Генри Лайон Олди как есть. Спасение рядового Гамлета

21 Февраль 2017 / от Евгений Новик (author) / (фото: Татьяна Фрам)

— Начну с банального вопроса, который все задают: как вы дошли до того, чтобы делиться своими мыслями с людьми, писать книги, публиковать их?

Ладыженский: Делиться своими мыслями и чувствами с людьми мы начали еще в младенчестве, разговаривая со своими родителями (улыбается). А насчет писать… Как-то так получилось, что мы начали это дело еще в младших классах школы. У меня отец пишущий, эстрадный драматург, другой формы существования я себе и не представлял. Пишешь себе и пишешь, потом выясняется, что это кто-то читает, ну и хорошо. А вот когда встал вопрос о том, чтобы публиковаться, сразу начались проблемы. Времена были такие, что публиковаться трудно и особо негде. Вот тогда мы и начали решать практические вопросы — где все написанное издать.

— И где вы начинали публиковаться?

Громов: Ой, где мы только не начинали! Сначала, как и все, в сборниках и журналах, а то и в газетах. Одна из первых публикаций была в томской газете.

— Ого! А почему в томской?

Л: Советский Союз на дворе, какая разница? Увидел томский журналист рассказ, ему понравилось, он опубликовал. Кстати, если память не подводит, был это Юлий Буркин, прекрасный писатель и музыкант, с которым мы позже уже лично познакомились и подружились.

Г: Газеты, журналы, межавторские сборники — так и доросли до авторских книг. Две были изданы самиздатом в 1994 году, тиражом в 999 экземпляров. На тысячу экземпляров уже нужен был ISBN, он стоил денег, а денег было мало. С конца 1995-го нас начали издавать профессионально.

— После развала Союза вы сразу начали работать с Эксмо?

Л: Нет. Первую книгу у нас вообще издали в Барнауле, в издательстве «Полиграфист», там же издали вторую. Потом было издательства АСТ (Москва), «Параллель» (Нижний Новгород), «Аргус» (Москва).

Г: Издательство «Фолио», Харьков. И только потом уже пришло Эксмо.

— А сейчас вы работаете с украинскими издательствами?

Л: Работаем в основном на уровне сборников и отдельных публикаций. Странное дело, у нас в Украине на украинском языке вышло девять книг, а в Польше на польском — десять. Почему-то уже лет восемь (это не связано конкретно с нынешними событиями) не получается пробить полноценное авторское издание на украинском языке. Мы с издателями разговариваем, обсуждаем варианты, есть прекрасные переводчики, они готовы приступить в любой момент — и не получается. Наверное, издатели не уверены, что смогут продать тираж.

Г: Одно время складывалось удачно. «Зелений пес» нас издавал, «Факт», «Грани-Т» и не только. Были изданы и романы, и авторские сборники, а потом все закончилось.

Л: Мы предлагаем на русском языке издавать, в конце концов. У нас есть много изданий, права на которые находятся у нас. Не нужно с российским издательством договариваться, или с литагентами. Короче, сложная ситуация. Украинские издатели иногда просят рассказ или повесть в сборники, когда им нужно громкое имя на обложку, а издавать коммерческий тираж почему-то не хотят.

— Интересно получается, в Харькове столько издательств: «Фактор», «Глобус»…

Г: В Харькове находится одна из штаб-квартир самого крупного издательства Украины — «Клуб семейного досуга». Оно принадлежит международной сети издательств, владельцы, если не ошибаемся, голландцы. Мы с ними активно сотрудничали. Авторских книг не выходило, но в сборниках печатались много раз, работали для них составителями. «Фолио» опять же, одно из крупнейших издательств. Кстати, там в 2016-м антология с нашим участием вышла.

— Сейчас очень модно экранизировать фантастику и фэнтези. Не хотели бы вы какую-нибудь экранизацию по своим произведениям?

Л: Модно — это на Западе, а в наших пенатах если и назовем за десять лет двенадцать фильмов, то уже хорошо.

