Играем (Тени Странбурга)

Приехали мы достаточно рано, чтобы моим людям не пришлось выбивать с боем свободное место для нашей кареты. На площади было тихо и пусто. Если, конечно, не считать такое уникальное и необычное явление, как нищий. Их на весь город в лучшем случае человек пять наберется. А так как они были почти что местной достопримечательностью, то их никто не гонял. Разило от этого нищего за версту. Я попросила Мишеля поплотнее задернуть шторы на окнах, но это не помогло. Поэтому пришлось на время отключиться от реальности и заснуть.

Через некоторое время Мишель меня разбудил. Карету чуть тряхнуло. Кругом собирались люди, которые не могли пройти просто так и обязательно задевали мое маленькое убежище от солнца. Не люблю, когда меня заставляют нервничать. Сначала я хотела попросить кучера отогнать толпу от кареты, но потом решила, что эта мера действует лишь на очень короткий срок.

Я слышала, что некоторые вампиры питаются страхом человека. Я умела лишь внушать его. Через пару минут вокруг кареты образовалось пустое пространство.
Когда началась проповедь, я сначала не обращала на нее никакого внимания. Меня заставили на нее приехать, но никто не может заставить меня ее еще и слушать! Но потом… Я даже рискнула приоткрыть шторы и посмотреть на выступавшего.

-Мишель! Ты чувствуешь это? Посмотри, он действительно верит в то, что говорит! Это потрясающе!

Я не могу описать внешность главного инквизитора, так как никогда не обращаю внимания на мелкие детали, типа цвета волос или роста. Но общий образ был просто потрясающий! Думаю, банальная фраза «светится изнутри» - не совсем подходит. Мне захотелось, чтобы именно сейчас все вокруг замерло, а я смогла подойти достаточно близко к Нему, заглянуть в его глаза, в самые темные уголки души… Пробежаться легко пальцами по его лицу…
Потом мне стало плохо. Что-то происходило совсем рядом, что мне не нравилось. А может быть, слишком яркое весеннее солнце, разбавленное проповедью Святой Церкви так меня подействовало? Нет, все, заканчиваю свою голодовку.

Дом ратмана Франца Краниха встретил нас прохладой. Мишель помог мне выбраться из кареты и, поддерживая под локоток, вслед за дворецким отвел в одну из комнат. Слуги занесли наш багаж, «братик» задернул шторы, закрыл дверь изнутри на ключ, чтобы нас никто не мог случайно побеспокоить (хотя, вряд ли бы кто побеспокоил – Франц и его супруга были слишком заняты подготовкой себя к вечеру).
И я выпустила свой голод наружу. Мишель испугался, сделал шаг назад, хотя уже не один год является моим слугой-человеком и "живым донором». Я спохватилась и поймала его взгляд. Он сразу как-то расслабился, успокоился и пошел на мой зов, услужливо подставил шею, а когда я вонзила в него клыки, крепко обнял и прижал к себе.
Я всегда кушала очень чисто, так что на простынях не осталось ни одной капельки крови.

Ближе к вечеру в комнату постучала служанка, напомнив о том, что приближается банкет и предложив свои услуги в плане одевания и прически. Мишель уже достаточно оправился, чтобы быть среди людей, ну а я так просто светилась здоровьем и удовольствием.
Почему все думают, что вампиры (в частности, женщины) предпочитают одеваться либо в кроваво-красное, либо в черное? Я, например, предпочитаю зеленый цвет. У меня было потрясающее платье сочного зеленого цвета, украшенное россыпью мелких драгоценных камней, тяжелое колье из изумрудов и под него заколка. Я решила не укладывать волосы в сложные прически, потому что они очень непрактичны и под вечер обычно выглядят ужасно, если, конечно, не воспользоваться пивом в качестве закрепителя. Но пиво воняет, а я терпеть не могу его запах. Поэтому мои волосы огненными волнами (яркий «подарочек» от мамы) свободно струились по спине, и лишь несколько прядей, прихваченные заколкой, создавали видимость прически.
Мишель оделся более вычурно. Трудно ожидать что-то от молодого человека, который всегда был франтом.

А сколько у меня было восторга от первых же минут пребывания на банкете! Думаете, я соскучилась по праздникам и вечеринкам? Ничего подобного, я их никогда особо не любила, за исключением, конечно, карнавалов (по вполне понятным причинам). Мое место за столом, до которого меня услужливо проводил секретарь Ратуши Клаус Оттель, было по правую руку от Главного Инквизитора! Преподобный отец Ричард Кентерберийский был совсем рядом. От него исходило ощущение покоя (гм… надеюсь, что не вечного), силы и уверенности. Я даже почувствовала вкус его крови на языке... Крови? Откуда кровь? Черт, так ведь недолго и сорваться…

Я нервно сглотнула. Надеюсь, в моих глазах не промелькнул огонек… Хотя, если промелькнул, то это можно списать на свечи. Вон, как у некоторых глазки блестят. Не иначе, уже вкусили поросенка молочного, да залили его вином дешевым…

Утолив первый голод, гости разбрелись по углам, дожевывая и переваривая угощенье. Начали образовываться небольшие «кружки по интересам». Меня попытались разговорить супруги присутствующих гостей во главе с женой бургомистра, но обсуждение упавшего качества поставляемых тканей и отсутствия бисера для рукоделия вызывает стойкой отвращение. Хорошо, что я взяла с собой Мишеля – он частично спас меня от надоедливых кумушек, использовав свое безграничное обаяние.

В результате, я осталась одна. Но это нисколько меня не расстроило – я слышала даже шепот в самом дальнем углу комнаты. Что уж тут говорить о святом отце и Николасе. Эх, жаль, что в этом обществе женщины всегда изолированы от мужских разговоров. А так как мне приходится сохранять видимость добропорядочной девушки… Интересно, кто-нибудь из них обратит на меня внимание, или придется в ход пускать чары?

Разве что настоятельница цистерианского монастыря мать Агнесса – женщина с характером и не без собственных… гм, весьма оригинальных суждений. Что характерно, девять из тех нескольких десятков горожан, что приходили ко мне сегодня в дом бургомистра, говорили много и отнюдь не лестных вещей об этой суровой женщине. Я вижу, Николас очень своевременно заинтересовался ее персоной – он боек и подает большие надежды. Впрочем, я кажется, излишне суров к нему – скоро он уже превзойдет меня опытом. А моя жизнь постепенно идет к закату…

Осторожный Ив все присматривается… и скрытен, скрытен как всегда. Готовится к очередному блестящему оправданию очередной ведьмы. Ну-ну, вскорости надеюсь получить и его комментарии о сегодняшнем вечере.

Надо уйти пораньше, выяснить, куда это с такой поспешностью исчез сержант городской стражи Бертран Ван Зваан. Любопытно, какое мнение принесет Микаэль о его способностях муштровать здешнее храброе воинство.

…Как всегда, когда я позволяю себе немного выпить, мое сознание претерпевает удивительную метаморфозу. Я как-то по особенному четко вижу лица людей и скрывающиеся за ними чувства и мысли. Так просто читать мысли людей! Просто и, зачастую, так неприятно.

Смотрю на Иоахима Бока и его жену – они мало чем отличаются друг от друга. Оба толстенькие, с маленькими поросячьими глазками. Были примерными детьми, потом целомудренными молодыми людьми, а после – примерной семьей, родившей десять примерных детей. Они послушны и богобоязненны. Знают наизусть все заповеди божьи, семь таинств и три великие добродетели. Да и Отче Наш прочитают, не собьются.

Казалось бы, моя душа должна возрадоваться, видя такую примерную жизнь. Но меня охватывает неизъяснимая тоска и… горькая обида за Человечество. И ведь знаю, что есть «вера для народа» и есть «вера для посвященных», знаю технику проповедей, знаю, какие аргументы действуют на разных людей. Впрочем, эта тема далеко меня уведет. Вряд ли в этом городе найдется кто-нибудь, готовый слушать и воспринимать мои соображения по поводу тайных механизмов управления людьми. Даже Джону я уже порядком поднадоел своими рассуждениями.

Я знаю, что большинство здесь присутствующих способны только на самый низкий уровень познания, почти на грани ритуалов и примитивных суеверий.

Люди – творения Бога, созданные им для великих целей по большей своей части довольствуются только правилами, не вникая в их суть. Люди слышат Слова проповеди и воспринимают ее как набор правил. Их сердца и души заплыли жиром. Не судить замысел Бога призываю я, но понять и принять Его до конца, равно как не забывать о своей великой ответственности перед Ним.

Каждый раз, приезжая в новый город, я все еще надеюсь как мальчишка, что моя проповедь действительно будет кому-то нужна и, помимо чисто формальных функций она сподвигнет задуматься о чем-то большем. И каждый раз все заканчивается уличением нескольких еретиков, ловлей нескольких ведьм с их последующим сожжением или травлей оборотней. Потом я уезжаю, и город возвращается к своей обычной жизни, и там опять начинают появляться еретики, ведьмы и оборотни… Быть может, в «структуре зла» есть что-то еще, чего я до сих пор не понимаю…

Как же ноет бок… не открылась бы рана, а то неудобно получится. А голова, видимо, от вина кружится. Такая царапина меня с ног не собьет!

Но все-таки пора заканчивать на сегодня. Николас уже начал перебрасываться фривольными шуточками – еще услышит кто. Не все способны отличать оскорбления Бога от пустого дурачества за бокалом вина. Этот стервец, когда выпьет, просто блистает обаянием и остроумием… Гм-м, видимо это обстоятельство не укрылось от внимания молодой очаровательной леди, что сидела рядом со мной на протяжении всего банкета. Молчала, в основном.

Чем-то я и ее заинтересовал. Зеленое платье очень идет к ее рыжим волосам. Пожалуй, она даже хорошенькая. Пусть, пусть поболтают с Николасом, я что-то устал сегодня, вряд ли меня еще хватит на это светское щебетание. Да и голова совсем другим занята. Как она временами на меня смотрит! Таким голодным взглядом, точно укусить хочет. Придется, все же, перекинутся парой фраз, вспомнить Столицу, будь она неладна… Пара фраз – и домой.

- Приятный вечер, Виктория, дочь моя.

Ну, вот, у них дошло и до перемывания косточек особ духовных… О нравственности заговорили. Чушь это всё. От безделья святые отцы грешат, от безделья. Уже второй день идет, а они всего одну проповедь и прочитали… народ уже ропщет… вон, мы им котов наловили, пусть хоть допросят, или что они с подобными божьими тварями делают… Как там сказано в притче о талантах: одни приумножили деньги, а другие зарыли их в землю… Вот! Делом заниматься надо, кто к чему приставлен - тот пусть и делает свое дело. Laborator пусть трудится, достаток приумножает и копит богатства земные, bellator должен его защищать от врагов в людском обличии и хранить свое главное достояние - честь, а оrator защищать их обоих должен от козней нечистой силы и собирать богатства духовные… И тот, кто не делает должным образом то, к чему приставлен промыслом Божьим - однозначно бездельник. А если лица духовные и воины земные богатства собирают, а о духовных и чести не беспокоятся - вся эта стройная система рушится, и нам, laboratoris приходится от алчности двух других сословий с оружием защищаться… Хм… кстати, а куда делся ван Зваан? Ладно, завтра спрошу… Ведь именно мы создаем все ценности мира. Как это было написано у этого араба… Ибн-Халдуна, что мол вещь пока к ней не прикоснулась рука человека ценности не имеет. И чем больше людей к ней прикасалось и ее обрабатывало - тем большая ценность в ней накапливается… Вот мы и привлекаем мастеров, а они и производят разные вещи потребные людям…
Вот, нас, бюргеров, упрекают мол богатства свои любим, мол на все идем чтоб приумножить их… И в чрезмерном пристрастии к роскоши нас упрекают, мол дома наши как у дворян обставлены, и шелка мол да сукна носим дорогие… А глянешь в наши сундуки - там только главное богатство лежит - "учетная книга". А где же денежки? А все деньги наши в дело вложены, нельзя им без дела лежать… С тех промыслов наших сколько людей кормится, и промыслами питаемо тоже множество людей. А по одежде встречают, коль на тебе парча да сукна - значит дела твои идут хорошо и ты надежен. И в кредит товар тебе дадут и в долю в дело возьмут. Вон книжники ученые насмехаются над купцами - зовут их "пыльноногие". Они бы еще "грязными" их обозвали, да видно, перо спотыкается. А кто первый пути-дороги прокладывает? Кто приносит сведения о землях заморских да племенах незнаемых? Те же самые книжники пишут на бумаге, секрет выделки которой купцы добыли… Вот и надо чтоб каждый дело свое знал. Вон спроси, хоть наших ратманов, о философиях всяких - мало что путного услышишь. Может мы и не столь начитаны как люди ученые, но есть среди нас кто университеты прошел. Конечно о платоновых идеях мы мало начитаны, но вот в законах хорошо разбираемся, нельзя нам без этого. Вот и кажется некоторым, что мол бюргеры народ темный, неученый и пустой внутри… В поэзиях не разбирается, на пирах теряется, перед высокоучеными книжниками уступает. А ты зайди к нему в контору днем, когда он, словно коннетабль полками, командует такими суммами, что аж дух захватывает. Ведь через руки такого, на первый взгляд серенького купчишки, за год проходят суммы за которые целые баронства купит можно. Ученому какому дай сто гульденов - он через месяц снова голодным ходить будет, а бюргеру дай геллер - он через месяц в карете будет разъезжать и сто человек кормить… Да… сто - не сто, а несколько дюжин и у меня на заводах на хлеб себе зарабатывают. Ответственность… Вот оно, то главное! Ответственность. Мы бюргеры сами за свои дела отвечаем. Дворянин если неспособный окажется - имением проживет. Священник бестолковый окажется - его приход прокормит. А бюргер всем своим достатком и самим собой рискует ежечасно. Слишком рано товар привез - прогорел, слишком поздно - опять в убытке... Завел мануфактуру - а как сырой материал дороже готового товара окажется? И не только собой рискует купец, а и всеми теми кто ему доверился, кто на него понаделся. Мои мастера и работники люди вольные, а как закроются мои стекольные заводы да бумажная фабрика да лесопилки - через что они на хлеб насущный заработают? Вот и выходит, что я и за них отвечаю… И перед людьми ответ мне держать и потом с меня спросится… Как я свои таланты использовал…
Фух… вино что-то в голову ударило, а то с чего это я так распалился… Что там жены наши обсуждают? Бисера в лавках не сыскать? Ну ничего, я вон мастера из Силезии уже пригласил - он на моей фабрике наладит бисерное дело… Сами вывозить будем, а не закупать у французов да итальянцев. Хм… а эта, Виктория Эль… как ее там … Эль-вен-се-дор, уже глазки отцу Ричарду строит. Непонятная она какая-то. Да кто их, этих нынешних благородных поймет. Дворяне - не дворяне, купцы - не купцы. Да пусть её, живет на свои деньги, благотворительностью занимается… Редко она посещает город… Ну, наши то городские торжества ей грубоватыми кажутся… Изысканности нет… Ну, не двор мы королевский или императорский, всего лишь город бюргерский. По своему умеем веселиться промеж собой - а до иных нам дела нет. Хотя сегодня вот, вроде столичные гости пиршеством нашим довольны . И музыканты стройно играют… Ага, отец Ричард встает, что ж, и мы пойдем. Нам, бюргерам, с утра за труды приниматься… Но все таки почему ушел сержант?

При этом в человеческом виде Коту придется обходиться обычным человеческим носом, ослабевшим слухом (может по меркам людей слух и отличный, но до кошачьего всё равно далеко) и топать как кабан (до свиданья, мягкие лапки!). Хорошо ещё зрение сохранится, не придется заботиться об освещении. Но коты попали в облаву, объявленную на него! Это его хотели поймать, и его хотели мучить, а возможно и убить! К черту! Он не допустит их смерти! Кот он или не Кот? В конце концов, кто не рискует… тот дольше живет…

Решение принято, прочь сомнения. Первым делом надо достать ключ. Кот решил найти служку Криса и по возможности проследить за ним. Для этого пришлось покинуть безопасный чердак ратуши и среди белого дня пробраться в собор. Яркое солнце слепило людей и заставляло дома отбрасывать чёрные тени. «Нагло и уверенно, иначе я пропал», - думал Кот без лишней спешки труся в тени вдоль стен домов. Черной молнией метнуться через полосу солнечного света, и снова в спасительную тень, где черная шкура не так сильно бросается в глаза. Только не привлечь к себе внимания!

