могу ли я что-то для вас сделать?
Кэтрин всхлипнула, прикрыв мерцающие опалом глаза, и с рыданием бросилась прочь.
Диего выругался, в сердцах сплюнул на палубу. Бросил с досадой:
– Ну что, видели? Она всегда так.
* * *
Разговор после бегства Кэтрин не клеился. Мы с Диего еще немного посидели на палубе, молча любуясь морем и небом, потом разошлись отдыхать. Он проводил меня до каюты, помог зажечь лампу; стащив тесный камзол, я завернулся в плед, прижал к себе статуэтку и тут же уснул.
Разбудило меня ощущение какой-то неправильности. Кончики острых ушей не кололи бок, ладонь уже не покоилась на неживом, но шелковистом и теплом. Я вскочил, обшарил каюту, заглянул в сундуки и под койку – тщетно. Золотая кошка исчезла.
Огорченный, я поднялся на палубу, надеясь найти Диего и как следует его расспросить. Я был далек от мысли, что это он стащил статуэтку, или что это сделала Кэтрин – просто, оказавшись на таком удивительном корабле, статуэтка могла уйти и по собственной воле. Я с самого начала думал, что кошка в какой-то мере жива – немыслимо, парадоксально жива, несмотря на сапфировые глаза и отлитое из золота тело, – как знать, может разлитое в воздухе «Каталины» волшебство позволило кошке перемещаться по кораблю. Статуэтку следовало найти, чем раньше – тем лучше: я уже скучал без нее, чувствовал внутри пустоту, будто лишился кусочка души.
Наверху ярко светило солнце, ветер забавлялся тем, что срывал с гребней пену и окроплял ею борта «Каталины». Длинные лазоревые хребты, насквозь просвеченные лучами, почтительно огибали корабль и устремлялись к спящему берегу, окутанного флером зелени и тумана. Сквозь волны угадывалось гибкое тело, обвившее киль корабля: морской змей, впервые показавшийся в бухте, сопровождал нас и в этих зачарованных водах. Драгоценная топазовая чешуя блестела, рассыпая пригоршни бликов, по мышцам пробегала мелкая дрожь. Змей дремал, будто охраняя корабль; я подумал, что, должно быть, он тоже привязан к «Каталине», а не путешествует с ней для собственного удовольствия.
Диего нигде не было видно. Деревянная Кэтрин глядела на горизонт, будто призывая тотчас отправиться в плавание. Ее застывшее в полуулыбке лицо светилось восторгом и нежностью: сейчас ей нравились эти волны, солнце и небо, нравилась безмятежность, в любой момент готовая смениться танцем над тянущей руки бездной. Доска рядом с ней жарко горела золотом; я подошел ближе и увидел кошку, застывшую возле деревянной ступни.
Благословляя змея, усмирившего волны, я подхватил статуэтку и надежно устроил за пазухой. Будь волнение больше, а ограждение – ниже, кошка могла бы свалиться в море. Я, конечно, не думал, что она заскучала бы там, на дне – но, во имя богов, как бы тогда я за ней спустился? Сомневаюсь, что змей согласился бы мне помочь – впрочем, как Диего, который не может сделать и шага за борт «Каталины».
– Кэтрин, – сказал я деревянной фигуре, отчего-то уверенный, что она меня слышит. – Спасибо, что сохранила ее для меня. Буду рад поговорить с тобой вечером… если позволишь.
Девушка, конечно, ничего не ответила. Но мне показалось, что ее улыбка стало немного ярче… живее, что ли?