— Ну вот Ритуал Дяченко недавно экранизировали…

Л: И это тоже не вполне у нас (улыбается)…

Г: И не вполне Дяченко (смеется), если ты читал оригинальную повесть.

Л: Тимур Бекмамбетов находится в Америке, и дуэт Дяченко — тоже. Да, в США кинофантастика — это действительно модно. Там делают отличные фильмы, от зрелищных блокбастеров до психологических триллеров. У нас же… И хорошо бы было, но выпускают мало и, как правило, неудачно. Обидно, да. Кроме того, наше личное желание тут не играет никакой роли.

Г: Мы бы и не против, но съемки фильма зависят от тех людей, которые финансируют кинопроизводство. Кино — это очень затратно, даже если снимать камерную драму без особых спецэффектов. Запуск кинопроизводства зависит от продюсера, инвестора — или от режиссера, который сможет убедить продюсера в том, что на этот фильм стоит дать деньги.

Л: Если кто-то скажет нам, что под «фильм по Олдям» у него есть бюджет, тогда мы и приступим к предметному разговору. А так… Мы предлагаем периодически авторские киносценарии. Есть у нас предложения и на многосерийные фильмы, и на полный метр, и на мультфильмы, если угодно. Но все упирается в деньги, в продюсера, который сможет дать бюджет.

— Как насчет других воплощений книг? Например, комикса по книге?

Л: И опять все зависит не от писателя, а от того, готово ли издательство выпустить комикс.

— А вообще вы видите свои произведения в формате комикса?

Г: Да, видим. Просто у нас индустрия комиксов не слишком развита. Сейчас подъем, но он невелик. По сравнению с тем, что творится на Западе — капля в море. Если мы сможем договориться с издателем о выпуске комикса, то принципиальных возражений у нас не возникнет, мы только за. Когда мы бывали на всяческих конвентах и фестивалях фантастики, то нам неоднократно задавали тот же самый вопрос. И мы в присутствии издателей и художников неоднократно озвучивали: да, права свободные, давайте сотрудничать, вот наши координаты, звоните, пишите, договоримся. Но пока что молчат как партизаны.

Л: Из нелитературных воплощений у нас есть аудиокниги, несколько десятков. Мы активно сотрудничаем с двумя-тремя фирмами, выпускающими аудио-продукт, тут все в порядке. Дальше — спектакли. У нас есть пьесы, которые идут от Абакана до Бобруйска, причем это не фигура речи, так что с театром тоже все в порядке. Песни из книг…

Г: Есть песни в исполнении Олега и многих других исполнителей, причем в самых разных манерах, от бардовской песни до сложных оркестровых аранжировок.

— Если все-таки найдется продюсер, режиссер, художник, то насколько жестко вы будете контролировать процесс? Будете настаивать, чтобы все было ближе к источнику или нет?

Г: Мы не сможем контролировать процесс вообще. Мы сможем только давать советы, а прислушиваться к ним или нет — дело режиссера и продюсера.

Л: Ни сценарист, ни, тем более, автор исходного материала не имеет влияния на процесс съемки фильма. Наоборот, режиссер приходит к сценаристу и говорит: «Перепиши эти два эпизода, потому что я тут хочу сделать все по-другому».

Г: «А здесь слишком много флэшбэков. Убери три четверти, остальное сократи, а здесь дай прямое действие».

— А вам хотелось бы ближе к тексту или без разницы, насколько далеко?

Л: Как режиссер, я понимаю, что неважно, насколько скрупулезно сохранен исходный текст. В случае кино важно, чтобы было ближе к исходному замыслу, к духу, а не к букве.

Г: Кино — не пересказ книги иными художественными средствами, а отдельное произведение искусства, которое базируется на книге или сценарии, но именно базируется, а не следует до мелочей.