Вот и собор. Если бы это была самая сложная задача из того, что предстояло! Какое счастье, что в церквях почти всегда полумрак. Здесь всегда можно спрятаться. Но сегодня придется не прятаться, а выслеживать. Служка Крис. Да, крупная Крыса сегодня стала целью Кота! Не обломать бы зубы. Кот замер и прислушался. Из-за двери слышны были приглушенные расстоянием шаги и голоса. Черной тенью проскользнуть в дверь. Прижимаясь к полу, Кот стал медленно красться в направлении говоривших. Нервы натянуты как струны – охотничий азарт не идет ни в какое сравнение! Шаг… замереть… ещё пол шажочка… снова замереть… ещё один плавный медленный шаг… Только кончик хвоста нервно подрагивает. Кот подкрался к закрытой двери и замер. Голоса были совсем рядом – за этой дверью.

«…
- И что же ты понял из проповеди Преподобного Отца Ричарда Кентерберийского, Крис?
- Ну… что работать надо понял… и ещё это… что Господь нас любит…
- А тебе лишь бы бездельничать! Лодырь. А что Господь любит чад своих раньше ты не знал? Писание святое читать надо, а не мух ловить. Сегодня прочтешь не одну главу, как обычно, а две! Это всё, что в твоей пустой голове после проповеди осталось?
- Нет…
- Нет? Ну а ещё что?
- Что ближним добра желать надо… обличать грешников, чтобы греховностью их другие не смущались…
- Вот, вот, уже лучше. Одна мысль о чтении святого писания и то проясняет голову твою. Продолжай, Крис.
- Что еретиков надо инквизиторам назвать… Только если б мы знали еретиков, мы бы сами их и того… мы бы инквизицию звать не стали… У нас тут не еретики, а оборотни. Мы их вона полный сундук наловили, а инквизиторы даже не посмотрели на них ни разу…
- Болван! Если ты не знаешь ни одного еретика, это ещё не означает, что нет их в городе! Кто-то их знает, но скрывает, потому Преподобный Отец и говорит: назовите их, помогите нам души их спасти от скверны еретической! Того он еретиков… А души их заблудшие Диаволу отдашь? А оборотнями инквизиторы займутся когда нужным сочтут, и уж тебя, дурака, спрашивать не станут! Ты этих котов водой святой кропишь?
- Да, по два раза в день…
- Вот и кропи. Можно и по три раза, бургомистр велел не жалеть святой воды на богоугодное дело. Ступай, Крис, и не забудь полы в соборе вымыть, а то грязища – ходить скоро страшно будет. Вон, как котов в святую воду макали – так до сих пор полы кровью заляпаны да шерсти клочья по всему собору!»

Кот отбежал от двери и забился в темный угол. Дверь открылась, и из нее вышел служка – неряшливо одетый мальчишка лет 14 с исцарапанными по локоть руками.
«Это не коты, это оборотни проклятые, что Дитриха-кузнеца загрызли…» - бормотал он.
«Ступай, ступай. Или дел у тебя мало?» - донеслось ему в след из комнаты.
Служка ускорил шаг, делая вид что не расслышал вопроса. Кот крался следом, стараясь не терять Криса из виду.

Пол дня слежки принесли следующие результаты: Кот узнал что Крис носит ключ от сундука на поясе, живет Крис в маленькой комнатушке (келье, чулане?) здесь же, в соборе, мыть полы не любит, читать святое писание не любит ещё больше. И вообще, служка ленив, зловреден и жесток. Два раза он ходил мучить пленников. Причем второй раз пообещал им устроить экзорцизм, для чего над открытым ларем трижды прочел вслух «Отче наш» и даже попытался начать читать святое писание. Правда писания он прочел меньше страницы, так как «проклятые оборотни» не желали корчиться в агонии и гореть синим пламенем, и даже похоже получали удовольствия больше, чем он сам (с открытой крышкой им было гораздо легче дышать). Расстроенный неправильным поведением оборотней, Крис ушел читать писание в свою коморку.

Тем временем Кот пробрался в кухню, схватил в зубы нож и поволок его в «камеру». В соборе к концу дня он уже ориентировался свободно (даже успел пометить бОльшую часть углов). «Увидел бы меня сейчас кто-нибудь – полные штаны навалил бы! Здоровенный Черный Кот бегает в темноте по собору с ножом в зубах! Вот та же торговка, что меня обвинила в воровстве травы, небось орала бы что на неё бросился Кот размахивая инквизиторским двуручником, зажатым в передних лапах!» Дотащив свою добычу до нужной комнаты, Кот спрятал нож за ларь. Тряпье, которое Крис снова набросил на крышку сундука, Кот стянул на пол. «Потерпите немного! Сегодня постараюсь Вас вытащить», - пообещал он узникам.

Вернувшись к комнате Криса Кот обнаружил первое препятствие: дверь была заперта изнутри. Выбравшись на улицу Кот шустро обежал здание. В окошке Криса горел свет, но оно было закрыто. «Черт, черт, черт! Ну что за невезение!» Кот вернулся к двери и сел обернув лапы вздрагивающим хвостом. «Что же делать?» Хвост замер, в зеленых глазах мелькнул шальной огонек. Кот прислушался: из-за двери доносилось равномерное сопение. Похоже Крис уснул за чтением. «А что? Можно попробовать». Кот встал, потянулся и отбежал вглубь коридора. Повернувшись в сторону комнаты служки Кот громко крикнул, пытаясь подражать голосу настоятеля Мартина Локка: «Крис, бездельник, немедленно иди сюда! Что ты тут устроил?», и метнулся обратно, вжавшись в пол с противоположной стороны возле двери. В комнате раздался грохот упавшей книги и торопливые шаги. «Иду, отец настоятель!» - отозвался Крис, возясь с защелкой – «Иду!» Дверь распахнулась. Сонный Крис со свечей в руке поспешил на голос «настоятеля». Кот черной тенью метнулся в комнату и забился под кровать. «Отец настоятель? Где Вы?» - услышал Кот в глубине собора голос Криса. Через некоторое время Крис вернулся в свою комнату. «Ничего не понимаю», - бормотал он, - «Никого нет. Но я же слышал голос – только настоятель на меня так орет. Приснилось что ли?». Крис подобрал с пола книгу и внимательно её осмотрел. «Слава Богу, не порвалась!» обрадовался он. Водрузив книгу и свечу на стол Крис вернулся к двери и запер её. Тяжело вздохнув служка подошел к столу, сел на табурет и начал медленно читать писание. Долгие полторы главы казались бесконечными и Крису, и его невольному слушателю Коту. К концу чтения они уже оба тихо ненавидели отца настоятеля, обрекшего их на пытку святым писанием. Но вот Крис дочитал последнюю строчку второй главы, и с нескрываемым облегчением захлопнул книгу. Невольный вздох облегчения вырвался из двух глоток. Крис пробормотал молитву, погасил свечу и улегся спать. Кот старался даже дышать тише. Несколько минут, понадобившиеся Крису для того, чтобы провалиться в блаженный сон, Коту показались вечностью.

Убедившись, что Крис уснул, Кот потянулся и выбрался из-под кровати и принялся за изучение комнаты. Ключ от ларя обнаружился на столе. Зажав в зубах вожделенный ключ Кот направился к двери. Дверь была заперта. Ему пришлось положить ключ на пол, встать на задние лапы и вытянуться в свой не маленький рост чтобы дотянуться до щеколды. Тихое звяканье возвестило о том, что Кот выиграл и это маленькое сражение. Крис на мгновение замер, но почти сразу снова засопел. Подцепив дверь когтями, Кот приоткрыл дверь. Подобрав ключ Кот прошмыгнул в образовавшуюся щель и помчался по темным коридорам к ларю.

Возле ларя Кот выплюнул ключ и отдышался. «Получилось, получилось! Неужели получилось? Только бы не сглазить, это только пол дела. Ну или чуть больше, чем пол» Кот прислушался. Мышиная возня явно указывала на то, что всё спокойно. Нос… Нос был совершенно бесполезен. Вонь в комнате была такая, что хотелось чихнуть. «Ладно, если стоять и ждать ничего само собой не сделается. Люди говорят, что просто так только кошки родятся. Но они просто не всё знают: даже кошки родятся не просто так. Нечего тянуть время как кота за… хвост. Пора».

Кот прижался к полу и зажмурился. «Господи, как я это не люблю! Черт побери, неужели иначе никак? Никак.» Превращаться в человека Кот ненавидел. Сама по себе трансформация процесс неприятный, болезненный. После преображения Коту всегда требовалось несколько минут на то, чтобы придти в себя. И после этого около получаса Кот чувствовал слабость, головокружение. И жуткий голод. Да и ради чего идти на такие жертвы? Не любил Кот человеческое обличье: не уютно в нем было. Но иногда возможность воспользоваться человеческой ипостасью была более чем полезна. Вот и сейчас без нее не обойтись.

По шкуре Кота пробежала волна дрожи. Ещё одна. Ещё. Всё чаще и чаще. Скоро Кот уже непрерывно дрожал от ушей до кончика хвоста. Вы когда-нибудь видели эпилептический припадок у кота? Посмотрите. Кот перевернулся на спину. Из горла вырвался хриплый вскрик перешедший в стон. Лапы вытянулись, ребра раздались в стороны, изменилась форма черепа. На лапах вытянулись пальцы. Втянулась шерсть, усы, когти и хвост. Через несколько минут на полу тяжело дыша лежал невысокий худенький подросток с черными волосами. «Чтобы я ещё хоть раз… Какого черта… Однажды я так сдохну… Только не думать о том, что ещё и обратно надо будет трансформироваться».

Мальчишка открыл глаза, сверкнувшие в темноте весенней зеленью. Сесть ему удалось со второй попытки. Руки дрожали как у пропойного пьяницы. Подобрал с пола ключ. Сознание прояснялась, но головокружение осталось. Кот (всё равно это был Кот, только в другой шкуре) оперся одной рукой на ларь. После нескольких неудач ему удалось вставить ключ в замок. Повернуть ключ было гораздо легче. А вот открыть крышку сундука получилось не сразу. Постепенно стихала дрожь в руках.

Зрелище, представшее глазам Кота, заставило его раздраженно зашипеть. В ларе лежало 11 сопящих коконов. Сети немилосердно врезались в тела животных. Некоторых лишь с трудом можно было рассмотреть за слоями сети. У кого-то остался на свободе хвост, у кого-то лапа или ухо. Мокрая шерсть, затравленные взгляды. «Кто меня царапнет – останется тут!» - предупредил Кот и приступил к спасению зверей. Начать решил с Мартина – руки ещё не совсем его слушались, а порезать кого-то из остальных было бы жаль. И потом, приходилось признать: Мартин хоть и был редкостной сволочью, но был хорошим котом. «Я сейчас тебя распутаю – послушаешь за дверью. Если кто пойдет – скажешь». Какое же неудобное у людей горло! Резать сеть оказалось непросто. Кот несколько раз чуть не порезаться. Хорошо хоть Мартин не пытался ему «помогать», а висел в руках дохлой мышью. Стряхнув остатки сети в сундук Кот поставил Мартина на пол. Мартин плюхнулся на бок: лапы его не держали. Кот занялся остальными пленниками. Ещё две кошки обрели свободу, прежде чем Мартин смог встать на лапы и выйти за дверь. Их состояние было не лучше. Прошло около часа, прежде чем все пленники были распутаны и разложены на полу. Кто-то уже начинал вылизывать шерсть, а у кого-то сил хватало только на благодарное подрагивание хвоста.

Недобро усмехнувшись, Кот сложил обрывки сетей в ларь, закрыл крышку и запер её на замок. «Хотите чертовщины – будет Вам чертовщина», - подумал он набрасывая на крышку тряпки. Усмешка растаяла, когда Кот вспомнил о необходимости обратного превращения. Положив ключ на пол, он лег и начал трансформацию. Снова судороги и боль. Ничего нового. Кот старался не кричать, но тихих стонов удержать уже не мог.

Очнулся Кот от легкого прикосновения к усам. Кто-то его обнюхивал. Похоже, в конце обратного преображения он потерял сознание. Кот открыл глаза. Над ним стоял Матрин.
- Живой? – спросил Мартин.
- Да уж поживее тебя! – пробормотал Кот
- А я уж было обрадовался… - облегченный вздох Мартина не вязался с его речью.
- Не дождешься!
- Выглядишь хуже крысы, которая сдохла неделю назад.
- На себя посмотри…
- Уходим?
- А все могут идти? – Кот попытался скосить глаза и увидеть остальных, но за жирным Мартином никого не было видно. Жирным… исхудал бедняга, вон морда как осунулась.
Мартин оглянулся через плечо.
- Пока ещё нет, но скоро все на лапы встанут. Впрочем, если сюда кто пойдет и сейчас уже все разбегутся как мыши от кота.
Кот попробовал подняться. Мир кружился, лапы дрожали и не желали держать Кота.
- Вот разожрался! Уже и ходить не можешь! Ты что, валерьянки для храбрости тяпнул? – Мартин остервенело чесал за ухом задней лапой.
- Я всегда говорил, что ты блохастый! – вяло огрызнулся Кот.
- Это всё Черныш! Кто его, блохарика, с нормальными котами в один ящик засунул? Узнаю – морду раздеру. – Мартин даже чесаться на миг перестал от обиды.
- Да ладно всё на Черныша валить! А то у тебя блох не было! А кто вас посадил в ларь – могу и подсказать: настоятель местный. Кстати, его тоже Мартин зовут.
Мартин зло заворчал.
- Ладно, пора уходить отсюда

Черный Кот оглядел мутным взглядом комнату. Коты и кошки почесывались и вылизывались. При этом не забывая внимательно прислушиваться. Услышав его слова пленники стали подходить ближе. Не все твердо стояли на ногах, но идти, похоже, могли все.
- Не орать, в соборе не охотиться. Как выбраться из собора покажу. Дальше – каждый сам за себя. Кто попадется – пеняйте на себя, я больше никого вытаскивать из мышеловок не буду.
Возражений не последовало. Кот подобрал ключ и побрел к выходу. Мартин опередил его на несколько шагов и теперь оглядывался через плечо.
- Ключ то зачем тебе? Мышей там хранить будешь? – начал было он, но осекся увидев злой взгляд Кота и замолчал.
До ведущего на улицу крысиного лаза, обнаруженного Котом ещё днем, беглецы добрались без приключений. Мартин вылез первым, огляделся и позвал остальных. Кошки и коты протискивались в лаз бросая Коту слова благодарности.

Когда хвост последнего зверя исчез в темноте, Кот облегченно вздохнул. «Итак, у меня получилось». Радости правда не было – слишком вымотали его два превращения. И очень хотелось есть. Нет, есть ему хотелось после первого преображения, теперь ему хотелось ЖРАТЬ!!! Но на сегодня Кот запланировал ещё одну маленькую пакость. Он пробрался в комнату спящего Криса, положил ключ на стол (откуда взял его пару часов назад). Спрыгнув на пол Кот подошел к двери. Уперевшись в нее головой он закрыл дверь, встал на задние лапы и немного повозившись закрыл щеколду. Щеколда звякнула. Крис шевельнулся во сне. В животе Кота заурчало. Крис перевернулся на другой бок и продолжил созерцание страны грёз. Кот забрался на подоконник, приоткрыл окно и попытался тихо выбраться из комнаты. Тихо не получилось: лапы не удержали его и Черный Кот с грохотом вывалился из окна. Услышав испуганный голос проснувшегося Криса Кот помчался по пустым улицам прочь.