Предоставленный сам себе, я позавтракал и все утро лазил по кораблю. Подремал, привалившись к фальшборту, нагляделся на пирующих чаек. Берег был пуст; за ночь мы немного к нему приблизились, теперь можно было разглядеть и деревья в лесу, и узкую полосу пляжа, разбегающуюся по обе стороны от причала. На песке темнели силуэты приземистых лодок, вытащенных на берег – по тому, как прочно они вросли в землю, можно было с уверенностью заключить, что они вряд ли пригодны для плавания. Я задумался о стране, владеющей этими землями, о живущих здесь людях. Диего пересказал мне все, что знал сам, но он не мог покинуть корабль – и, значит, имел мало возможностей наблюдать. Какое счастье было бы высадиться, познакомиться с аборигенами! Люди, живущие в такой красивой стране, не могут быть злыми – я бы узнал их законы и нравы, попробовал донести до них слово Божие. О, мечты! Послушник, рвавшийся обращать в свою веру язычников, уже много лет как был мертв – я убил его собственными руками, когда понял, что его наивность и уверенность в собственной правоте мешают выполнять поручения. А сейчас он каким-то чудом воскрес – точно такой же призрак, как бедная Кэтрин, Диего, и, быть может, сама «Каталина»…
Когда солнце начало клониться к воде, берег оделся тенями. Ветер почти стих, по морю гуляла легкая рябь. На причале появилась фигура – мужчина в легком халате или длиннополой накидке, с такого расстояния было не разобрать. Он сидел на самом краю, опершись руками о доски, и неотрывно глядел в сторону корабля. Жадно, почти не шевелясь… а когда солнечный диск коснулся воды, поднял сомкнутые ладони к лицу и заиграл. Над волнами полетел тоненький голос флейты – должно быть, ее-то он и сжимал в руках, ведь вокруг больше не было никого, кто мог бы выдуть из пустоты этот чарующий звук. Флейта звала и пела, и на этот раз в ее голосе не было грусти: в нем звучала только надежда на счастье, мольба о благословенной, хотя и короткой встрече с любимой. Я, наконец, прозрел: именно к этой флейте стремилась Кэтрин по вечерам, пугая Диего, а потом чайкой летела обратно на «Каталину», оставляя возлюбленного страдать от разлуки. Мелодия рассказала мне все; мелодия, море, а может быть, сам корабль, невольный свидетель судеб живущих на нем людей.
Я с сожалением отлип от такого уютного борта и перебрался поближе к Кэтрин, чтобы не пропустить миг превращения. Я хотел поговорить с ней перед тем, как она вспорхнет с палубы чайкой. Быть может, человек в ней окажется мудрее и проще, чем призрак, и она найдет в себе силы до конца меня выслушать. Во мне созревала идея – самоубийственная, безумная, очень в духе нашей разношерстной компании; я хотел предложить ее Диего, а через него – «Каталине», но сначала надо было заручиться согласием Кэтрин.
Она начала превращаться, как только мелодия оборвалась. Лучи, обратившись в текучее золото, скрыли носовую фигуру, а спустя миг на доски ступила живая девушка – порывистая, нетерпеливая, с румянцем на впалых щеках и волной иссиня-черных кудрей, рассыпавшихся по белому платью. Она раскинула руки, ловя ветер, и рассмеялась – так, как могла бы смеяться птица, предчувствуя радость полета. Она была свободна и всесильна – на целый час, или, может быть, два, – и ни единой минуты не желала задерживаться на борту. Она хотела лететь к любимому.
– Кэтрин, – окликнул я ее со спины, молясь, чтобы не было поздно. – Поговорим? Всего пару слов, обещаю.
Она обернулась, скорее удивленная, чем раздосадованная. И я поспешил развить успех:
– Скажите, Кэтрин, вы бы хотели остаться на берегу? Не на вечер, а навсегда? Я жду от вас «нет» или «да» и заранее приношу извинения, если чем-нибудь вас оскорбил.
– Да, – не чинясь, сказала она. – Я люблю одного человека и хотела бы жить рядом с ним. Но этому не бывать, и вы понимаете все не хуже меня. Диего наверняка рассказал.
– Рассказал, – не стал отпираться я. – Но, быть может, втроем нам удастся найти какой-нибудь выход?
Кэтрин в ответ рассмеялась, и в ее смехе не было радости.