Л: Хоть Тарковский снимет Сталкера, хоть Джексон снимет Властелина Колец, — все равно прибегут фанаты и скажут, что в книге все было не так. Джексон, кстати, гениальный режиссер, он мастерски умеет делать детали, которые фанаты часто не замечают. Лежит измученный Гендальф в логове Некроманта-Саурона, появляется Галадриэль и легко поднимает волшебника на руки. Стройная женщина, крупный мужчина… И ты с пронзительной ясностью понимаешь, что Галадриэль не человек. Таких деталей в фильме невероятное количество, но они обычно проходят мимо массового зрителя, он их не замечает, он видит битвы и назгулов. В свое время Джексон снял Кинг-Конга — это полная история Самсона из Книги Судей. Самсон разрывает пасть льву — Кинг-Конг раздирает пасть динозавру. Блондинка Далила предала Самсона, лишила его силы. Он попадает в плен к филистимлянам, которые выставляют его на потеху в цирке, и вот Самсон рвет цепи, рушит храм и гибнет с филистимлянами.

Г: При этом Кинг-Конг отлично снят как приключенческий фильм и боевик, что не отменяет второй и третий слой подтекста.

— Очень интересно, никогда над таким не задумывался… Но вернемся от фильмов к книгам. Вы часто пишете по различным эпосам: по греческому, индийскому. А вот новая ваша книга написана по якутскому эпосу. Почему именно якутский? Ведь греческий или индийский как-то известны обывателю, а якутский уж очень далек.

Г: Известность эпоса для читательских масс не имеет никакого значения. Мы же не рассчитываем, что раз это все знают, то книгу купят. Таких мыслей не было ни при написании романа Герой должен быть один, ни в случае Черного Баламута. К слову, когда мы писали Черного Баламута, Махабхарата была очень слабо известна. Это сейчас ее хорошо знают: большей частью благодаря сериалам. А тогда были только книги, и их было очень трудно достать. Я возил тома Махабхараты из Красноводска и Бекдаша — это Средняя Азия. Они там были даром никому не нужны, а я покупал по три экземпляра и пер в Харьков на себе, потому что здесь их днем с огнем не найдешь... Когда в эпосе находится острая идея, яркие персонажи, оригинальные декорации, что-то, что становится для нас очень важным и интересным — тогда с эпосом можно начинать работать. А насколько он известен — дело третье.

Л: Нам для этой книги нужен был первобытный эпос. Понимаете, греческий — это уже города, цивилизация, индийский — тем более, а якутский — та самая первобытность, природность, когда на твоих глазах земля раскалывается, из нее хлещет лава, а из лавы кто-то вылезает и машет тебе рукой. Они живут в других условиях, не цивилизованных, отсюда и взаимоотношения строятся по-другому, чуть ли не по-домашнему. Ну, вылез адьярай из лавы, а человек вышел из юрты, адьярай с одной ногой и глазом, человек — с двумя, и это никому не мешает воевать, дружить, любить, разговаривать. Нам нужен был доцивилизационный эпос, отсюда и якутский.

— А что было первично — вы заметили какую-то деталь в якутском эпосе, которая вас привлекла, или был замысел, и вы подбирали под него?

Л: Эпос — декорации, которые нам нужны для подчеркивания мысли, идеи. Мы не сидим и не ломаем голову: «Что еще не брали? Ага, берем норвежский…» Эпос — это костюм, а для костюма нужно тело, на которое мы его наденем, подгоним, подошьем, бортик сделаем. Была идея, а к ней подошла именно эта эпическая подкладка.

Г: Кроме того, не у всякого народа есть структурированный, литературно оформленный эпос. В частности, у украинцев такого эпоса нет. В смысле, системного эпоса нет. Не отдельных дум, легенд и сказаний, а именно систематизированного эпического мира — с мирозданием, космологией, родовыми линиями героев и так далее. Того, что можно издать книгой — нет.