«Получилось! И всё-таки получилось! У меня всё получилось! Ну держитесь, мышки-крыски! Сегодня по городу носятся девять зверски голодных котов и три не менее голодных кошки!»

В «Летучей рыбе» этим вечером было полно народу. Ни один столик не пустовал. Плотники и гончары, каменщики и плотогоны, рыбаки, ткачи и пекари… даже пара стражников, свободных от смены, заглянула. Стоял неровный, неумолчный гул голосов. Разумеется, большинство разговоров сводилось к приезду Инквизиции и к проповеди Ричарда Кентерберийского. Пиво лилось рекой, но весельем сегодня не пахло, напротив – веяло над столами озабоченностью и… страхом. Едва уловимая, но неприятно щекочущая нервы эманация.

- Завтра я покину город, почтенный хозяин, но эту ночь хочу провести под крышей. Моя монета из чистого серебра, даже просто «на вес» ее всяко хватит чтобы поесть и переночевать.

Кабатчик колебался и морщил лоб, демонстрируя сомнения. Наверняка он наметанным глазом уже оценил достоинство металла, но был бы не против, если бы чужеземец прибавил к первому кусочку серебра второй такой же. Если ты договаривался с сотней хозяев постоялых дворов, значит сумеешь договориться и с тысячей других. Мысленно усмехнувшись, Странник кивнул на лениво перебирающего струны песенника:

- Всем хорош твой кров, почтенный. Жаль, музыка не радует разнообразием.

- По мне, так музыка в самый раз, - нахмурился хозяин, - Курт, может, и не великий мастак, но и у меня тут не церковный хор. А ты что же, сам певун, али просто «знаток», из тех, кто разбирается во всем, чего сам не умеет? Ежели по совести, так не люблю я таких «знатоков».

- Я… разбираюсь. – Странник наклонился вперед и подмигнул кабатчику. – Давай так, почтенный: ты мне стол и кров на одну ночь, я тебе – этот серебряник и песню?

- Да был бы толк…

- Пусть споет, Петер, - откликнулся из-за ближайшего столика крепко сбитый бородатый плотогон. – С тебя не убудет, а нам хоть какое-никакое, а развлечение. От треньканья твоего Курта и впрямь уже звенит в голове.

- Выхлестал вторую пинту, вот и звенит у тебя! – огрызнулся из своего угла Курт, недобрым глазом косясь то на плотогона, то на непрошеного гостя, решившего, по всему видать, его осрамить.

- Я за свои пинты плачу сполна, - добродушно, но твердо ответил бородач, - И ты мне, малыш, не жена, чтобы считать сколько я выхлестал за вечер. Так что, уйми гонор.

- И то верно, Курт, уймись, - буркнул кабатчик, - и дай на пробу гостю свою кифару. Пущай примерится.

- Да что ты, Петер! Он же мне настрой весь собьет! Все лады!

- Если он тебе собьет настрой, я его воистину кудесником сочту. Потому как нельзя сбить то, чего нет. Делай что говорят и не перечь лучше. Моих даллеров, что я за твою кифару отдал, ты мне еще и половины не отработал.

- Гитару, - обиженно поправил Курт, нехотя протягивая Страннику инструмент. Тот принял его с легким поклоном и внимательно осмотрел.

Корпус темно-коричневого дерева, изящной, почти женственной формы. В верхней деке круглое отверстие, видимо для резонанса. Гриф прямой. Четыре двойных струны, похоже, жильных. В общем, незнакомый инструмент… Но разве это беда? Если под твоими пальцами говорила сотня струн в сотне миров…

Странник поудобнее перехватил гриф, мягко провел рукой по тугим жилкам… прислушался к их звучанию, эхом отразившемуся где-то глубоко внутри… подстроился, влился в этот чуть дребезжащий, старчески стонущий звук… и провел рукой еще раз…

В зале как по волшебству утихли разговоры. Петер-кабатчик насторожился. Курт изумленно моргнул – он еще никогда не слышал, чтобы его старушка-гитара, купленная на ярмарке прошлым летом, звучала так звонко и молодо.

Странник удовлетворенно улыбнулся, подкрутил немного костяные колки и взял первый аккорд. Слова песни родились сами собой.

В мире нет совершенства, и нет совершенных людей.
Даже мудрый ошибку за истину может принять.
И самой добротою прикинется ловко злодей,
А невинный на плаху взойдет, чтобы жизнь потерять.
И поэтому я призываю, дружок: не спеши
Слепо верить глазам, не внимай красноречью лжецов,
Оцени, поразмысли, прикинь… а затем уж реши.
Чаще губит наивность, чем меч, благородных глупцов.

Если кто-то кричит: «Это истинно!»,
Ты усомнись.
Если праведность топят в вине,
Значит вера – лишь пар.
Жить своей головой торопись,
Жить своей головой торопись…
Но не верь, будто Честь – это тот же товар.

Будь умен и расчетлив, и даже немножко хитер…
Ведь и ум безрассудный, дружок, у меня не в чести.
Может правда святая дорогою стать на костер,
А неправда – беду от хороших людей отвести.
И коль скоро откажется разум неправду принять,
Вспомни: кроме рассудка есть сердце еще у тебя,
На него положись, сердце тоже способно решать,
Без расчета, без логики стройной… а просто Любя.

Если скажет убогий: «Постой!»,
Не беги, оглянись.
Если скажет мудрец: «Это важно!»,
Обдумай слова.
Жить своей головой торопись,
Жить своей головой торопись…
Но не смей сомневаться, что Дружба жива.

Есть немало людей, что глядят на тебя свысока,
И немало таких, кто попросит им грошик швырнуть.
Не завидуй ты тем, у кого в изумрудах рука,
Но и тех, кто в тряпье, не спеши ты с презрением пнуть.
Дом имеешь, огонь в очаге и деньжонок чуток –
Будь доволен судьбой и веди аккуратно дела.
Но когда тебя снова дорога поманит, дружок,
Уходи, и поменьше с собою бери барахла.

Если гром прогремел в вышине,
На грозу не молись.
Если тянет любить, ты запомни:
Любовь не грешна.
Жить своей головой торопись,
Жить своей головой торопись…
Если свежею пахнет листвой, значит в мире Весна…
Значит, в мире Весна…
Значит, в мире…

Песня оборвалась. Гитара захлебнулась неожиданно хриплым и пронзительным аккордом. Боль… Ужас… Близко и отчетливо, совсем рядом… Где?!

Он беспомощно озирался по сторонам. Слишком много вокруг чужих мыслей и эмоций. Эмоций, ко всему прочему еще и взбудораженных его песней. Боль и ужас прятались за этим фоном и невозможно было внятно определить откуда они исходят. Наружу! Скорее наружу! Рефлекторно он еще сунул умолкшую гитару в руки ошеломленному Курту и бросился к двери.

- Эй, парень, постой!

Улица встретила его темнотой и ночной прохладой. Город, несмотря на свои сравнительно небольшие размеры мог показаться чужаку настоящим лабиринтом, но Странник повидал в своей жизни слишком много городов, чтобы заблудиться и в более большом и запутанном. Однако сейчас ему приходилось полагаться не на собственную память и умение безошибочно ориентироваться в любом незнакомом месте. Сейчас его вел отчаянный призыв о помощи, слабеющий с каждым мгновением… слабеющий слишком быстро. Еще секунда – и все закончилось… Чтобы тут же вспыхнуть с новой силой! Задохнувшись от чужой боли, он бросился в темноту.

Во второй раз след оказался потерян на площади, прямо перед пустым помостом, с которого днем вдохновенно вещал тот странный человек, инквизитор. Пока Странник пытался нащупать угасающую путеводную нить, за его спиной возник кто-то тяжко сопящий, дышащий пивом и табаком.

- Что там? – голос показался знакомым. Давешний плотогон? А помимо него, похоже, еще несколько завсегдатаев кабачка. Зря эти люди увязались за ним, их эмоции мешали ему сосредоточиться.

- Я слышал крик, - бросил он, не оборачиваясь, в надежде что эта невинная ложь их убедит. – Кто-то кричал. Здесь, совсем рядом.

- Ничего не слышал, - сообщил настороженно плотогон, остальные поддержали его недоуменным ропотом.

- Сюда! – он наконец-то принял решение и повернул направо в проход между домами. Боль и ужас угасли безвозвратно. Прав он или нет, в любом случае все уже кончено. Зачем же тогда ноги несут его туда? Что ему за дело до местных дел, темных и светлых?

Улица, тонущая в тенях… В сточной канаве кто-то копошится… За спиной – отблески факелов и суматошный топот шагов… Крыльцо… то ли самое?.. Не ошибся ли?.. Дверь… не заперто…

- Господь всемилостивый! Парень, да ты ясновидец, не иначе!.. Иисусе Христе!..

Прямо у порога лежал мальчик лет двенадцати. Неестественно вывернутая шея, остекленевший взгляд, в котором навечно застыло удивление… Проклятье! Ведь от «Летучей рыбы» до этого дома он мог добежать втрое, вчетверо быстрее! Если бы только смог вовремя понять, определить вектор эманаций!..

Два других тела они обнаружили в гостиной. И вид этих тел заставил попятиться всякое повидавших на своем веку мужей, давно, казалось бы, огрубевших душой и телом. Кто-то вскрикнул, кто-то зашептал срывающимся голосом слова молитвы, все дружно начали креститься. Кто-то бросился за помощью, кто-то пытался трясущимися руками зажечь масляный светильник…

Странник вышел на крыльцо и сквозь зубы втянул в себя холодный ночной воздух. Мысли метались в голове как сумасшедшие, а чувства, закаленные годами Пути, вдруг отказались подчиняться хозяйской воле. Что-то было не так. Совсем не так. Настолько «не так», насколько вообще могло быть. И в первую очередь удивляла собственная реакция. Откуда это странное, непривычное и неприятное чувство, будто случившееся каким-то боком касается и его? Откуда?

Отголосок чужого страха привлек внимание и заставил поднять глаза вверх. На крыше соседнего дома сидел огромный черный кот. Взгляд, слишком осмысленный для животного, был устремлен прямо на него…

Здесь внимание Кота привлекло ярко освещенное открытое окно на втором этаже в доме напротив. Дом мелкого купца Генриха Зельцмана. Спальня. Кровать. Генрих весело проводил время со своей женой Эльзой.

"Двоих детей ему мало стало... Ох и глупый же вид при этом у людей! То ли дело на кошечку забраться: вот это страсть, вот это красота! А тут... дергаются как припадочные... даже не заорут как следует... смотреть тошно! Кажется, последняя мышь была лишней..."

Кот уже собирался уйти, но тут увидел совсем уж дикое: Эльза забралась на своего мужа.
"Тьфу, нелепость какая!" - фыркнул Кот, - "Ну, мыслимое ли дело чтобы кошечка на кота забиралась? Чего только эти люди не приду..." Додумать мысль Кот не успел. Генрих как-то странно вскрикнул, и потом только открывал беззвучно рот и выгибался от боли. Эльза изогнулась и вцепилась в его плечи. "У людей всегда так, или Генрих просто обиделся на свою женушку?" Двигалась Эльза как-то странно, в движениях появилась угловатость и судорожность. Под кожей как будто зашевелилось что-то живое, постороннее. Спина Кота невольно выгнулась дугой, шерсть на загривке встала дыбом. Отскочив боком в сторону, он тихо зашипел. Что бы там ни сидело верхом на Зельцмане, это уже была не Эльза.
"Оборотень? Ведьма?"

Словно почувствовав его взгляд, Эльза повернула голову и Кот увидел глаза... нечеловеческие глаза испускающие слабое мертвенно-синее сияние.
"Чччерт!"
Вот теперь Коту стало по-настоящему страшно... Страшно? Нет, его буквально охватил ужас. Шипение застряло в моментально пересохшем горле. От этого взгляда Кот задрожал от усов до кончика пушистого хвоста. Ему стало так жутко, что он прижался к крыше, боясь шевельнуться, и даже зажмурился, опасаясь что блеск собственных зеленых глаз выдаст его тому, во что превратилась былая скромница Эльза...

Так и лежал "храбрый Кот, герой кошачьего народа, освободитель, защитник и прочее, прочее", дрожа всем своим черным телом и молясь только об одном: чтобы неведомое чудовище его не заметило, пока не услышал шум голосов и хлопанье дверей. Только тогда он осмелился открыть глаза, приподняться и посмотреть вниз.

На пороге дома купца Зельцмана стоял странный, незнакомый ему человек: чуть выше среднего роста, слегка худощавый, но жилистый. Острые черты лица, немного выступающие скулы. Темные волосы до плеч разметались в беспорядке, словно он только что бежал или ворошил их пальцами. Кот буквально чувствовал смятение человека, отражавшееся в движениях незнакомца и на его лице.

Неожиданно чужак замер, словно прислушиваясь к чему-то, затем поднял голову и посмотрел Коту прямо в глаза. И глаза человека показались Черному Коту странно знакомыми и... совсем не человеческими. Помимо воли шерсть на загривке Кота снова стала подниматься...

И выход, и вход, и лаз тайный запасной… или еще не хватит? Ощущения плоти обманчивы, они способны ввести в заблуждение, внушить ложную уверенность. Нужно больше, больше силы! Нужны гарантии!.. Но это – после. Новой охоте – новую ночь. А Большой Охоте – и подавно свой срок. Пока же можно просто насладиться покоем.

Эти люди – на редкость странные, противоречивые и недалекие создания. Они считают себя венцом творения и при этом придумывают высшие сущности, которым рабски подчиняются. Они обладают огромными силами, и постоянно воздвигают внутренние и внешние преграды для их использования. Имея способности исцелять себя одним лишь своим желанием, проживают короткую и бессмысленную жизнь, полную борьбы за собственное существование. Но при всем при том эти жалкие твари громко утверждают, будто знают толк в удовольствиях! Они даже думают, что представляют себе что такое настоящий экстаз! Уединяясь друг с другом за надежно запертыми дверями, они истекают слюной в предвкушении и дрожат от вожделения… А между тем, в поисках удовольствия им удалось продвинуться лишь немногим дальше животных, которых они в своей гордыне искренне презирают.

Впрочем, стоит признать, в практикуемом ими примитивном слиянии плоти что-то есть. Что-то едва уловимое, но при этом глубинное, инстинктивно-животное. Эмоциональный и физический всплеск, дарованный самой природой. Пик человеческого наслаждения…

Тело и разум той женщины, Элизы, они помнили все, что было нужно. Воспроизвести взрыв страсти в скопированной до последнего органа плоти не составило труда, как не составило труда довести до подобного взрыва и задыхающегося от похоти человечка – ее мужа. Одновременный импульс животного наслаждения… его мгновение удалось прочувствовать и вплести в собственный Истинный Экстаз. Впитать в себя вместе с чужим наслаждением… а затем – с чужой болью и ужасом. В этом переходе от апофеоза жизнетворения к мучительной агонии было нечто восхитительное! Чувства хлынули волной, смели все барьеры, утолили жажду и наполнили свежей силой! А потом, почти без паузы, еще один большой глоток – свежий и будоражащий, из юности и незамутненных ярких эмоций. У людей это называется «десерт».

При случае стоит повторить… хотя повторить такое по-настоящему попросту невозможно. Ведь они всегда разные – эти Жизни, удостоенные стать частью чего-то большего, чем все они вместе взятые. И в этом вся прелесть Истинного Экстаза – пресыщения не будет никогда.

Если бы еще суметь найти Единственного… Нет, об этом – не теперь. Пустые мечтания – удел вкусных, но мелких в своих местечковых страстях людишек, и эти мысли – лишь послевкусие после давешней сытной трапезы. Нет нужды торопиться. Рано или поздно, придет время и для Большой Охоты.

Ведь кардинал может потребовать обед сразу, а может отложить ненадолго – прикажет принести вина, или увлечется беседой и не захочет его прервать. Выходит готовиться не один, а несколько обедов, потому что время не как не угадаешь».
Да старик Руджери умел отдыхать на широкую ногу.