– Будто мы его не искали... Если найдете – я первая скажу вам спасибо. А сейчас простите – мне пора…
Она подбежала к борту, ухватилась за край, будто намереваясь перескочить через него в прыжке – и вот уже белая чайка взмахнула крыльями и понеслась к пышно цветущему берегу, к ждущей на причале фигуре. Я целомудренно отвернулся и отправился вниз, чтобы найти Диего. Лучше было переговорить с ним без Кэтрин, а ее оставить ловить краткие мгновения счастья – без посягательств чужих глаз и ушей.
* * *
Диего был зол. Я думал, что видел его в гневе – когда мы отплывали – как жестоко я ошибался!
– Вы сошли с ума, Джейк! – орал он, сверкая глазами. – «Каталина» никогда вас не примет! А если примет – вы подумали, на что себя обрекаете? Не хочу, чтобы моя мечта сбывалась такой ценой – ясно вам или нет? Я беру свою просьбу назад! Называйте любой порт, и я отвезу вас туда, как только Кэтрин вернется. Мы с ней заслужили такую судьбу, а вам-то на что ломать себе жизнь? Неужто вам не дорог ваш монастырь? Ваша королева, в конце-то концов?
– Уже и не вспомню, как он выглядит. А у моей королевы много таких, как я, они справятся с любым ее поручением.
Я только и мог, что улыбаться, осознав, как мало связывает меня с землей – дворцом, кельей, домом, где я когда-то родился. Моей судьбой стала дорога, и «Каталина» лишь помогла осознать это желание. Я хотел, чтобы мой путь никогда не заканчивался, чтобы впереди всегда были новые встречи, приключения и открытия, ждущие где-то за окоемом. Испробовав все, что могла предложить земля, я всей душой рвался исследовать море – и подходил на роль талисмана едва ли не лучше, чем Кэтрин. Бедная девочка не долюбила, не дожила – потому и мечется: разрывается между двумя мирами, до конца не принадлежа ни одному из них. Со мной будет иначе – мне уже не нужно людского счастья. Мне нужен только покой. И буря.
Все это я изложил Диего – быть может, чересчур резко. Кажется, теперь его проняло.
– Будь по-вашему, – с досадой махнул он рукой. – Вижу, вас не переупрямить. Но вы хоть подумали, что, скорее всего, умрете, если «Каталина» выполнит нашу просьбу? Талисману нет места среди живых – он часть корабля. Инструмент.
– И что? Я и так скоро умру. Мне почти пятьдесят, Диего, еще немного – придется оставить службу и поселиться дома. Управлять приходом, отпевать, исповедовать, а потом и самому зачахнуть от тоски и добронравия. Я давно не смиренный христианин, и уж точно не агнец, способный довольствоваться загоном и пастбищем. Мои последние дни будут пыткой – вы об этом не думали?
– Сумасшедший, – вздохнул Диего. – Как есть, сумасшедший. Впрочем, это мне даже нравится… может, и выгорит у нас что. Надо дождаться Кэтрин, а там – как повезет.
Мы с Диего сидели у мачты, в точности как в прошлый вечер. Молчали: недавний спор утомил и его, и меня, хотелось просто смотреть на море, подставив лицо теплому ветру, и ни о чем не думать. Солнце нырнуло за горизонт, окрасив волны кровью и золотом, на льдисто-прозрачном небе взошли обе луны. «Каталину» заполнили тени; они прогуливались между бортов, скакали по вантам, будто давно потерянная команда вернулась на борт корабля, чтобы подготовить его к отплытию. Мы больше здесь не задержимся, с внезапной отчетливостью понял я, «Каталине» нужны иные ветра и новые, незнакомые земли.
Было тихо. Одинокий чаячий крик прозвучал, будто агония, и вслед за ней поплыла мелодия флейты – еще более печальная и обреченная, чем вчера. Музыкант тоже знал, что этой ночью корабль уплывет, и он очень не скоро снова увидит девушку-птицу. Быть может, он даже успеет состариться и умереть, пока она обгоняет волны, летя над пучиной под парусом призрачного корабля.