Л: Его не было и у эстонцев, кстати. А потом пришел Фридрих Фельман с идеей сделать эпос, а за ним пришел Фридрих Крейцвальд и сделал, собрал, составил, выстроил в хронологической последовательности — вот и получился Калевипоэг. Аналогично у финнов Элиас Леннрот составил и обработал Калевалу.

Г: Первую попытку собрать украинский эпос сделал Андрей Валентинов, наш коллега, на материале украинских дум. Он их попытался систематизировать, привести к общему знаменателю, и книга Епос, якого нема вышла в свет. Фурора она не произвела, резонанса большого, к сожалению, не имела, и зря — это была, кажется, первая попытка такого рода систематизации.

— А почему, на ваш взгляд, систематизация знаний в украинский эпос не пользуется популярностью?

Л: Сложно сказать. У нас пользуются популярностью темы, с которых можно снять какие-нибудь сиюминутные сливки. Премия, интерес прессы… Для этого нужны темы острые, скандальные, на которых можно поднять рейтинг — или темы, прямым образом иллюстрирующие нынешнюю конфликтную ситуацию. Эпос — это платформа, которая большинству будет неинтересна. Зачем это читать, это же сказки, это было так давно…

Г: И неправда.

Л: У нас зачастую не понимают, что мы все живем в мифологической реальности, хотя думаем, что живем в реальности современной. Мы живем в мифах, всю жизнь в них живем. Отсюда и спорим, грызем друг другу глотки — один миф против другого мифа, а историки мрачно сидят, слушают. Если изложить согласно историческим памятникам битву на Чудском озере, такое изложение удивит массовую публику, а многих оскорбит. Почему? Жизнь святого князя Александра была не слишком святой — и предавал, и выжигал каленым железом, и за Ордой таскался… Короче, совсем не фильм Александр Невский, шедевр советского кинематографа.

Г: Фильм-то отличный, просто не надо учить историю по фильмам.

Л: Вернемся к мифологической реальности. Мы не знаем своего прошлого, мы знаем мифы и легенды. Вот и грызем друг другу глотку за мифы, за своих богов, которых сами и создаем.

— Перейдем к менее серьезным темам. У вас выходила книга Шерлок Холмс против марсиан в жанре мэшап. Не планируете еще как-нибудь устроить такую литературную игру?

Л: Мы планируем продолжить этот цикл еще одной книгой. Другое дело, что Шерлок Холмс… — это мэшап на первом плане, как Кинг-Конг Джексона. Мы писали книгу о том, как пишутся книги, как рождаются художественные произведения. Мы показывали, что Оскар Уайльд был знаком с Конан Дойлом, а Конан Дойл был знаком с Бремом Стокером, и это Уайльд подсказал Дойлу идею одного из рассказов о Шерлоке Холмсе, а Дойл на званом обеде подсказал кому-то другую идею, и из всего этого взяла и родилась великая литература. Создатель Ван Хельсинга влияет на создателя Дориана Грея, а тот — на создателя Шерлока Холмса. Мэшап в людях, а не в персонажах. У нас там и Гарри Поттер проходит краем, так как Роулинг сказала, что Гарри Поттер вырос из единственной цитаты из Плутарха. Но кому из читателей Гарри Поттера нужен Плутарх? Кто это такой вообще? В Шерлоке Холмсе… мы показываем, что художественная литература вдруг прорастает из мелких знакомств, случайных разговоров, ассоциаций, из прочитанной книги, из газетной вырезки.

Г: А еще это книга о степенях свободы, о том, что обязательно остаются какие-то пазы, неточности, недоговоренности, которые являются не писательскими недоработками и промахами, а нормой для художественной литературы, базирующейся на вымысле. Это не справочник по истории, оружию и костюмам. Эти пазы и зазоры дают свободу и автору, и читательской фантазии.

Л: Короче, у нас для продолжения даже есть рабочее название — Спасение рядового Гамлета. Больше мы пока ничего не скажем.