Лютня издала резкий дребезжащий звук, Николас подавил стон. Свежие впечатления это конечно хорошо, но бургомистр мог бы потратиться на музыкантов. Надо будет предложить работу этому парню с лютней. Стоит ему поиграть для подозреваемого хотя бы пару часов и можно ручаться даже самые закоренелые преступники покаются во всех грехах, чтобы это прекратить.
Соседом Николаса по столу оказался невысокий упитанный старичок с округлыми щеками и венчиком седых волос.
Николас уже знал, что это настоятель церкви святого Олава отец Дэниэл в миру Йорг Байрен.
Решив воспользоваться, случаем Николас завел с ним беседу.
- Вы родились в этом городе отец Дэниэл?

- Да сын мой, это так, в молодости я мечтал, о карьере епископа или кардинала. Хотел посмотреть свет, но потом понял, что служить господу лучше всего, где ты появился на свет, не помышляя о суетной мирской славе.

-А другие духовные лица придерживаются тех же убеждений?

- По разному сын мой по разному, отец Захария, из часовни Девы Марии, очень не молод и в последнее время тяжело болеет, думаю ему не до честолюбивых мечтаний.
А вот отец Фома, настоятель собора святого Бартоломея, совсем другое дело. Он родственник самого епископа и надолго здесь не задержится ему карьеру делать надо.
Отец Витольд настоятель церкви святого Маврикия. Очень способный молодой человек, мне всегда казалось, что здесь он тратит себя понапрасну, в Столице он мог бы достичь намного большего но, к сожалению, не у всех такие родственники как у отца Фомы.

- А мать Агнесса местная или приезжая?

- О да, она местная уроженка, хотя долго жила в других краях и вернулась к нам недавно.
Она настоящий добрый ангел нашего города. Содержит богадельню, больницу, приют. Знаете, раньше у нас с этим обстояло из рук вон плохо. А мать Агнесса, все организовала, нашла деньги на лечебницу, помещение для приюта, мы все должны быть ей благодарны.

- Странно, почему здесь нет аббата Иоанна, неужели его не пригласили?

- О нет, я уверен его приглашали, просто неотложные дела помешали ему прибыть.

- Возможно мне стоит самому его навестить?

- Да это было бы замечательно, вам непременно стоит посетить аббатство. Обитель бенедиктинцев самая древняя в округе, расположена в чудесной местности, вам понравиться. Раньше по соседству с обителью стояла крепость рыцарей ордена святого Андрея, а после того как этих нечестивых еретиков разгромили монахи переехали туда.
По соседству с монастырем живет отшельником брат Гийом, он добровольно взялся за этот подвиг и много достиг в постижении вершин духа. Многие люди предпринимают далекие паломничества, чтобы увидеть его и получить наставления.
Впрочем, если вам интересна история обители лучше поговорите с матерью Агнессой, цистеранки всегда поддерживали очень тесные отношения с бенедиктинцами.

В последних словах Николасу почудилась некоторая двусмысленность.
Очевидно что то промелькнуло в его взгляде, потому что отец Дэниэл замотал седой головой и сказал:
- Нет, нет вы не поняли, они близки только в духовном смысле и ничего большего.
Раньше говорят, случалось всякое. Монахи и монашки... их искушал дьявол. Ходили слухи, что этого искушения не избежал и сам аббат Герман он ухаживал за молоденькими послушницами, хотя сам был совсем старик.
При этих словах отец Дэниэл покраснел.
- Но, так или иначе, все это в прошлом, мать Агнесса почти святая женщина она никогда не допустит ничего подобного.

Николас замолчал, обдумывая полученную информацию. Пока он не узнал ничего особенного, если не считать восхвалений в адрес матери Агнессы. Ему всегда были подозрительны такие вот воплощения святости.
Но возможно он судил предвзято.
Так или иначе, Николас решил в ближайшее время навестить обитель бенедиктинцев.

Плавание через Океан было премерзейшим. Мы были застигнуты на полпути штилем и в течении трех недель не могли продвинуться ни на один кабельтов вперед. Пришлось прирезать всех наших лошадей - они слишком много пили. Лишился отряд и трети своих людей. Но мне повезло - я выжил так как предусмотрительно припрятал несколько бурдюков с водой, чему был очень рад. После краткого отдыха на Эспаньоле, мы отплыли на двух каравеллах к берегам Новой Андалусии славящимся своими жемчужными банками. Без особого труда мы высадились на побережье, и перебив в ряде индианских селений всех женщин и детей, обратили оставшихся мужчин в рабов. Надев им на ноги кандалы мы отвезли их в море и заставили нырять за жемчугом. Эти дикари совсем слабый народишко, слишком быстро дохли - каждые два-три месяца нам приходилось разорять очередную деревню, чтоб набрать новых ныряльщиков. Это было довольно весело, но главное, мы набрали полные пригоршни золотых украшений. Особенно удачным был наш визит в одну крупную дикарскую деревеню у устья большого залива. Там оказался храм какого-то местного кровавого божка. Я лично заколол своей шпагой поганого языческого жреца. Однако этот мерзавец успел прочитать какие-то богохульные заклинания и я целый месяц провалялся в жестокой лихорадке. Ты не поверишь, но меня выходил один из этих дикарей. Оказалось, что когда мы пришли в селенье у них был праздник - они победили соседнее, не менее дикое, племя, и собирались принести своих пленников в жертву одному из своих бесчисленных деревянных идолов. Вот один из этих спасенных пленников и стал моим личным рабом. Я, когда смог подняться на ноги, тоже позаботился о нем, я отвел его к отцу Хуану и заставил окреститься чем спас его бессмертную душу, если она есть у этих дикарей, во всяком случае хуже от этого не будет. Так плавая вдоль побережья мы за два года набрали преизрядно добычи. Моя доля составила около 45000 новых мараведи в пересчете на деньги. Но когда мы вернулись на Эспаньолу с грузом золота, жемчуга и вновь набранных рабов - наш предводитель де Бастидос был схвачен Вице-королем Обеих Индий Кристобалем Колоном, обвинен в незаконной добыче золота - мне удалось вынести с корабля свою добычу, мой раб, окрещенный Хуаном, последовал за мной. После ареста моего предводителя, оставаться в Новом Свете стало для меня невозможным.

На первом же корабле я отплыл в Испанию. Там я удачно вложил свои средства и задумался о возвращении домой, но в это время дон Николас де Овандо формировал новую экспедицию в Новый Свет, и я решил еще раз попытать счастья в тех краях. Мы отплыли за Океан, но каракку на которой я плыл, штормом отнесло к островам Зеленого Мыса. Там наше судно получило поврежденье и я был вынужден прозябать на этом крохотном клочке суши в совершенном безделии. На мое счастье на острова для пополнения запасов пресной воды зашло судно некоего Полмье де Гоннвиля, мореплавателя на службе у французской короны. Я присоединился к нему и после довольно утомительного плаванья мы Прибыли в португальскую Бразилию. Мы без особого успеха для кошелька описали ряд побережий. К несчастью, меня опять свалила с ног тропическая лихорадка, и когда французы отплывали - я был вынужден остаться на берегу. Немного оправившись, я принял решение поступить на службу к португальцам, но жаркий и душный климат мог в самом скором времени свести меня в могилу, и я принял решение вернуться в Европу и попытать счастья поступив на службу к Адриатической республике. Но на островах Зеленого мыса судьба предоставила мне совершенно новый шанс - куда наш корабль, после плавания через Океан зашел для пополнения припасов, там стояли корабли Франсишку ди Альмейда, направляющиеся в Индию. Я, не долго думая, поступил на службу. И я не прогадал. Уже на пути в Индию, нам посчастливилось напасть на богатый торговый город Момбасу. Славный был штурм. Огромная добыча доставшаяся нам просто потрясала воображение. Мне досталось не менее 6000 мараведи. Вскоре мы прибыли в Килву, где стоял португальский гарнизон. Житье на берегу плохо влияло на мое здоровье и я остался служить на корабле.

Мы крейсеровали в течении нескольких лет между Килву и Ормузом. Перехватывая и топя индийские и арабские суденышки. Особенно желанной добычей были суда с паломниками направляющимися в Мекку. Паломники обычно везли большие деньги, и отправляя на дно этих мерзких язычников - мы и делали богоугодное дело и пополняли свои кошельки. Моя доля за эти два года составила не менее 30000 мараведи. Тратить деньги нам не представлялось нужным, мы и задаром имели всё, что душе угодно. Только в устье Чаула, когда египетский флот нанес нам поражение, несколько омрачает эту радостную картину торжества креста в южных водах. В этой несчастливой для нас битве пал Лоуренсу ди Альмейда, сын Вице-короля Индии дона Франсишку. Но вскоре нам удалось наголову разбить в сраженьи у Диу флот гнусных сарацин. А через малое время, под командой доблестного Альфонсо Альбукерки я участвовал в захвате богатейшего города Гоа. Моя доля составила более 30000 мараведи.

В этом штурме я получил рану в голову и проболел не менее трех месяцев. Меня опять выходил мой раб Хуан. Поразмыслив, я принял решение вернуться в родные края, о чем тебе, братец и сообщаю.

Писано в Генуе, 12 число месяца февраля … года.

P.S. Я намерен обосноваться за городом, поищи для меня хорошее сельское поместье в округе. Если успею, буду к вашей ежегодной весенней ярмарке.

Микаэль с силой провел ладонями по лицу, прогоняя сонливость.

- Да, мастер. Что тут сказать – городская стража, она городская стража и есть. Спину, может быть, и прикроют, а посылать их в одиночку против кого-либо серьезного я бы не решился. Действительно чего-то стоит у них только сержант, ван Зваан, тот и впрямь боец неплохой. А остальные… С шайкой разбойников схватиться, беспорядки пресечь – вот их потолок. С другой стороны, как у нас говорят, на безрыбье и рак рыба. Эти хотя бы знают, с какой стороны за оружие браться…

- Кристиан спит?

- Без задних ног. Притомился парень. Хм-м, как я его понимаю – мне лучше два часа с тренировочным мечом упражняться, чем перо в руки взять. Кстати, вот его отчет.

- Отчет…, - Ричард взял протянутые листы, и быстро просмотрел записи. – Неплохо, неплохо… да. Вроде все верно записано – и подробности важные отмечены, и лишнего пустословия нет, коим так любят грешить некоторые писари. Вот бы кому руки укоротить-то – а то чтение их записей о процессах больше времени занимает, чем сами процессы. Ну да ладно, если у парнишки так хорошо получается работать с бумагами… Найдется для него еще бумажная работа, и даже поинтереснее. Прямо завтра, точнее, уже сегодня.

Микаэль насторожился.

- Появилась ниточка, мастер?

Ричард неопределенно покрутил пальцем в воздухе.

- Сложно сказать… Ниточка это или необоснованные подозрения – неясно, во всяком случае, пока. Но…, - он взволнованно заходил от стены к стене, напомнив Микаэлю мечущегося в клетке огромного зверя, - предчувствие, предчувствие, брат Микаэль. Если ты понимаешь, о чем я. Но, думаю, надо срочно поднять архивные справки на некую Викторию Эльвенседор – откуда родом, кто ее предки, ну и прочее…

- А кто это? Насколько я помню, эта дама не была представлена нам…

- То-то и оно. Я уже спросил о ней нескольких человек – и что ты думаешь? Никто так и не смог толком ничего сказать! Знаешь, что я слышу от людей? «Это знатная дама» да «Она оказывает вспомоществование городской библиотеке» – вот и все! И это говорят о богатой и, особо отмечу, весьма привлекательной даме, которая к тому же еще и не замужем, хотя и не юница! Кстати, о ее привлекательности – сдается мне, она подцепила на крючок нашего Николаса. Тот весь вечер не отходил на нее ни на шаг! Конечно, в высшем свете царит определенная легкость нравов – но мы же все-таки не в развращенных столицах, этих оплотах похоти и разврата, а в глухой провинции. И если женщина ведет себя, не побоюсь этого слова, столь вызывающе, проявляя весьма недвусмысленный интерес к мужчинам, в любом другом городе она была бы местной достопримечательностью! О ней ходили бы слухи и истории, которые одни именуют «пикантными», а другие – «похабными», ее имя склоняли бы все кому не лень, от базарных торговок до уважаемых матрон! А тут – тишина… Это ли не странно? Так что завтра отправим Кристиана в архивы, чтоб сидел там и носа не казал на улицу! Пусть разузнает о ней все, что можно. Проклятье! – Ричард рубанул рукой воздух. – Зря, зря я привез мальчишку в этот пар-р-ршивый город! Надеюсь, хотя бы в архивах ему ничего не будет угрожать. И все же ты приглядывай за ним, Микаэль – мало ли что…

- Конечно, мастер. Вы бы присели…, - Микаэль забеспокоился – инквизитор был слишком взвинчен.

- И в самом деле, - Ричард опустился на стул. Прижал ладонь к боку, поморщился от сдерживаемой боли.

- Не мешало бы перевязать, - напомнил Микаэль, вытаскивая сверток с чистыми прокипяченными тряпицами и пару небольших горшочков с темной мазью. Запахло лекарственными травами.

- Успеется…, - отмахнулся Ричард, и снова вскочил. – Лучше вот что – если мне не изменяет память, у нас есть еще несколько бутылок «Campi Flegrei»? Ну, того, из столичных запасов? Посмотри в сундучке. А я пока погляжу, чем нас бургомистр хотел попотчевать, - инквизитор заглянул в массивный темного дерева буфет, казавшийся несколько неуместным в спальной комнате, и столь огромный, что Ричарду пришлось залезть в него чуть ли не по пояс. Несколько мгновений из глубины буфета слышалось шуршание и глухое позвякивание. – Темнотища какая… Что тут у нас? Та-а-ак… Сушеные фрукты… Сырные шарики… Сласти какие-то… Ха, да чей же это буфет – бургомистра или его лакомки-жены? Ага, вот и вино! – Ричард с торжествующим видом извлек из буфета пару бутылок с залитыми сургучом пробками. Впрочем, выражение его лица мгновенно изменилось, стоило ему рассмотреть клейма на сургучных заливках. – Тьфу, венгерское… На дух его не переношу! О, - он увидел бутылки «Campi Flegrei», извлеченные Микаэлем из тяжелого деревянного сундучка, - так я не ошибся, запас славного итальянского еще не прикончен. Это же совсем другое дело!

- Присядьте, мастер, - твердо сказал Микаэль. – Простите, но вы несколько странно себя ведете…

- Странно? – Ричард остановился и замолчал, словно прислушиваясь к своим ощущениям. Потом опустился на стул. – А ведь ты прав…

- Давайте еще раз вычистим рану, и заново перевяжем, - ровным голосом сказал Микаэль. – Поверьте, так будет лучше, мастер.

Он вздохнул и добавил:

- Или мне придется звать лекаря.

- О, нет! – Ричард в притворном ужасе вскинул руки. – Только местного Парацельса, по совместительству работающего костоправом, мне не хватало… Хорошо, давай сменим повязку.

Микаэль вышел, и через несколько минут вернулся с плошкой теплой воды. Ричард к тому времени разоблачился до пояса, обнажив сухощавый, перевитый узловатыми мышцами торс, и сейчас снимал пропитавшуюся кровью повязку.

- Хорошо, что кровь больше не идет, - сказал Микаэль, изучив рану. Смоченной в теплой воде тряпицей он промыл разрез, осушил его. Небольшой деревянной лопаточкой тщательно смешал две порции разной мази, накладывая ее на повязку, которой накрыл рану. Прокипяченные бинты ложились туго, но не сдавливали – повязка была наложена именно так, как надо. Покончив с перевязкой, Микаэль аккуратно сложил чистые тряпицы и укупоренные горшочки с мазью в походный сундучок, и протянул Ричарду сменную рубаху с широким воротом.

Несколько минут спустя они уже вновь сидели за столом. Трудно сказать – то ли мазь оказала действие, то ли Ричарду и в самом деле было нужно просто посидеть – но инквизитор заметно успокоился. Впрочем, вероятнее всего, здесь свою роль сыграло итальянское вино – инквизитор осушил один кубок и сейчас медленно, растягивая удовольствие, выцеживал второй.