Камнем упав на палубу, чайка обратилась в ревущую Кэтрин. Девушка всхлипывала, размазывая слезы по бледным щекам, из бессвязных жалоб можно было понять только одно: что она ненавидит и море, и «Каталину», и больше всего на свете хотела бы вернуться обратно, на берег, которой совсем недавно покинула. Диего толкнул меня локтем – трудно было представить лучший момент, чтобы сказать Кэтрин о нашем сговоре. Скоро девушка вновь обратится в призрака – лови ее тогда по всему кораблю, а потом приводи в чувство!
– Кэтрин, – сказал я, подходя и по-дружески беря ее за руку, – если хочешь, лети. Я готов тебя заменить.
Она вскинулась, не веря, но отчаянно желая поверить, с надеждой заглянула в глаза:
– Неужели пойдешь на такое, ради меня? Ты же вовсе меня не знаешь.
– Зато я знаю себя, – улыбнулся я ей. – Я хочу стать вместо тебя талисманом – конечно, если «Каталина» меня примет.
Слова прозвучали, навечно впечатавшись в волны, небо и дерево. Можно было ждать чего угодно – бесплотного шепота корабля в голове, издевательского смеха Диего, решившего, что сегодня хороший вечер для шутки – только не обжигающей боли в груди, словно от провернувшегося в сердце кинжала, и не подкосившей колени тяжести. Будто я в одиночку держал целое небо, не давая ему обрушиться вниз и погрести под осколками все живущее; будто я стал слонами и черепахой, на которой держится мироздание.
Волна холода прокатилась от макушки до пят. Я почувствовал, что обращаюсь в туман и дерево, в звонкую медь и клочья ветхой от времени парусины – в море, ветер и небо, в жестокую, своенравную «Каталину» и бирюзового змея, по-прежнему обвивающего ее изогнутый борт. Еще миг – и я бы навечно остался деревянной фигурой и призраком, но статуэтка вдруг завозилась за пазухой и впилась когтями в ребра, удерживая от превращения и приводя в чувство.
С трудом, но я смог поднять руку и освободить кошку из плена перекрученной ткани. Она соскочила на палубу, сияя золотым мехом и воинственно сверкая глазами. Диего и Кэтрин, не сговариваясь, отступили на шаг: должно быть, такой – рассерженной, встрепанной, заметно увеличившейся в размерах – она вправду выглядела опасной. Но только не для меня: я с радостью смотрел, как она двигается, как шипит, прижимая уши и топорща усы. Я один знал, как ей надоело быть металлом и камнем, и мог лишь приветствовать обретенную ею свободу – даже если она не сулит никому из нас ничего хорошего. Только бы кошка не тронула Кэтрин… а мы с Диего вытерпим.
Но кошка раздумала нападать. Она уселась на досках, обернув лапы хвостом, и промяукала, обращаясь разом ко всем – и к нам, и к «Каталине»:
– Я меняю ваш договор. Талисманом стану я, вместо Кэтрин и Джейка. Джейк, если захочет, может вернуться, когда его жизненный путь подойдет к концу, а девушка отныне свободна. Ее место на берегу, она проживет свою жизнь человеком и человеком умрет, никогда больше не увидев этого паруса. Я сказала. Вы слышали.
Хвост нетерпеливо ударил по дереву. Полыхнули синим глаза. Корабль вздохнул, от киля до кончиков мачт, и мне почудилось, что над палубой зажглось бледное золотое сияние, а в воздухе появились пряные ноты, напоминающие о покинутых джунглях.
Кэтрин, не веря, смотрела на свои руки. Под кожей проступили темные вены, ладони порозовели; я мог бы поклясться, что теперь в ней стучит настоящее сердце – а не его подобие, которое давал ей корабль. Кэтрин метнулась к кошке, упала перед ней на колени, обнимая за стройную шею, и что-то шепча на ухо. Благодарила; или, быть может, спрашивала, как ей теперь жить. Я и сам чувствовал, что оттаиваю, что сковавшая мышцы тяжесть уходит, будто ее и не было. Останется только память… память и тень спящей до времени силы, которая однажды позовет меня исполнить свое обещание. Я ведь не притворялся, не лгал из любви и жалости: мое место здесь, на борту – после того, как окончу свои земные дела. Зная, какая чудесная судьба меня ждет, легче будет терпеть болезни и старость. Кошка – не змей, ей надоест вода: она не захочет вечно носиться по морю, любопытство позовет ее в другие дороги. А если не позовет… вахту легко поделить на двоих.