 

— Вспомнилась еще одна из любимых книг — Золотарь. Там очень хорошо описана сетевая жизнь, форумы, комментарии. Вы сами участвуете в обсуждениях, сетевых баталиях?

Л: Мы вынуждены участвовать, профессия у нас такая, мы — публичные люди. В Золотаре, кстати, все тексты оригинальные, и матерные в том числе. Мы, конечно, стараемся общаться в другом ключе…

Г: И в других местах. Но в такие тоже заглядывали для сбора материала. Не общались, просто смотрели, как это происходит.

Л: Мы долго думали, не сгладить ли остроту. Заменить грубость эвфемизмами, точками, символами. И пришли к выводу, что ничего править не будем, лишь бы издатель пропустил. А издатель взял и пропустил. И потом те люди, которым принадлежали исходные, попавшие в книгу реплики, в отзывах на книгу писали: «Ну как можно такое в книге писать? Это же отвратительно! Совершенно неприлично!». А мы сидели и покатывались со смеху перед монитором. Когда человек бранится на форуме, то ему все нормально. Но как только он читает это на бумаге, то совсем иначе воспринимает.

— Вы читаете обсуждения только на отечественных площадках или на зарубежные заходите?

Г: На зарубежных тоже бываем, но там такой грубости, как нормы, не видели. Может, мы не туда ходили, но, в целом, у нас это происходит значительно чаще и жестче.

Л: Мы издавались на разных языках, и читали рецензии поляков, чехов, французов, сравнивали с большинством отзывов (не со всеми), которые оставляют наши читатели.

Г: Неважно, хвалебные или негативные. Сравнивали лексику, стилистику…

Л: День и ночь. Умение формулировать свои мысли, видеть в книге содержание, а не просто внешнюю сторону, банальная грамотность (мы интересовались некоторыми моментами у наших переводчиков)… У нас неграмотностью бравируют, это достоинство. Поди сделай замечание, затопчут: «Ты что, самый умный?» Замечу, что мы не сталкивались с поляками, французами, венграми, чехами, которые бы этим бравировали. Ну, может, нам просто повезло. Подчеркиваю, что мы сейчас говорим об общем, массовом тоне отзывов. В наших краях есть прекрасные, тонкие читатели, они пишут превосходные глубокие рецензии, видят и подтексты, и вторые планы. Речь идет о спонтанных откликах, которых полно на тематических форумах и пиратских сайтах.

— Почему так, как вы считаете?

Л: Я думаю, что это инфантильность. Наш массовый читатель фантастики, особенно сидящий весь день в интернете, независимо от возраста — подросток по мышлению. А подросток именно так себя и ведет, он еще «из вызова не вырос». К примеру, в сети много ресурсов, где книгам выставляются оценки. Я не знаю, какой храбростью надо обладать, чтобы оценивать Булгакова, Стругацких, Гессе, Толкина. Чувствовать себя учителем, ставящим отметку ученику. У нас люди даже не задумываются о том, как это потешно выглядит. Как говорил Ланселот Генриху в пьесе Шварца Дракон: «Всех учили. Но почему ты, скотина, стал первым учеником?»

— Кстати о пьесах. В Харькове ставят ваши пьесы?

Л: Практически нет. Где угодно, кроме Харькова. В Киеве, в Бобруйске, Абакане, Орле, Москве… В Орле даже ухитрились сделать масштабную постановку по моим стихам. Но пророка нет в отечестве своем, это мы хорошо знаем. Кстати, киевляне на базе одного театра сделали телепостановку по нашей пьесе.

Г: Зато в Харькове рок-оперу записали. Песни на стихи тоже в основном записаны в Харькове.

— А вообще вы следите за харьковской театральной жизнью? Есть любимые театры?

Л: Конечно. И следим, и ходим на спектакли.

— Вы когда-то говорили, что не очень любите писать продолжения. У вас есть большой цикл Ойкумена. Это не считается продолжениями, просто развитие одного мира?