- Так вот, возвращаясь к нашему разговору, - сказал Ричард. – Значит, на городскую стражу особо рассчитывать не приходится… Я так и думал. Но это уже не так важно: сегодня узнал, что со дня на день здесь будет отряд, преследовавший оборотня – того самого, что напал на меня. Кстати, отряд немалый – человек пятнадцать. Надеюсь, эти люди понадежнее стражников окажутся. Но, - он скрипнул зубами, - пожалуй, это единственная добрая весть. Остальное гораздо хуже.

- Случилось что-то еще?

- Да. Несколько часов назад произошло убийство в доме купца Генриха Зельцмана на Торговой площади. Хотя нет, убийством это назвать трудно… Это бойня – самая настоящая бойня.

- Тоже оборотни, мастер?

Ричард покачал головой.

- Нет, Микаэль, на этот раз не оборотни. Там было… НЕЧТО – мне не известно, кто мог бы сотворить такое. Я видел тела, точнее, то, что от них осталось. Мальчику, сыну хозяина, ОНО свернуло шею. И, пожалуй, мальчишка еще легко отделался, да простит мне Создатель такие слова. Но это так – потому что хозяина дома и его жену ОНО оставило в том же состоянии, что и труп, иссохшую руку которого сегодня… то есть уже вчера утром принес Брюс. ОНО словно, - Ричард замешкался на секунду, подбирая сравнение, и взгляд его остановился на опустевшем кубке, - словно выпивает людей
досуха!

- Никто не выжил? Очевидцев нет?

- К счастью, выжила дочка купца, просто чудом уцелела. Но она совсем кроха, и не сможет помочь нам. Я отвел ее к Джону – только он, пожалуй, сможет хоть как-то успокоить бедное дитя. Да, вы ведь не знакомы… Джон – это мой старинный приятель, еще с семинарии. Недавно приехал в город, собирался пожить в Странбурге какое-то время…

Микаэль, поймав красноречивый взгляд инквизитора, в третий раз наполнил его кубок.

- Выходит, мы столкнулись с чем-то новым…, - сказал боевой брат. – Знаю, вы ждете от меня не этих слов – но мне это не нравится, мастер. Вам ведь доводилось бывать в горах, и вы видели, как сходят лавины? Начинается все с мелочи, а в итоге стихия сметает города. Разве здесь не так? Судите сами – сюда мы отправились по какому-то смешному поводу: коты на рынке и прочие мелочи… Хотя я всегда готовлюсь к худшему – уж вы-то знаете – но и мне трудно было отделаться от мысли, что поездка окажется безрезультатной. Сейчас бы я был рад, если бы мои прогнозы оправдались… Уже на пути к городу мы напоролись на разбойников. Николас думает, что это была не случайность, а самая настоящая засада, хотя я больше склонен соглашаться с бургомистром, утверждающим, что это всего лишь местные разбойники, которых в прошлом году его стражники гоняли. Николас, наверное, перегибает палку, если бы кто-то был заинтересован в нападении на нас, он бы подослал людей поспособнее, чем эти лесные олухи. Но ведь чем дальше – тем хуже… Этот оборотень, перекинувшийся при свете дня, нежить, поднятая им без всяких долгих и мерзостных ритуалов, о которых нам говорят трактаты демонологов – все происходящее слишком, слишком масштабно, вот, наверное, подходящее слово… А теперь еще и эти жуткие убийства…

Микаэль сделал глоток. Вино и в самом деле было отменным, но сейчас он не чувствовал его вкуса.

- Все слишком быстро обрастает трупами, мастер. И может ли кто-то поручиться, что на этом все закончиться? Все это слишком быстро – и слишком страшно, мастер. Нет, я не за себя боюсь, судьбы невинной паствы волнуют мое сердце. Как защитить простых людей, если даже мы пока не осознаем всей степени нависшей над городом угрозы? А уж если ОНО не останавливается перед… перед убийством детей – хватит ли тут дознаний,
костров и честной стали? Вот что волнует меня, мастер.

Ричард поиграл желваками.

- Ты думаешь, Бог совсем лишил меня разума, и что я отказываюсь прямо взглянуть в лицо фактам? Да по одним только доносам, полученным за вчерашний день, я уже могу арестовать троих человек в этом городе. И если я сочту нужным, городские власти их сожгут – уж поверь мне, брат Микаэль! Но что толку? Ереси-то это поубавит, но вот убийства, боюсь, не прекратятся. Потому что я уверен – эти трое имеют также мало отношения к происходящему здесь, как напавший на меня оборотень – к той твари, что превращает людей в обтянутые кожей скелеты. Как будто Бог отвернулся от этого города, желая наказать его жителей… Хуже всего, что я даже не могу понять, с чем мы столкнулись. И еще не могу отделаться от подозрения, что вся нечисть активизировалась после моей проповеди. Если отбросить трактаты демонологов и бестиарии, которые утверждают, что вампиров не существует, и поверить не древним манускриптам, а своим глазам, то получится жутковатый «букет» – в городе действуют оборотни и полумифические вампиры. И хорошо, если только они…

- Мастер… а разве такие разные твари могут ужиться вместе?

- Да уж, хороший вопрос. Сомневаюсь. Но тут могут быть варианты – либо они пока не знают друг о друге, либо… либо есть третья сила, которая не дает им перервать друг другу глотки. Например, руководящий ими Демон, из Главных. Как же ослабла вера в этом несчастном городе, если он становится прибежищем таких тварей и, быть может, даже и Демона! Кстати, это не такое уж беспочвенное предположение: первая реакция Демона на проповеди, как известно – это убийства, причем убийства жестокие, напоказ!

- Получается, - Микаэль стиснул ножку кубка так, что побелели костяшки пальцев, - что Демон – это и есть то НЕЧТО, о котором вы говорили?

- Сложно сказать… Если ОНО смогло войти в дом, если физически контактировало с погибшими – то ОНО МАТЕРИАЛЬНО. Демон ли это? Я не знаю…

Вдруг глаза Ричарда блеснули:

- Но если ОНО материально – и если наши предположения соответствуют истине, конечно же – значит, мы можем его выследить и убить, как существо из плоти и крови. А это уже немало, брат Микаэль! Надо отдать приказ использовать ищеек – наверняка весь дом несчастного купца провонял этой тварью. Да, и с завтрашнего дня нужно ввести в городе комендантский час. И усилить охрану улиц, конечно же – стража будет бегать по городу, как будто за ней черти гоняются!

Микаэль незаметно сплюнул через левое плечо – вот как раз такого он бы не пожелал. И так проблем выше головы…

- Хотя еще неизвестно, насколько точно выполнит этот приказ бургомистр – ведь я не всесилен, и он это прекрасно понимает. Я не могу приказывать, когда речь идет о распорядке всего города, я могу лишь «настоятельно рекомендовать». Но как ОНО проникло в дом? – продолжал тем временем Ричард. Сейчас он, похоже, просто размышлял вслух, выдвигая предположения, и сам же их опровергая. Взгляд его стал рассеянным, рука бесцельно передвигала по столу полупустой кубок. – Очень похоже на то, что его знали, и впустили как знакомого. Одержимый? Возможно. Но одной одержимости недостаточно, чтобы так изуродовать тела. Или просто вампир, мирно живший в городе, по крайней мере, несколько лет, и вдруг решивший разом нарушить свое спокойное существование? Нет, исключено! Проклятье! Одни вопросы без ответов!
– Ричард шваркнул по столу кубком, и несколько капель вина выплеснулись на гладкое дерево. За стенкой беспокойно заворочался во сне Кристиан, и Ричард чуть сбавил голос.
– Прежде всего, в самое ближайшее время нужно провести освящение города! Тварь не сможет не отреагировать на это! Завтра же отправлю письмо аббату бенедиктинского монастыря, нам понадобится много людей для проведения обряда.

- Не поймите меня неправильно, мастер, - рискнул пресечь поток словоизвержения инквизитора Микаэль, - но я хотел бы обратить внимание на еще одно событие. Наверное, о нем вы еще не слышали…

- Что за событие?

- Сегодня, пока я разбирался со стражниками, произошло еще кое-что. Исчезли коты, отловленные бургомистром аккурат перед нашим приездом.

- Подумаешь, коты… Впрочем, извини – наверняка не все так просто, если ты решил, что это событие достойно внимания.

- Да, непросто. Дело в том, что коты исчезли из закрытой комнаты, из запертого на ключ ларца. Единственный ключ к ларцу был у служки. Так вот… что, если кот-оборотень, о котором нам писали горожане, действительно существует? Пожалуй, он мог проникнуться к котам жалостью. Жалостью настолько сильной, что пошел на риск и выпустил котов из плена. Котов этих, кстати, уже снова видели на улицах, следовательно, этот «кто-то» хотел их просто освободить. И этот «кто-то» способен пользоваться ключами и умеет выбираться из запертой комнаты через маленькое окошко. Я не вижу другого варианта, кроме кота-оборотня.

- А это не мог оказаться служка, тот самый, которому было поручено за котами следить? - спросил Ричард.

- Вряд ли, - Микаэль качнул головой, - Видел я этого пацаненка - такие как раз больше всего и любят кошек мучить. Скорее уж я поверю в то, что кошки сами выпутались, чем в то, что он их выпустил.

- Ну хорошо, пусть кот-оборотень. Я пока не могу понять, к чему ты это говоришь, - нахмурился было Ричард, но его лицо тут же посветлело. – Ну конечно же! Если кот-оборотень действительно существует – он мог бы помочь нам в наших поисках нечисти! Ведь коты чувствуют ее за милю! Только, в отличие от обычных котов, оборотень сможет сообщить нам, где находится нечисть – или хотя бы помочь обнаружить ее логово…

Ричард снова размышлял вслух:

- Конечно же, к убийству кузнеца Дитриха этот оборотень – если он и в самом деле существует – вряд ли имеет какое-либо касательство. Тот, кто пугает баб на рынке, никогда не отважится на убийство. Да, кот-оборотень нам бы пригодился против зла неизмеримо большего. В конце концов, шкуру содрать мы с него всегда успели бы. Только он никогда не придет к инквизиторам сам, вот в чем беда… И есть здесь еще одна опасность, Микаэль. Как далеко мы можем зайти, предпочитая меньшее зло большему?

Ричард одним глотком осушил кубок.

- Ладно, Микаэль… Пора, наверное, и на боковую. А то скоро и светать уж начнет.

Когда то святой Бенедикт призывал к простоте, но эти времена канули в прошлое. Монастырский колокол по-прежнему призывал братьев к молитве, но разбогатевшие бенедиктинцы более не желали заниматься физическим трудом. Посты аббатов захватили представители крупных феодальных родов, монастыри активно вмешивались в политику.
Интересно как обстоит дело здесь.
Встретивший Николаса у ворот монах сказал, что братьям известно о прибытие инквизиторов и аббат давно ожидает визита.
Пыльный двор обители подметал маленький сгорбленный старик слуга. Он окатил Николаса целым облаком к пыли.

- Поосторожней Надди – закричал монах.

- Ничего, ничего - сказал Николас – пойдемте, аббат Иоанн, наверное, уже ждет нас.

Аббат оказался высоким мужчиной с заметным брюшком и рыжими с проседью волосами.

- Я рад, сын мой, что нашел время для того чтобы посетить нашу обитель.

- Я могу лишь пожалеть, что мой приезд вызван печальными обстоятельствами, святой отец.

- Скверные времена настали, сын мой, воистину скверные. Однако Господь учит нас не предаваться унынию, во всем надо видеть хорошее.
Например, то, что наши печальные края посетил сам Ричард Кентерберийский.
Мне хотелось бы познакомиться с ним.

- Уверен, что это легко устроиться. Отец Ричард наверняка сам посетит вашу обитель, он любит вникать во все подробности.

Николас не был у верен, но ему показалось, что при упоминании о возможном визите отца Ричарда по лицу аббата пробежала тень.

- Сейчас мне бы хотелось знать, готова ли обитель оказать действенную помощь в нашей борьбе? Например нам нужны монахи для освящения города.
- Разуметься, сын мой, мы с радостью сделаем все, что в наших силах. К сожалению я не могу прямо сейчас сказать в чем эта помощь будет выражаться материально. Для этого мне необходимо посоветоваться с братьями.

- Конечно, отец Иоанн, никто вас не торопит, мы предоставим вам необходимое для размышления время.

-Что ж замечательно, думаю я смогу выдвинуть конкретные предложения в ближайшие дни. А сейчас сын мой, не отобедаете ли вы со мной.

- Прошу простить меня, святой отец, но я вынужден спешить. Впрочем, у меня есть еще одно дело в вашей обители. Я слышал поблизости от сюда живет некий святой старец, отец Гием. Возможно ли мне познакомиться с ним?

- Конечно никаких препятствий к этому нет, брат Клемент вас проводит. Но должен предупредить отец Гийем человек своеобразный, прошу вас, постарайтесь отнестись к нему терпимо.

Угрюмый брат Клемент проводил меня до приюта отшельника. Надо ли говорить, что этим приютом оказалась пещера? Добраться до нее было не легким делом, Николасу пришлось изрядно для этого попотеть.
Наконец они остановились у входа в пещеру
.
Отец Гием, к вам гость – зычно прокричал брат Клемент.

Некоторое время из пещеры не доносилось ни звука. Николас даже усомнился дома ли отшельник. Но вот в пещере раздалось тихое шарканье и на свет божий, вышел высокий костлявый старик. У старика был орлиный нос, длинная седая борода, и темные почти черные глаза. Эти глаза придавали ему неуловимое сходство, с каким то безумным пророком.

- Кто же решил навестить меня – спросил старик неожиданно мягким обволакивающим голосом.

Сэр Николас, инквизитор – представил гостя Клемент.

Что ж кратко зато, по сути, усмехнулся Николас.

- Что ж добро пожаловать сэр инквизитор, доблестный искоренитель зла.

Николас поклонился и сказал-
- Рад встрече с вами отец Гием, однако мне кажется, что я слышу иронию в вашем голосе.

- Тебе кажется правильно. Я вообще нахожу всю вашу возню одним большим самообманом.

- Самообманом?

- Разумеется. Знаешь, есть древняя легенда. Некий человек, живший в очень отдаленные времена, пожелал увидеть истинно злое разрушительное начало. Он ходил по свету и всюду обращал внимание только на злые проявления людей и природы, однако всякий раз убеждался что их причиной являются дурное воспитание или бедность, отчаянье или одиночество, безумие или действие природных законов неблагоприятных для человека, но он никогда не находил в этих дурных проявлениях действий злого духа. Однажды во сне ему явился грозный дух и сказал – «Ты ищешь меня повсюду, но ищешь не там. Я обитаю в твоих глазах и в сердце твоем - подумай об этом!»
Злое начало появилось в мире тогда когда нашлось сердце допустившие злое отношение к тому, что само по себе злом не является. В тот момент, когда сердце допускает, что зло есть, зло рождается в этом сердце, и в нем начинают бороться два начала.
Злой дух не соблазнял человека, это только призрак существующий в сердце. Но как только в сердце раскрывается злое начало зло появляется и во вне.

- Симпатичная теория. Весьма удобная для злого духа.

-Я не говорил, что поддерживаю ее, просто хотел сказать, что изначально Бог не создавал ничего злого. В конце мира наступит всеобщее возрождение, все заблудшие души и даже сам сатана будут очищены и обретут единение с Богом.

- Мне доводилось читать схожие утверждения.

-О да, первым их высказал александриец Ориген.

- Церковь так и не признала правильность его взглядов.

- Да не признала, церковь по природе своей консервативна, ей требуется много времени для принятия новых доктрин.

- Но церковь не может ошибаться.

- Полагаете? А помните времена, когда у нас было два папы разом. Святой Винченсо поддерживал одного, а святая Екатерина другого. Причем оба святых были доминиканцами.

- Вам известно поразительно много, отец Гийом. Кем вы были до того как удалились от мира, трудно поверить, что вы простой человек.

Вопрос, похоже, рассердил старика.