– Спасибо, – сказал я кошке. – Я был готов, но все равно – спасибо.
Она в ответ только фыркнула, потянулась, выгнув спину дугой, и степенно ушла.
– Поищу себе местечко для отдыха, – донесся из темноты ее голос. – Буду нужна – зовите.
Мы с Диего переглянулись: похоже, «Каталину» ждут интересные времена. Можно даже не спорить, кошка установит свои порядки – наверное, потому и плохая примета брать ее родичей на корабль. Кэтрин пришлось отвезти на берег: она не смогла обернуться чайкой, как ни старалась, хотя до рассвета было еще далеко.
– Жалеешь? – подначивая, спросил у нее Диего. – Больше не будешь лететь птицей, бежать наперегонки с бурей. Бурю будет нести другая, а ты навсегда останешься человеком, состаришься и умрешь.
Кэтрин только пожала плечами.
– И что? Зато я проживу эту жизнь так, как мне хочется. Умереть человеком – небольшая цена за любовь и мечту, разве нет?
Он не нашелся, что ей ответить, и направил корабль к причалу. Флейтист был еще здесь; у него, верно, душа ушла в пятки, когда он увидел плывущий по звездному небу корабль, но он все же остался ждать – и дождался. Махнув на прощанье рукой, Кэтрин повисла у музыканта на шее: я даже не сомневался, что впереди их ждет долгая жизнь, полная простых и таких значительных радостей: собственный дом, семья, дети, внуки и правнуки…
– А тебя куда, Джейк? – спросил Диего, когда мы остались вдвоем. – Портсмут? Ливерпуль?
– Лондон. Заодно сэкономлю на дилижансе.
Он нервно рассмеялся, отдал приказ кораблю. На рассвете под нами уже несла темные воды Темза, влажный ветер качал верхушки деревьев. Близилась осень: в кронах пестрели желтые пряди, воздух пах корицей и холодом. Прощаясь, я искал взглядом золотистую кошку: мне хотелось еще раз увидеть ее перед тем, как уйти. Спросить имя – я так и не знал, кому обязан своим спасением в джунглях и позже, на корабле…
– Она не сказала имя, – несчастным голосом озвучил мою мысль Диего. – И как ее прикажете звать? Может, ты знаешь – ты же ее принес?
– Нет, – покачал я головой. – Может, там где-то и было имя, но я не читаю по-дикарски. Прости. Наверное, нужно просто ее позвать, а может, она сама придет, когда поймет, что нужна. Разберешься… ты капитан, и времени у тебя – целая вечность. Увидишь и спросишь, чего проще?
– Верно, – повеселев, сказал он. – Спрошу, заодно и познакомимся. Ну что, Джейк, прощай?
– До встречи, – педантично поправил я. – Жду лет через десять-пятнадцать… больше я вряд ли выдержу.
Диего крепко пожал мне руку и развернул трап. Я спустился на землю, жалея о расставании и об опустевшем мешке: в ближайшие дни мне бы точно не повредила поддержка чудесной кошки, я так к ней привык… Но она нужнее на «Каталине».
«Каталине»? Мне, верно, почудилось…
На борту удаляющегося от берега корабля мерцала надпись, белым – по черному.
«Катти-Ли».
Диего может не спрашивать имя своего нового талисмана.
Ему достаточно прочитать, как называется его новый корабль.