Л: Прямых продолжений там нет. Разные герои, разные сюжетные линии и конфликты. Ойкумена — это эпопея. Свойство жанра эпопеи, в отличие от романа, заключается в том, что она посвящена не микрокосму (человек, его проблемы по отношению к социуму), а макрокосму — большим движениям социума, катаклизмам, революциям. Эпопея масштабнее.

Г: Конечно, в эпопее есть герои. Но на фоне перемещений народов и судеб мира судьба героя не является главной. Через нее просто показывается происходящее.

Л: В Ойкумене с каждым романом мы показываем шаг, который делает общество на пути своей эволюции. Есть надсюжет, который мы движем таким образом.

— Собираетесь еще продолжать, увеличивать масштаб?

Г: Насчет масштаба — как получится, но кое-кто еще написать собираемся.

— В одном из ваших интервью вы говорили, что современному читателю не нужен текст, ему нужно кино. Большинство ваших книг довольно сложные, взять тот же Алюмен. Часто слышите от читателей, что сложный текст, читать невозможно, «много букв»?

Л: Двадцать пять лет мы это слышим (смеется). Пару лет назад мой отец сказал, что боялся читать Алюмен: в отзывах видел, что это так сложно, нужно все время сверяться с энциклопедией… Долго откладывал, а потом сел читать и не понял, что там сложного. Говорит: «Я же это все еще в школе учил. Вольта, Кювье, Паскаль, Гарибальди, Робеспьер…» Я отвечаю: «Папа, ты просто хорошо учился в школе».

Г: На самом деле, если ты чего-то не знаешь и полез посмотреть в энциклопедию — это нормально, ничего стыдного тут нет. Наоборот, это очень хорошо, мы всегда радуемся, когда наш роман стимулирует человека узнать что-то новое. Мало ли кто чего не знает? Область знаний автора не обязана точно соответствовать области знаний читателя.

— Кстати, о поиске информации. Вы всегда тщательно прорабатываете источники, будь то эпос, легенды, исторические события. А вот в дилогии Маг в Законе персонажи очень хорошо говорят на фене. Лично я о значении половины слов только догадывался. Откуда вы брали материал?

Л: Там разные «блатные» языки: цыганский жаргон, арго каторжан, картежников, нищих… Мы сейчас не знаем значения многих слов. Слова, которые мы полагаем ругательными, имеют легальное происхождение. Например, мудак — это профессия.

— Профессия?!

Л: В дешевом борделе, когда девушка уставала обслуживать клиентов, то под кровать с пружинной (или аналогичной) сеткой забирался специальный мужичок, становился на четвереньки и подкидывал ее спиной. Эта профессия называлась «мудак».

Г: Глагол «похерить» пошел от буквы старого русского алфавита, которая писалась в виде косого крестика. То есть, «похерить» — всего-навсего перечеркнуть крест-накрест, поставить крест на чем-то.

— Вообще это очень здорово, когда из книг узнаешь новую информацию.

Л: Это нормально. Просто раньше, когда читатель чего-то не понимал, он винил в этом себя. Я, например, радовался, выясняя пробел в образовании и заполняя его. Сейчас читатель винит автора. Это как в школе говорили: «Ты что, самый умный?» Удобная позиция — не надо быть умным, это плохо.

— Зарубежная аудитория тоже высказывает вам, что сложно читать?

Г: Первый же французский отзыв на Мага в Законе содержал фразу: «Эта книга не для идиотов» (смеется). Потом были более развернутые отзывы, довольно интересные, но жалоб на непонятность я не видел.

Л: Мы не удивляемся, что есть читатели, которым непонятно. Мы, скорее, в хорошем смысле удивлены тем, что полным-полно оказалось вокруг нас читателей умных, тонких, хорошо образованных. Вот это нас удивляет в самом хорошем смысле. Вообще нам везет на публику, этого не отнимешь.

— Мне кажется, что это еще от того, что у нас фантастика и фэнтези находятся в жанровом гетто и считаются литературой для детей и подростков. Именно такие читатели покупают и читают, а потом жалуются, что непонятно.