- Это не важно, былое лишь прах.
Прошу простить меня, я должен вернуться к молитвам.

В сгущавшихся сумерках Николас возвращался в город. Конь нервничал то и дело взбрыкивая.

Именно это и спасло Николасу жизнь.

Конь взбрыкнул и выпущенный из пращи камень, который должен был раскроить Николасу череп, лишь слегка чиркнул по голове. Однако и этого оказалось достаточным, чтобы Николас оглушенный вылетел из седла.
По счастью сознание он потерял всего на несколько мгновений. Порывы ветра колыхали плащ, скрывая очертания тела. Николас воспользовался этим, стараясь незаметно так расположить меч, чтобы его можно было мгновенно пустить в ход. Он лежал на дороге притворяясь трупом, потому что был уверен, рано или поздно убийцы выйдут из засады, что бы увидеть результат своего черного дела. Николас был уверен, что долго ждать ему не придется, дорога была не такой уж безлюдной рано или поздно на ней мог появиться кто-нибудь. Убийцы не могли позволить себе попусту терять время.
И точно в тишине послышались шаги. Четверо. Понял Николас.
Преступники ненадолго остановились, затем один из них стал медленно приближаться.

Николас увидел его ноги в грубых ботинках и стремительным движением рубанул по ним мечем. Неудача. Злодей, зашипев как лесной кот, отпрыгнул в сторону, попытавшись таки напоследок припечатать Николаса к земле здоровенным камнем который держал в руках.
Николас увернулся и вскочил на ноги, теперь он мог рассмотреть своих врагов.

Четверо нищих. Впрочем, нищими он их назвал за и весьма живописные можно сказать нарочитые лохмотья. Зато в руках эти «нищие» держали такие мечи, которые были бы не по карману большинству рыцарей. Один из них, тот, что пытался расплющить Николаса камнем, настоящий гигант с широченными плечами.
Действовали они как опытные воины, не теряя присутствия духа из-за провала своего плана, они деловито брали Николаса в кольцо. Этого никак нельзя было допустить.
Николас присмотрелся к ним внимательней.

Опытные профессионалы. Все кроме одного, в его действиях чувствовалась некоторая неуверенность. Именно с него Николас решил начать прорыв.

Рывок. Мечи противников сплелись всего на пару мгновений. Затем меч бандита полетел в сторону, а сам он дико завопил, зажимая рассеченную руку.
Лучевая артерия удовлетворенно определил Николас, если немедленно не оказать помощь парень не жилец.

Второй злодей попытался отомстить за товарища, но мало преуспел в своем начинании.
Очевидно он не ожидал от инквизитора воровских приемов, поэтому не успел отреагировать, когда воин коротко взмахнул невооруженной рукой.
Тяжелый шипастый шарик на ременной петле с хрустом врезался в переносицу бандита. «Нищий» как подкошенный рухнул на землю.

Стремясь не потерять инициативы Николас атаковал сам. Он оплел кистенем меч третьего убийцы и притянул его оружие к земле. Воспользовавшись этим Николас вонзил свой меч в сердце бандита.

Тут великан совершил прыжок, удивительный по скорости и точности исполнения для столь массивного человека.
Николас с трудом спас свою голову. Кистень он так и не успел освободить, пришлось его бросить на трупе бандита.
Один раз, скрестив свой меч с мечем гиганта Николас едва не выпустил свое оружие. Его рука онемела, силища у злодея была страшная.
Ну что ж по пробуем по другому.

Николас стал кружить вокруг великана стремясь поймать его в сплетаемую им стальную паутину и старясь избегать сокрушительных ударов противника.
Бой затягивался. Великан действительно был опытным воином и не совершал явных ошибок, Николасу так же удавалось избегать его страшных ударов. Он понимал время на его стороне рано или поздно на дороге кто то появиться.
Вдруг на него обрушился могучий удар, что бы уцелеть Николасу пришлось кувырком покатиться по земле.

Когда он вскочил его противник уже скрылся из виду.

Николас был далек от мысли, что злодея устрашило его воинское искусство.
Очевидно он произвел те же расчеты что и Николас. Покушение с имитацией несчастного случая провалилось и рано или поздно на дороге могли показаться свидетели.

- Что ж беги, мерзавец, но не сомневайся, твою рожу я хорошо запомнил - прохрипел Николас в темноту.

Осмотревшись Николас побрел на поиски своего коня, хотелось верить, что неблагодарное животное не успело далеко убежать. До города было не мало миль, а возвращаться пешком ему совсем не улыбалось.

Выехав ранним утром того дня, бургомистр успел посетить крупное село Бёкенборн и устроить разнос старосте за небрежение. Тот клялся и божился, что его приставы бдят, но с самого Рождества о разбойниках в лесу не было даже слухов. Ни один хутор не был разграблен ни зимой ни нынешней весной. А обычных бродяг, что иногда балуют в одиночку или парами его приставы успешно ловят, и трое таких бездельников как раз сидят под крепким замком и ждут приезда судьи из города. Тем же утром, бургомистр договорился и о приобретении небольшой усадьбы для своего брата в пяти милях от Береншлухта, как раз там, где дорога делает изгиб. Местность та славилась знатной охотой, и Михель уже представлял себе, как будет по осени ездить сюда в гости на пару деньков и стрелять из самострела зайцев…
Теперь они ехали мимо мрачной громады горы Дункель. Её заросшие елью каменистые склоны освещались лучами низко опустившегося солнца. Миновав очередной поворот, процессия остановилась перед воротами аббатства. Секретарь быстро выпрыгнул из коляски и резво затрусил к воротам. Ворота отворились, и брат-привратник жестом впустил прибывших во двор монастыря.
Бургомистр неспешно вылез, и сопровождаемый одним из монахов прошел к келье настоятеля…
- Благословите, святой отец.
- Во имя Отца и Сына и Святого Духа.
- Уффф… Растрясло же меня по дороге, отец Иоанн. Мы у вас переночуем, а утром и в город… Ночами здесь как? Спокойно?
- Святая обитель молитвами хранима, сын мой.
- Да уж, святое место. А в городе то что творится… Может слышали?
- Да, сын мой. Вчера вечером был здесь посланник от отца Ричарда - Николас. Он рассказывал.
- Николас? Кстати, брат мой Николас письмо прислал - возвращаться надумал. Почитай весь свет кругом обошел, с язычниками и сарацинами дрался, всякой добычи набрал…
- Богатство - прах земной, сын мой. Суета сует и всяческая суета, как сказано в Эклезиасте.
- Ну, он и одного язычника, пишет, в веру Христову заставил обраться…
- Это ему потом зачтется. Ибо заповедано в Писании нести свет истинной веры к языцам.
- Вот и я по этому делу приехал. Надо бы в город, истинной веры принести еще немного. Я с настоятелями церквей наших говорил, они настаивают, чтоб в городе провели всеобщую исповедь, и город весь освятили. Только нашим духовным это одним не по силам.
- Свет истинной веры и один человек нести может. Я слышал о проповеди, что прочитал на площади отец Ричард. Что Вы можете сказать о нем?
- Отец Ричард? Хм… Сложно сказать, святой отец, горд. Очень горд. В вере ревностен. Проповедь его впечатлила многих. Но мне он непонятен, есть в нем что-то странное. Он как хлыст в умелых руках - то он гибок как ивовая лоза, то вмиг становится жестким как железный прут. И он не похож на других монахов, отец мой, тем, как относится к выбору оружия…
- Да? А что такого странного в его выборе?
- Вы уж не судите строго меня, святой отец, может я и ошибаюсь, но насколько мне известно монахам запрещено проливать кровь.
- Да, это так.
- А отец Ричард носит двуручный меч…
- Ты забываешь, сын мой, о воинствующих монахах.
- Действительно. Возможно он и состоит в таком ордене. Но, ведь и братья-бенедиктинцы вооружены против тьмы. И не может ли монастырь прислать в город монахов для помощи нашим священникам?
- Разве город столь погряз в грехах, сын мой? Или, что еще хуже, он отшатнулся от нашей веры?
- Что Вы! Что Вы! Святой отец! Мы в вере тверды. Вот на Святую Троицу в соборе будем новый алтарь освящать - резаный из дерева самим мастером Михелем Зиттовым из Лифляндии. Именитые люди города на свои деньги алтарь тот заказали. Столь искусной работы трудно сыскать. Даже Ханс Мемлинг работу своего ученика хвалил.
- Опять, сын мой, ты всё о суетном. Вера не богатством и изукрашенностью алтаря меряется. А смирением и покорностью воле Всевышнего. Смирением и покорностью, сын мой.
- Вот я и прошу, со всем смирением, принять в дар монастырю, от лучших горожан триста гульденов…
- Ценность золота, сын мой, не в его блеске, а в добрых делах, что на эти деньги совершить можно. Настоятельница монастыря сестра Агнесса жаловалась, что горожане стали дерзки и лишены смирения. Что пекари, рыбники и мясники досаждают ее суетными и бесчинными требованиями своими.
- Магистрат их пристрожит. Штраф наложим в пользу монастыря. И Вас просим, не отказать в просьбе нашей, чтоб монахов прислать в город…
- И один малый светоч, сын мой, разгонит мрак. И тысяча пустых подсвечников не осветят дома… А на освящение алтаря я буду. Сейчас же и меня, и моих братьев неотложные монастырские дела удерживают в стенах обители, и людей мирских мы принимать пока не сможем. Я дам распоряжение, чтоб и Вас, бургомистр, и слуг и сопровождающих Ваших, накормили и предоставили достойный кров.
- Благодарю, святой отец.
- Идите с миром, сын мой. И помните - смирение и покаяние. Смирение и Покаяние!

Всадник был худ, горбонос и скуласт, а зеленоватые глаза его с презрительным прищуром смотрели из-под полей черной с синим плюмажем шляпы то на дорогу, то куда-то в бесконечную глубину собственных грез. Дорожный пропыленный плащ прикрывал потертый колет, лосины и ботфорты, чуть топорщился поверх эфеса длинной шпаги и округло облегал притороченные к седлу вьюки. Словом, выглядел всадник достаточно обыкновенно, чтобы не привлекать особого внимания ни стражи, ни грабителей. Таких путников на дорогах двенадцать на дюжину… Необычным был лишь перстень с проступающим из черноты печатки рубиновым крестом. Такой мог бы, наверное, заинтересовать дерзкого или любопытного, но…
Но видимо, потертость ножен со следами накладок и спокойный взгляд глаз цвета незрелого ореха наводили на мысль, что лучше поискать добычи в другом месте, ибо тут ничем, кроме свежих оплеух или чего похуже все равно не разживешься. Да и неказистая, на первый взгляд, чалая кобылка не уступала резвостью и неутомимостью мифическим хеллхаундам. Хотя… по ее виду никак нельзя было сказать, что на базаре в Самарканде она обошлась своему хозяину в полтораста полновесных динаров.

Солнце едва касалось верхушек деревьев, когда дорогу чалой преградили двое стражников, скучавших у ворот. Старший из них шагнул к остановившейся кобыле, явно намереваясь как следует порасспросить седока, пользуясь тем, что тот – спеша попасть в город – ответит на любые вопросы, лишь бы не задерживаться, но… натолкнувшись как на стену на спокойный прищур всадника, только шумно вздохнул. Усталый путник в неопределенно-темном плаще будто исчез, а сквозь бойницы прищуренных глаз смотрела Сила.
– Мостовой, значит, привратный и это… – наконец выговорил стражник, – …и уличный еще…
Всадник уронил ему в ладонь пару мелких серебряных монеток.
– Думаю, этого хватит, – раздался негромкий голос. Так что ты бы пропустил нас, приятель…
Стражник стиснул монеты так, что если б не перчатка, они бы вспороли его ладонь, и отступил. Чалая насмешливо фыркнула и промаршировала мимо, гордо крутнув напоследок хвостом.

По улице чалая шла не спеша, давая седоку возможность вдосталь налюбоваться на дома, на вывески, на горожан, что в свою очередь, беззастенчиво глазели на него. Наконец, возле аляповатой вывески с парой нарисованных на крышке от бочки жбанов и надписью «Кружки», кобыла остановилась.
– Ну… Переночевать хватит и этого, - спешиваясь, заметил всадник. – А завтра мы с тобой, Зайда, поищем где поуютнее. Чует мое сердце, здесь нам придется задержаться.
Привязав поводья к кольцу у дверей, он вошел и направился прямо к невысокому, начинающему лысеть трактирщику.
– Скажи, приятель, есть у тебя комната и место в конюшне на ночь? – поинтересовался он.
– Есть, как не быть, ваша милость. На то она и гостиница, сталбыть, чтобы тут и комнаты были, и денники для лошадок постояльцев, и все прочее… – закивал трактирщик.
– Чалая у двери. Пусть поставят в конюшню, вычистят и зададут ячменя с сушеными яблоками. Вьюк – ко мне в комнату. Ужин – туда же. А после – бадью и горячей воды… Много.
– Конечно, ваша милость… - трактирщик снова принялся кивать. – Что изволите заказать?
– Жареную рыбу, пива, хлеб и сыр, – последовал ответ. Затем на стойку, зазвенев, упала монета. – Этого, думаю, хватит?
Трактирщик сноровисто накрыл монету рукой, быстро глянул на нее и принялся поторапливать прислугу. Гость же, полуобернувшись к зале рассматривал собравшихся в ней. Но, видимо, никто его не заинтересовал, так что едва появилась служанка, сказавшая, что хозяин велел проводить его милость, он последовал за ней на второй этаж.

Я едва не подпрыгиваю. Ох, святые угодники! Ну, Кристиан, ну раззява – стоишь, рот раскрыв, и ничего вокруг себя не замечаешь. Вот так и оборотень подкрасться может, не приведи Господи…
Передо мной – весьма немалых лет старец. Наверное, хранитель архива. В руке у него – в ОДНОЙ руке – лампа. Второй руки, левой, у него нет, и пустой рукав заправлен за пояс. В голове у меня сразу выстраивается героическая история: старик этот некогда был воином, лишившимся шуйцы в страшной битве с врагами, из которой все же сумел выйти победителем. Или даже охотником на нечисть, и руку потерял в схватке с огромным оборотнем или черным ведуном…
- Да, это я. Прибыл согласно распоряжению его преподобия отца Ричарда Кентерберийского, - речь моя, наверное, под влиянием фантазий о военном прошлом старика, становится суконно-армейской, - для изучения городских архивов в отношении…
- Явился, наконец, тараканий сын, - прерывает меня старик. – Битых полдня тебя дожидаюсь…
Ну уж это враки. До полудня-то еще ого-го сколько… Конечно же, вслух я этого не говорю – простительно героическому старцу его брюзжание.
- …в отношении некой дамы по имени Виктория Эльвенседор, - заканчиваю я фразу.
- Да знаю я, знаю, - кривится старик, отчего морщины на его лице, причудливо освещенные колеблющимся пламенем лампы, складываются в странную маску. – Человек от бургомистра был уже, обо всем предупредил. Ну, чего встал? Пошли, что ли…
Повернувшись, он скрывается среди стеллажей. Я иду следом.
Странбург – городок вполне средний, не большой и не малый, однако архив тутошний многим виденным мною фору дать может. И мне приходится держаться вплотную за стариком, чтобы не заблудиться среди многочисленных стеллажей. Мы идем, петляя в темноте…
Задумавшись, я налетаю на старика – оказывается, он уже остановился, и я врезаюсь ему в спину.
- Тьфу, тараканий сын! Видишь ли, куда несешься? Али зенки тебе паутиной затянуло?
- Прощения прошу, - бурчу я. – По сторонам загляделся…
- Загляделся… Сиди тут, - старик, дернув головой, подбородком указывает на табурет, стоящий возле небольшого стола. – Сейчас принесу тебе записи…
Лампу он оставил на столе – с одной-то рукой ему не управиться, а в архиве он, похоже, и без всякого света спокойно ориентируется. Я же пока изучаю массивные стеллажи.
…Чего только нет в этом архиве! Отчеты о ярмарках, сведенные в огромные гроссбухи, журналы шахтных мастеров, в которые записывалось, сколько вагонеток руды добыто в каждый из дней работы, да сколько отправлено на дробилку, да сколько изловлено тех, кто пытался выносить богатую руду из шахт в обход учетчика… А еще – купеческие записи, отчеты о выплаченных налогах и церковной десятине, о дарах, что переданы монастырям да аббатствам, ведомости трат на содержание городской стражи, на ремонты, на строительство городских зданий…