Послано - 08 Апр 2015 : 14:29:28
Экая, право, авантюрно-приключенческая история в духе классики 19-20 века. В том смысле, что стиль такой: неспешный, с массой подробностей, заточенный под морскую романтику с элементами мистики. Положительный момент в том, что любителям подобного чтива понравится, потому что атмосферно и антуражно. Даже чересчур. Но лично я пас. Мне лично было скучно, увы. Я вот, например, люблю в текстах динамику. Был момент, когда я было заинтересовался (когда ГГ предложил капитану выход из положения), но интерес угас, как только герои вновь увязли в этой неторопливости и основательности. Короче, любителям экшна и действия тут делать нечего. И вроде написано нормально, и героев я увидел, да и сама история в тему конкурса (хотя змей так, для декорации), а в целом еле дочитал. Не обижайтесь, автор, это я такой читатель... Удачи!
Послано - 09 Апр 2015 : 13:10:00
Я зык на 4-. Нужна небольшая вычитка: много "я", "а", "и" в тех местах, где они не нужны. Я бы посоветовал поработать с ритмом. Или уж рубленные фразы, или уж пространные предложения. Многие предложения пережаты: к концу теряется смысл, многие - лишние. Например про пищевые цепочки (чайка есть краба, я ем крабов). На общем фоне - вполне достойно. Змея нет, мотивы героев пунктирные. В мир я не верю из-за мелких деталей: ГГ англичанин, но свободно говорит с испанским капитаном, бесчувственно принимает другой мир и теряется на берегу густонаселенной индии, путая стороны света, на него нападают тигры и не убивают мгновенно и т.п. Не верю деталям. Кроме того я не понял: 1) На кой черт ГГ спер статуэтку? Зачем он вообще за ней полез? 2) Зачем девушка обращалась чайкой? Летала к любимому? Но ей 200 лет (или больше), откуда этот любимый взялся и что о ней думал? 3) Почему ГГ решил ее заменить? Не вижу мотивов 4) Почему кошка решила то, что решила? Еще меньше мотивов 5) Почему кошка вообще была довольна тем, что ее украли? В целом, написано более-менее, сюжет есть, мотивировочная часть слаба, скучновато. Пока у меня на 2/7 месте
Послано - 10 Апр 2015 : 22:19:33
Очень понравился рассказ. Настоящее фэнтези. С элементами мистики и ужаса. Очень музыкальный текст, проникнутый особым настроением, поэтическими описаниями, расцвеченный красками и наполненный жизнью. Отлично! Пойманные блохи: «нашел лагерь туземцев и незамеченным пробрался в святилище» – лагерь – у туземцев его быть не может «стоянка», «поселение», в крайнем случае «логово» также как не может быть и святилища если речь идёт не о христианской религии или иудаизме(только в них существовали понятие святой, а от него святилище. Во всех остальных случаях есть нейтральное – «храм». «представляющий интерес для короны» – в этом контексте лучше писать слово «корону» с заглавной буквы. «Лианы свисают до самой воды, полощут в пене упругие темно-зеленые локоны». – лисья лианы морской воды не выдержат – погибнут; лианы растут по берегам рек, впадающих в океан, и такая река там должна быть, иначе бы ГГ умер от жажды. «белым газовым платьем» – вопрос о времени действия, белый газ как материал для платья или шарфа – двадцатый век. «обратилась в ревущую Кэтрин» – лучше «рыдающую», больше соответствует стилю и ритму рассказа. «потому и плохая примета брать ее родичей на корабль» – не помню такую примету, с конца 17 века кот на борту приносил удачу. Корабельный кот уничтожал крыс и мышей, не позволяя им портить припасы и разносить заразу. «Лондон. Заодно сэкономлю на дилижансе» – не сэкономит, по Темзе океанские корабли не ходили (до середины 20 века). Ближайшая гавань Дувр или Портсмут. Первый ближе, но для корабля, идущего с юга или на юг, второй считался удобнее. «и развернул трап» – трап не разворачивали, а сбрасывали. Вопросов mick ekb не возникло кроме того что вне списка (про отношения испанца с англичанином, они действительно – враги) – всё остальное мне ясно из текста. А с враждой решить вопрос модно в первые моменты пребывания на корабле. Причину внешнего безразличия при попадании в другой мир надо усилить – распознать действительно трудно, если невнимательно читать начало.