Л: Да, как только что-то выходит за рамки, его сразу убирают из фантастики. Мастер и Маргарита, Гоголь… Какая это фантастика? Хотя Булгаков во второй редакции Мастера и Маргариты прямо на титульном листе своей рукой написал «фантастический роман». А потом приходят филологи и говорят: это он пошутил, ошибся, как же такой шедевр может быть фантастическим романом?! Спору о том, что считать фантастикой, уже двести лет. Еще в XIX веке Вальтер Скотт писал в своем эссе, что немецкую фантастику с их буйством фантазии строгий холодный английский ум не примет в полном объеме.

Г: И писал это он о Гофмане. Но тогда фантастика считалась литературным направлением или творческим методом, и среди литературоведов старой школы так считается и до сих пор.

 

— Как вы относитесь к бесплатному скачиванию ваших книг?

Л: Это зло, зло неизбежное, поэтому мы не тратим на него цвета своей селезенки. Мы прекрасно знаем, что пиратские библиотеки — бизнес, приносящий хорошие деньги. В прошлом году был суд над библиотекой litmir, хозяину дали условный срок, но речь о другом. В материалах дела и приговоре фигурировало, что с библиотеки он получал в месяц два миллиона российских рублей. Свойство взять товар бесплатно, если есть такая возможность, заложена в любом человеке. Поэтому нет смысла удивляться проявлению этого природного свойства. Надо радоваться, что появляется много людей, полагающих, что труд писателя, художника, музыканта, композитора, кинематографиста должен оплачиваться. Что платить за интеллектуальную собственность — уважать самого себя, из разряда потребителей переходить в разряд зрителей, читателей, слушателей. Это переход между двумя видами морали. Мораль первая: «Я что, дурак, платить, если можно взять задаром?» Мораль вторая: «Я что, себя не уважаю — ворованное брать?»

— У нас происходит это переход?

Г: Да. Медленнее, чем хотелось бы, но происходит.

— Вам не кажется, что это из-за довольно высокой стоимости книг?

Л: Да, есть такая легенда: мол, если книги будут дешевыми, то «товарищ халявщик» станет за них платить. Нет, не станет. Статистика показывает: та аудитория, что платит, все равно покупает, а кто не платит — не берет даже за копейки. Между этими аудиториями есть прослойка колеблющихся. И вот задача законодательства рекламы, воспитания — создать ситуацию, при которой колеблющиеся перейдут в разряд тех, кто честно платит.

Г: А еще задача электронных сервисов в том, чтобы быть удобными, чтобы человеку было легко найти и получить книгу. У пиратского сайта сервис всегда проще, там нет опции «заплатить». Но эта опция должна добавлять два клика, не более того. Очень важен момент удобства. Именно поэтому есть проблема с бумажными книгами — кроме роста цен, падения уровня доходов населения, конкуренции со стороны фильмов и игр и т. д. Эта проблема — вопрос логистики. Бумажную книгу трудно добыть. Если решить проблему логистики, то с бумажными книгами все будет гораздо лучше.

— Стандартный вопрос под завершение беседы: над чем работаете сейчас, какие планы на будущее?

Олди: Закончили новый роман два дня назад. Рабочее название Свет мой, зеркальце…. Борис Ямщик, писатель, работающий в жанре «литературы ужасов», однажды произносит: «Свет мой, зеркальце! Скажи…» — и зеркало отвечает ему. С этой минуты жизнь Ямщика делает крутой поворот. Отражение ведет себя самым неприятным образом, превращая жизнь оригинала в кошмар. Близкие Ямщика под угрозой, кое-кто успел серьезно пострадать, и надо срочно найти способ укротить пакостного двойника. Удастся ли Ямщику справиться с отражением, имеющим виды на своего хозяина — или сопротивление лишь ухудшит и без того скверное положение? ◼

Евгений Новик (author)
22.02.2017