Это хорошо, что вместо обычного масляного светильника тут стеклянная лампа. Было бы опрометчиво баловаться тут с открытым огнем. Скакнет искорка на старые бумаги, вспыхнет все, как порох – и поминай, как звали. Вернется потом Ричард с процесса, а его спросят – что с послушником Кристианом стало, уж не в битве ли с оборотнями сгинул, не кинжалом ли еретика трусливого в спину поражен был он? Нет, скажет Ричард, сгорел ваш Кристиан вместе с бумагами старыми по глупости своей неизмеримой…

- Вот, - старик положил на стол пачку бумаг. – Все, что об этой дамочке у нас есть. Эльвенседор… Не, никогда ее не видал. И фамилия у нее какая-то дурацкая, ненашенская. Сразу видать, не из простых, «голубая кровь», чтоб ее… То ли дело Мюллер, или Бауэр. А тут… и не поймешь чего значит даже.
- «El Vencedor» – по-испански «победитель», - автоматически говорю я, поглощенный изучением бумаг.
- По-испански… Ишь ты, - только и находит что сказать старик. – Ладно. Сиди тут, читай. И смотри, не попорть записи, тараканий сын – а то таких тебе навешаю, век помнить будешь. Ты не смотри, что рука у меня одна – на тебя силенок хватит…
- А руку…, - решаюсь спросить я, - вы в бою потеряли?
Старик фыркает и странно смотрит на меня.
- Как же, - говорит он, - в бою… Пьяный был на мельнице – сунулся к жерновам, руку в шестерни и затянуло. Хорошо, лекарь рядом случился. С тех пор капли в рот не беру… Но что толку? Ладно… Как закончишь – крикнешь меня. Выведу…
Он судорожно вздыхает, поворачивается и скрывается в темноте между стеллажами. Посмотрев ему вслед, я сажусь за стол и начинаю разбираться в записях…

…Эх, видать такая, Кристиан, твоя доля – одни мечами машут, да проповедями сердца человечьи к вере праведной обращают, а то и Слово Господне несут диким язычникам, души их спасая для Царства Божьего, а ты знай себе сиди за столом, не разгибаясь, да перышком по бумаге царапай. Так и пройдет жизнь твоя, в составлении записей о героических деяниях других… Будут люди благодарно о них вспоминать, читая записи, твоею рукой составленные, а о тебе так никто и не вспомнит – ни добрым словом, ни худым. Словно и не жил никогда такой человек, Кристиан Дрейер…
А я ведь живу…

Уж не гордыня ли это, одергиваю себя сам. И сам же себе отвечаю – нет, не гордыня.
Какое бесчисленное множество сынов человеческих сгинуло с начала времен, с тех пор, как Адам-прародитель Сад Эдемский покинул, гонимый Ангелом Господним с мечом пламенеющим в деснице? Наверное, самые искушенные в счете не придумали еще, как счесть всех, кто некогда жил, да теперь уж не живет на земле… а скольких из живших помнят люди по сию пору? Немногих…

А разве пахарь, в поте лица своего хлеб добывающий, меньше памяти достоин, чем самый великий из царей? Ведь кто есть пахарь? Когда мир царит – пахарь самый нужный человек, ибо без хлеба, что выращен им, нет жизни для людей. И когда война приходит, когда враг с мечом и огнем вторгается в пределы царств и земель, нет никого нужнее пахаря – потому как берет он топор дедовский, да шелом отцовский, и уходит врага незваного изгонять. И после войны все тот же пахарь, а вовсе не рыцарь королевский, заново отстраивает дома и амбары, и снова берется наполнять их хлебом золотым, чтобы жизнь на земле не прекратилась… Но помнят люди все равно не пахарей – а лишь царей да воителей. Словно и не жил никто на земле больше, не любил, не трудился…
Положительно везет мне на книжки да писанину в этом путешествии. Сначала Ричард меня своим Цицероном третировал, потом отчет об оборотне полдня писал… Теперь вот сюда загнали, в старых бумагах ковыряться… осталось только по примеру грека Паллада сказать:

Книги, орудия муз, причинившие столько мучений,
Распродаю я, решив переменить ремесло.
Музы, прощайте! Словесность, я должен расстаться с тобою, –
Иначе синтаксис твой скоро уморит меня.

Вот, докатился… Так и знал, что это штудирование сочинений Цицерона до добра не доведет – вирши древние на язык проситься начали. Ладно, хватит рассусоливать, Кристиан, пора и за работу браться…

Бумаг оказалось – шиш да маленько. Копия купчей, выправленная аж в Столице – это как документальное подтверждение прав Виктории на дом, некогда принадлежавший местному купцу Инго Зигеру, и выкупленный Викторией у правнучки того купца Вероники Зигер. Словесное описание Виктории Эльвенседор, вообще неизвестно с какой целью помещенное в архив. Выписки из городских книг – про всякие пожертвования, которые эта самая Виктория делает. Вот и все…
Вроде бы придраться не к чему. Но не оставляет странное ощущение – такое бывает, когда глаз видит несуразность, а разум ее природы не понимает. И, случается, много времени спустя человек вскакивает среди ночи, вдруг осознав, что же не давало ему покоя – однако к тому времени чаще всего бывает уже поздно. И все-таки что-то тут не так… Похоже, прав был отец Ричард, в чем-то заподозривший эту даму… Вот только в чем? Мне очень не хочется подвести святого отца. И я вдруг понимаю, что отправил он меня в архив не затем, чтобы я исчез с глаз его, а потому, что он думает, что с этим важным делом я могу справиться лучше других людей. Сердце мое наполняется странной теплотой…
Я с новым рвением принимаюсь за работу. Придирчиво изучаю бумаги, сверяю даты, подписи… Хоть и не большой знаток всяких способов подделок, однако в меру скромных возможностей и познаний пытаюсь найти какие-нибудь странности. Но ведь ничего, за что можно зацепиться! Впору начать кружиться на месте, словно пес, который себя за хвост кусает – ЧТО-ТО здесь есть, но я не понимаю, что!
Из угла доносится негромкое, но настойчивое шуршание. Мыши, что ли?
- Эй, - кричу я старику, - а мышей тут у вас много?
- Много, - откликается старик из темноты. – Еще бы не много. Так и снуют, тараканьи дети… Никак не изничтожу. Я уж и кота заводил – черный был, как трубочист. Так он, тараканий сын, несколько дней как сгинул. Не иначе мыши его и сожрали…
Старик заходится кашляющим смехом. На самом деле, скорее всего, кота изловили мальчишки, когда незадолго до нашего приезда бургомистр отдал приказ черных котов хватать по всему городу.
- Правда, толку от этого кота все одно не было, - продолжает старик. – Не мог он их победить, мышей треклятых…
«Победить мышей…», «победить»… Почему я зацепился за это слово?
Щелк! Словно последний кусочек мозаики встал на место – я наконец-то понимаю, что мне казалось странным в записях, касающихся Виктории Эльвенседор. Всюду одно и то же! Вот ОНО!!!
Дом, в котором она жила, принадлежал купцу по фамилии Зигер. Дочь купца, уехавшую в Столицу, звали Вероника. Этот дом у внучки Вероники выкупила Виктория Эльвенседор… Ну разве не странно? «Зигер», «Виктория», «Эльвенседор» – все это значит «победитель» или «победа», сам же совсем недавно старику фамилию этой дамы перевел! Да еще и «Вероника» – от греческой богини Ники, не иначе, которая опять-таки – богиня Победы! Я мимоходом возношу хвалу отцам-наставникам, которые обучали нас премудростям различных языков.
Но что же это за странные «победители» такие? Кого они побеждают?
Стоп-стоп-стоп, Кристиан, осаживаю я себя. Уж не ошибаешься ли ты? Не слишком ли притянуто за уши? Радость моя немного тускнеет. Как знать… Но в любом случае, об этом стоит сообщить отцу Ричарду…

- Угу.

- Что «угу»? Ты темноту, спрашиваю, любишь?

- Люблю.

- Вот те на… а за что ее любить-то можно?

- А просто люблю.

- Эх, оно и видно по всему, что темная ты лошадка, Джок!

- А ты – трепло, - беззлобно огрызнулся верзила-мечник, не поворачивая головы.

Проныра только вздохнул, скрывая досаду. Верно, Брюс его за что-то крепко наказать решил, что подсунул в пару этого молчуна. С одной стороны, конечно, надежный малый, а с другой – тоска смертная с ним, что в деле, что в гульбе. Ни слова лишку не скажет, а коли рот откроет – цедит по капле, словно вино из опустевшего бочонка. Кстати, даже когда выпьет, разговорчивее не становится. Скорее наоборот.

Джоку на терзания напарника было, в сущности, наплевать. Его самого болтовня Проныры не развлекала, но и не раздражала особо. Так… ровно муха жужжит где-то под потолком – то пожужжит, то затихнет, то снова жужжать принимается. Когда спать клонит – тогда, конечно, убить занудную тварь охота, а коли просто валяешься пузом кверху али меч точишь: ну, летает – и пусть летает, жалко ли?

В сущности, он Проныру даже понимал: добро бы дело серьезное было, а то… Ну, что греха таить, скучновато, конечно, по городу полдня шататься, глаза пошире открыв и уши развернув парусами. Просеивать сквозь мелкое сито дорожную пыль чужой досужей болтовни, сплетен и базарных склок в надежде усмотреть на дне хоть единую золотую крупинку полезных сведений. И Брюс, понятное дело, здраво рассудил, приставив к Проныре именно его, Джока, а не, скажем Хряща. Уж эти двое уболтали бы друг друга до несварения желудка, а толку с того много бы вышло? А так – Проныра слушает внимательно, Джок тоже вроде как слушает, но при этом твердо знает: уши в его работе не главное. Главное начнется если напарничек что-нить по-настоящему важное узнает, али увидит. Вот тогда и он пригодится – либо следить, либо бежать, либо рубить. Все это Джок умел неплохо, особенно рубить. И, положа руку на сердце, успел уже стосковаться по настоящей мужской работе.

- Темнеет, - вздохнул Проныра, - вот еще вдоль южной стены пройдем и можно в трактир завалиться, там разговоров всяко уже поболе, чем на улицах. Да и коситься на нас будут меньше. Местные стражники, конечно, дерьмачи те еще и нам они не помеха, а только из-за всего этого шума каждый с подозрением глядит и связываться с ними…

- Тихо, - Джок неожиданно остановился. - Слышишь?

Проныра нахмурился и открыл было рот, но сказать ничего не успел – прямо на него из темной узкой расщелины подворотни вылетел растрепанный и грязный как трубочист мальчишка. Каким-то чудом избежав столкновения, Проныра крутнулся на месте и цепко ухватил пацана за ворот пыльной рубахи.

- А ну, стоять, щеня! Летишь точно оглашенный!

- Ой, дядечка, пусти-и-и! – мальчишка завертелся пойманной ящерицей, но рубаха была прочной и оставить по примеру ящерицы в руке незнакомца «хвост» оторванного ворота никак не получилось.

- Ох, больно ты шустер, приятель! Не иначе, обчистил кого? Ишь, под ноги кидается… А что, Джок, не сдать ли стражникам щенка?

- Да мне самому к стражникам надо! – вдруг выпалил мальчишка, переставая вырываться. - Я же и бегу стражников искать, дядечка! Мы же там с Михелем в канаве такое!.. Такое!.. Каравеллу пустили, а она под мосток!.. А там ЭТО лежит!.. Михель стеречь остался, а я – за стражей!.. Пусти, дядь, мне очень-очень надо!..

Проныра переглянулся с приятелем. Только теперь обоим стало ясно, что парнишка напуган до дрожи в коленках. И, похоже, не врет. На обычные байки уличной шантрапы его лепет походил мало.

- А ну, пошли, покажешь что вы там нашли.

- Дядь!..

- Пошли, пошли, успеешь еще за стражей слетать. Мы вот и сами почти что стражники.

- Не врешь? – мальчишка глядел с недоверием, но с его вопросе, как ни странно, прозвучала надежда и это окончательно уверило Джока, что паренек не врет.

- Не вру, - отрезал Проныра, - И в словах моих сомневаться не советую, сопля. Веди, давай. Сперва нам покажешь, может вы там водосток за адову дыру приняли, так вам же тогда от нас меньше оплеух достанется, чем от стражников.

**************

- Вот же… - Проныра выругался так длинно и смачно, что оба мальчишки, боязливо жмущиеся в сторонке, ажно рты поразевали. Небось и на пристанях таких оборотов не слыхивали.

Джок по обыкновению своему промолчал, хотя сейчас как никогда хотелось поддержать приятеля крепким словцом. Находка в сточной канаве того стоила – чудовищно обезображенный труп, в котором едва можно было угадать женские формы. Кто-то превратил человека в кучу тряпья и костей, обтянутых высохшей кожей, ставшей похожей на плохо выделанный пергамент. То же было и в лесу у дороги, то же было и прошлой ночью в доме несчастного лавочника. Святая Мадонна, да что же такое делается в этом чертовом городе?!

- Одежа не дворянская у нее, - сипло выдавил из себя Проныра, - но и не из простых. Хорошая материя, не дешевая. Волосы уложены как у замужней… а это что еще?

Наклонившись, он осторожно раздвинул промокший, забрызганный грязью ворот, двумя пальцами вытянул наружу серебряный медальон в виде шестиконечной звезды.

- Иудейская манора, - пробормотал Проныра, - и такую я уже давеча видел. Причем, на трех мертвяках сразу… а вот на четвертой шейке, живой и гладкой, заметь, не видел… а вот почему, хотел бы я теперь знать? Ведь коли на трех есть, значит и на четвертой должна бы… Ох, дурная башка! И куда ж я глядел тогда?! О чем думал, песий хвост?!

- Да о чем ты причитаешь? – встревожился мечник-северянин.

- Ты веришь в случайности, Джок? А я вот, дружище, не верю. Отучился уже давно. Брюс отучил… Эх, не ко времени он уехал из города за этим инквизитором присматривать! Ему бы доложить… а ну как не успеем?

- Успеем. Еще смеркается только. Ты к Брюсу стрелой, а я – куда?

- К священнику ты, вот куда. Помнишь давешнего святого отца, то за девочкой мертвого купца присмотреть обещал? Как бишь его… Джон… Отец Джон! Народ будоражить без доказательств – последнее дело. Брюс же первый обоим бошки свернет. Но если девчонка та и впрямь упыриха? До полночи, конечно, обернуться вряд ли успеет, но все же?

- Ничего, - успокоил его мечник, - Уж я тогда найду чем ее угостить. Не сомневайся, гони за Брюсом и ребятами, а я тут пригляжу.

Проныра обернулся к мальчишкам, глядящим на них во все глаза.

- Ну, что уставились, щенявые? Дуйте оба! Один – за стражей, второй – за священниками! И те, и другие тут к месту будут.

**************

Где остановился приятель главного инквизитора, Джок помнил хорошо. Благо, он же по приказу Брюса в то утро и провожал святого отца до самого дома. Вместе с выжившей после жуткой бойни у лавочника девочкой. А теперь, вот, пытался вспомнить, вставало ли уже солнце тогда или еще перед рассветом дело было. Вроде как выходило, что перед рассветом. А значит, насчет девчонки и впрямь гарантий никаких.