Послано - 11 Апр 2015 : 11:00:09
mick_ekb, спасибо за замечания! На большинство вопросов по мотивам есть объяснения в тексте, хотя и не всегда явно. Буду над этим работать. Что касается кажущейся неувязки с бегством ГГ, то в рассказе описывается не современность, а 19 век. В викторианскую эпоху Индия не была так густо населена, и на карте мира хватало белых пятен. Проблем взаимопонимания в действительности нет - герой много лет выполняет секретные поручения, он знает испанский. Англия и Испания долгое время соперничали, любому шпиону жизненно важно знать язык врага, разве нет? К слову, в "Одиссее капитана Блада" герой-англичанин тоже свободно разговаривает по-испански, и это почему-то никого не удивляет. Такова реальность эпохи: Сабатини опирался на документальные факты. Еще раз благодарю за критику, она очень пригодится при доработке рассказа!
Отредактировано - Автор конкурсного рассказа 11 Апр 2015 11:16:21
Послано - 11 Апр 2015 : 11:09:31
Irin Eagle, очень радостно, что рассказ прочитался так, как и был задуман! Спасибо вам за это, и за выловленных блошек. Дописывала в последний день, и уже не оставалось времени проверить все спорные моменты по источникам. Дам тексту еще немного "отлежаться" и буду править, с уточнением всех приведенных деталей. От всей души благодарю за понимание и помощь! Вы все увидели, это главное. А мелочи всегда можно поправить.
Послано - 11 Апр 2015 : 19:34:53
Я своего любимчика нашла))) Богатый язык (вычитка приложится) и образное повествование. Интересные отношения. Змей искусственно приплетён под лозунгом "нада так нада". Это минус.
Послано - 12 Апр 2015 : 22:20:37
Очень спотыкалась об многочисленные "я". Если почистить, то текст читается романтической балладой. Очень мелодичной. Понравилось.
«…но, во имя богов…», - в первой половине текста ваш герой часто вспоминает Господа Бога, да ещё и монахом является. А тут вдруг о богах заговорил и реагирует он несоответственно тому, что видит. В общем: доработать бы, чтоб таких путаниц не было.
Соглашусь, что мотив похищения статуэтки слабоват. Скорее даже додумывается. В остальном, скажу честно – понравилось.
Послано - 15 Апр 2015 : 16:51:57
Приятная вещь. Одна из немногих, где переживаешь за героев. Зачем нужно было похищать кису? А попросила, однако! Ментально и через подсознание.
Послано - 17 Апр 2015 : 11:15:00
xronik8@rambler.ru, tauretaria, Evoliond, Огнелис - спасибо вам всем преогромнейшее! Чистить и корректировать по мелочи много, конечно, ну так и спешки теперь никакой нет) Благодаря отзывам уже ясно, в каком направлении работать, и что работа эта не будет зряшной. А больше ничего и не надо, кроме труда и времени.
Отредактировано - Автор конкурсного рассказа 17 Апр 2015 11:16:16
Послано - 19 Апр 2015 : 15:28:00
Э, вы еще здесь, Кэти? Во имя богов - тоже можно отмазаться. Монашек многое повидал в краю ацтекских или маиянских идолов. Киса - тоже она, богиня.
Послано - 20 Апр 2015 : 14:08:12
Огнелис, конечно же, Кэти здесь (не здесь она уже не Кэти, по крайней мере - по паспорту) «Название корабля – отсылка к легендарной «Катти Сарк»» Ох, как же я рада! Робко надеялась, что кто-нибудь догадается... уже двое в плюсе, редкостная удача. И Елизавета к месту ) Спасибо за развернутый отзыв. Хотя бы ради него стоило успевать.
Отредактировано - Автор конкурсного рассказа 20 Апр 2015 14:10:05
Послано - 20 Апр 2015 : 15:12:06
По-моему, вы будете лидером. Также, думаю, я угадал автора-поэта с точностью до ...дцатого знака после запятой. Посмотрим.
Версия для печати
Послано - 07 Апр 2015 : 22:07:02