Что вообще известно о упырях? Да ничего – одни только сказки, байки трактирные. Дескать, боятся солнечного света, осины, серебра и чесночный дух у них тоже изжогу воистину убийственную вызывает. Дескать, ожившие мертвяки и кровопийцы. Что там еще? Распятия? Святая вода? Ну, это и про оборотней брешут, а только оборотни на все распятия мира чихать готовы из темного лесу, а святой водичкой с удовольствием запьют печень того идиота, который додумается их ею окропить. Вот серебро – то другое дело… Впрочем, до того дня как по дороге в этот проклятый богом городишко они не наткнулись на ту страсть в кустах Джок вообще не верил ни одной из баек про ночных кровососов. Однако же, Брюс его ценил не за недоверчивость, а за то, что северянин, даже столкнувшись с самым невероятным для себя, не терялся и действовал быстро. Лишенный фантазии громила, скажете? Пусть так, зато на него всегда можно было положиться. Даже предстань перед рубакой сам Князь Тьмы, Джок не задумался бы и на миг перед тем как обнажить меч и броситься на Сатану в атаку.

Ему все-таки повезло – возле городского архива он наткнулся на тех двоих, что сопровождали Кентерберийского. Шли себе навстречу и оживленно беседовали – мальчишка и этот крепыш, боевой брат. Послушник только небрежно скользнул взглядом по лицу и отвернулся, а вот охранитель сразу признал, даром что виделись прежде все больше мельком. Узнал и заметно напрягся, посмурнел. Не иначе, сама судьба свела, и гневить ее, родимую, отказом Джок не собирался.

- Мир вам обоим.

- И тебе поздорову, - набычился Микаэль.

- Тут такое дело…

Не обращая внимание на настороженность боевого брата, Джок коротко обрисовал случившееся. Мальчишка от услышанного малость сбледнул с лица и растерянно поглядывал то на одного воина, то на другого. А вот Микаэль не разочаровал – сразу весь подобрался и сказал серьезно:

- Подозрения все это пока, тут твой приятель прав. Но и не остеречься, знамо дело, неумно будет. Как бы там ни было, а вдвоем должны управиться…

Тут он запнулся, скосился на своего юного спутника и поправился:

- Втроем… Ты оборужен?

Джок утвердительно кивнул.

- Тогда поспешаем, други. Тут уж рядом совсем.

Боевой брат был прав, всего пару улочек и оставалось им пересечь быстрым шагом. Дошли – и не заметили сколь споро. Микаэль первым взялся за ручку двери.

- Не заперто.

Дом встретил их тишиной. Странной, пугливой, дрожащей как натянутая и вот-вот готовая сорваться с пальцев струна. Не сговариваясь, оба воина потянулись к оружию. В руках Микаэля блеснул меч. Джоку оставалось лишь сожалеть об оставленном в трактире любимом полуторнике, с другой стороны коли дойдет до стычки, в комнатах и коридорах широкий кинжал куда сподручнее. Да к тому же еще и непростой кинжал – вдоль лезвия гравировка из рун. Хороших рун, надежных, чистым серебром кованых и верным наговором усиленных. Понятное дело, кто из святых отцов увидит – молитвой поперхнется, а только польза для оружия, она все же поглавнее догм церковных.

- Ты – вниз, я – наверх, - Джок кивнул в сторону лестницы, ведущей на второй этаж.

- Идет, - Микаэль повернулся к едва скрывающему испуг послушнику. – Оставайся здесь, Кристиан. Ежели что, задержишь вражину у дверей.

Мальчишка судорожно мотнул головой. «Ежели что, - подумал Джок, - то тварь, прошедшая через любого из нас двоих, перед сопляком даже не остановится». Но об этом он, разумеется, говорить не стал. Оно ведь все яснее ясного – Микаэлю за паренька Ричард голову снимет, небось потому и оставил своего верного охранителя в городе, чтобы приглядел за юнцом.

Он бесшумно поднялся по крутой деревянной лестнице и вошел в темный коридор. Прислушался… И тут же услышал – из-за ближайшей двери донесся странный звук, точно кто-то тупым ножом по стене скребнул. А потом – как будто хлюпнуло что-то.

Раздумывать Джок не стал, да и не в его правилах было раздумывать долго – саданул в дверь ногой и ворвался внутрь.

Его глазам предстала скудно обставленная комнатка – кровать с массивной спинкой цвета мореного дуба, деревянный стол и пара стульев. У окна на табурете – таз для умывания и кувшин. На столе, среди кипы бумаг и пергаментов, горела в глиняном поставце одинокая свеча, тесня сгущающийся вечерний сумрак и скупо освещая кошмар…

Человек стоял у стены, а над ним нависла двенадцатилетняя девочка. Именно нависла, потому что она, немыслимым образом расставив ноги, упиралась ими в бревенчатую кладку на уровне предплечий священника. Ее руки вцепились ему в плечи, она как будто пыталась оторвать его, прилипшего намертво, от бревен. Всеми силами пыталась… человек раскрывал рот в беззвучном крике, глаза его вылезали из орбит, все тело била мелкая жуткая дрожь. И лицо… лицо его как будто плавилось, оплывало, резко обозначились скулы, на лбу вздулись огромные жилы, губы побелели и истончались буквально на глазах… А спина девочки ходила волнами, выгибалась в сладострастной противоестественной судороге. Она то прижималась к священнику теснее, то откидывалась назад…

Джок метнулся вперед, занося для удара кинжал. За миг до того как рунированная сталь вошла в спину девочки, та обернулась. Северянин увидел глаза, полыхающие холодным синим пламенем. В ту же секунду тварь выпустила свою жертву и отскочила назад огромным стремительным прыжком. Повисла на противоположной стене, впившись в нее руками и ногами, снова обожгла Джока взглядом… и вдруг зашипела тонко и жутко, даже почти не зашипела – засвистела. А потом – прыгнула навстречу новому броску человека. Каким чудом ему удалось увернуться, Джок и сам не понял, воинское мастерство все сделало за него – заставило крутнуться на месте, пропустить тварь по левому боку и… с разворота достать-таки ее клинком…

Он почувствовал сопротивление достигшего цели оружия и приготовился услышать рев боли, шипение или еще что-нибудь в этом роде… Но тварь будто и не заметила удара, не останавливаясь, скакнула назад и вдруг оказалась совсем рядом… Бледно-синий огонь в глазницах, заострившиеся, вытянутые, уже не имеющие ничего общего с человеческими черты лица…

- Дурак! – услышал Джок, кажется, прямо внутри головы. Вроде бы самый обыкновенный голос, не вой адского создания, не гулкий демонический бас, но от прозвучавшей в одном единственном слове уверенности и чувства безмерного превосходства рубаке-северянину стало по-настоящему страшно.

А затем он ощутил прикосновение твари…

Левую руку словно сунули в ледяную воду, потом рассекли кожу сотней бритвенно-острых лезвий и одним рывком содрали ее напрочь, потом для верности еще и облили расплавленным оловом… Джок закричал… вернее, ему показалось, что он закричал, на деле же ни единого звука не вырвалось из распахнувшегося в вопле рта…

И в это самое мгновение на пороге комнаты возник Кристиан. Видимо, мальчишку привлек донесшийся сверху шум, хотя как он при этом успел опередить боевого брата – непонятно. В руке у паренька сверкал дареный кинжал.

- Отпусти его, отродье!

Кинжал дрожал и голос тоже дрожал, но тварь почему-то послушалась. Правда, не отпустила наемника, а отшвырнула в сторону как ребенок бросает надоевшую куклу – с размаху об стену.

- А-а-а… малыш Крис пожаловал, - губы на жутко искаженном лице потянулись вверх, превращаясь в гротескную полуулыбку-полуоскал. – Ты все еще боишься темноты, мой мальчик?

Правая рука твари протянулась к столу и погасила свечу. Комната сразу погрузилась в полутьму, бледно-синее пламя в глазах чудовища вспыхнуло ярче.

- Не бойся темноты, малыш Крис, - проворковал издевательски холодный чужой голос, - Бойся меня. Потому, что я теперь о вас мно-о-огое знаю. И скоро приду за каждым из вас. Вы ведь приехали сюда охотиться, не так ли? Нет ничего увлекательнее, чем охота на охотников!

И тварь рассмеялась холодным смехом, исполненным насмешки и… предвкушения.

- Кто?! Кто т-ты?!

Пылающие глаза приблизились и Кристиан вскрикнул, закрываясь бесполезным кинжалом.

- Ворг, - выдохнула тварь, - Можешь звать меня Воргом. Тебе повезло, малыш Крис, не каждому доводится лично познакомиться со своей будущей смертью. Обещаю даже оставить тебя на закуску. Копи свой страх, мальчик, копи его для меня! Скоро мы снова увидимся!

В два прыжка чудовище достигло окна и бросилось в него, выбив наружу решетчатые ставни. Секунду спустя в комнату с мечом в руке ворвался Микаэль.

А снаружи уже доносились крики людей – мальчишки оказались куда внимательнее, чем мог предположить Проныра и к дому теперь спешили взбудораженные их рассказом горожане…

Ну что, брат Шарль, ты попал, куда стремился… Куда тебя привело твое пресловутое чутье. Наверное, в каждом столетии появляются на свет такие как ты – неугомонные, настырные личности, что стремятся сунуть свой нос во все дыры… Особенно те, откуда ощутимо разит Злом.
Интересно – почему запах Подлинного Зла так похож на запах мыльного корня?..
Вот ты и «досовался»… И теперь твой нос того и гляди отсекут. Или кто-то из тех, кого ты зовешь «традиционными оппонентами», обходясь эвфемизмами там где можно… Полезная привычка, надобно заметить… Или господа canis domini de presantissima inquisicion. И тогда тебе придется уповать на помятый, потертый лист пергамента с печатью Генерала Ордена, крестное знамение да заступничество Святого Покровителя Ордена и Приснодевы. Ибо негоже поднимать руку на собратьев своих во служении… И тем более негоже поднимать против них Меч Могущества.
Стоп. А почему негоже?.. Когда речь идет о собственной жизни – хороши все средства. И волшба ничуть не более… и не менее греховна, чем меч в монашеской руке. Скорее, даже менее… Ибо волшба – это Слово, а Словом был сотворен сей мир. И не будь господу угодна волшба, творимая к Вящей славе Его, наставники в коллегиуме не стали бы ей учить. Да и не дал бы Он смертным, сотворенным по образу и подобию Его такого таланта. А может, раз Он сотворил Мир Словом… То и нам досталось подобие этой способности… Кому-то больше, кому-то меньше…
Правда, есть вопрос – а не извращение ли это замысла Господнего? А с другой стороны… Темна вода во облацех …
Вода остывала, и оставаться в ней хотелось все меньше и меньше. Шарль выбрался из бадьи, дотянулся до кровати и закутался в простыню.

Чистая постель и расслабленность взяли свое. И Шарль усну, едва ли не раньше, чем за дверью затихли шаги слуг, выносивших бадью.

******************
За окном неразборчиво галдели. Что-то случилось… И это что-то властной рукой выдернуло Шарля из объятий Морфея, заставило встревожено сесть на постели, наполовину обнажив кинжал, хищно сверкнувший затейливой вязью насечки. Что-то случилось. Что-то, выходящее из ряда вон настолько, что всколыхнуло весь город. Волна… паники?
Нет. Страха. Именно страха – ужаса перед лицом Неведомого, к которому примешивались обертоны злости, ненависти и гнева. И было в этой ауре еще нечто… Нечто… неуловимое. Странный привкус… Словно кто-то добавил в изысканное блюдо помимо пряностей еще и мыльного корня.
Такое уже было с Шарлем. Этот привкус – отчетливый привкус мыльности – он уже чувствовал. Семь лет назад, в Асселаре, когда стоял у огромного костра, пылающего на месте древнего капища на берегу Од Зарит. И смотрел, как расползаются по черному базальту древнего жертвенника пылающие голубоватым огнем щели…
И еще раз – в юности, незадолго до того, как был выдран тьютором собственноручно за чтение неподобающих книг…
Книга, которую он читал тогда, сейчас лежала в его седельной сумке – увесистый манускрипт, переплетенный в черную потрескавшуюся кожу с позеленевшими от времени бронзовыми скрепами, старательно завернутый в промасленное полотно и холстину. Теперь Шарль сам мог решать – насколько опасно открывать книгу, написанную рукой его прапрадеда. И, в общем, был согласен с тьютором, что двенадцатилетний сопляк, сунувшийся в эту книгу, должен быть безжалостно выпорот с целью «вложить ума в задние ворота».

Шарль быстро оделся, подтянул и подправил перевязь со шпагой и кинжалом, чтобы их легко было извлечь из ножен. Перстень скрылся под толстой перчаткой буйволовой кожи. Помедлив, Шарль заглянул во вьюк, где полускрытый одеждой и разными коробочками лежал небольшой сверток. Рука протянулась к нему… и отдернулась. Словно обожглась о раскаленный металл.
– Нет… - негромко проговорил Шарль и затянув вьюк, ногой заправил его под кровать.
Он спустился в залу, где перепуганный трактирщик нервно покачивал в руке нож-свинокол.
– Что за гвалт там? – поинтересовался Шарль.
– Так… – трактирщик вздрогнул и обернулся. – Кричат, убили кого-то… Вроде, кто-то Главного Инквизитора порешил…
Шарль приподнял правую бровь.
– Инквизитора, говоришь?
– Точно так, ваша милость… – трактирщик, явно обрадованный тем, что кто-то еще рядом с ним бодрствовал, расплылся в нервной улыбке. – Тут ведь так… Скоро ярмарка, а в городе нечисть разгулялась. И Инквизитор прибыли… Нечисть, значит, изводить… Вот, котов велели переловить черных – нечисть, сталбыть… Блажь, думали, а они и впрямь сила нечистая – потому, как говорят, из запертого ларя поразбежались все!..
Шарль только презрительно фыркнул. За котами наверняка попросту не уследили… А кошки – такие существа, что способны удрать куда угодно, если там есть хоть малейшая щелочка…
Так, усмехаясь, он вышел из гостиницы на пустынную улицу и зашагал на шум, справедливо полагая, что больше всего галдят как раз именно там, где все и случилось.
Его обогнала было пара стражников… Остановилась – человек со шпагой, ночью… Это всегда подозрительно. Особенно сейчас, когда мало кто знал, что же именно произошло, кроме того, что кого-то убили.
– Э! Стоять! – рявкнул один из стражников. – Порядка не знаешь? В городе… Ночью… Не положено!
– Что именно не положено? – поинтересовался Шарль, останавливаясь.
Стражник поднял повыше факел, разглядывая его. Взгляду солдата предстал человек, одетый небогато, но добротно, однако с дорогим и явно хорошим оружием, расслабленно…
Стражник едва не выронил факел. Как же! Расслабленно! Левая нога развернута поперек, правая чуть присогнута, так что каблук правого ботфорта почти касается пряжки левого… Видал он такую расслабленность! В гробу видал! Помнится, так стоят те, которых испанцы фехтовать учат…
– Кто таков? Почему с оружием? – толкнув локтем напарника, вопросил он.
– Шарль де Виллье. – последовал ответ. А с оружием – потому что, когда в городе творится такое, любой, хоть сколько соображающий человек предпочтет вооружиться, чтобы и с ним не случилось чего-то подобного.
Стражник задумался. Впрочем, названное ему имя говорило само за себя – эти дворяне, особенно с юга Франции, чуть ли не спали со своими боевыми зубочистками…
Он собрался было еще что-то спросить, но вопрос Шарля окончательно сбил его с толку:
– Что-то еще хотите узнать, приятель? Или сами расскажете, что случилось и отчего такой переполох?
Вопрос этот окончательно вогнал стражника в ступор. Какой-то заезжий дворянчик допрашивает стражника!.. А сам на вопросы-то толком не отвечает. И тут он вспомнил, что в караулке болтали, будто приехал в город какой-то странный тип… В шляпе с синим пером. Сборы заплатил, а вместо ответов так глянул на беднягу Йозефа Бема, что тот чуть вовсе дара речи не лишился. И дальше поехал. А Йозеф после третьей кружки рассказывал, что испугался: ну как тот его одним взглядом тяжеленным. Как камень, пришибет…
Пока все это проворачивалось в голове стражника, Шарль стоял, ожидая ответа. Но вместо этого солдат только махнул рукой – проходи, мол… И вместе с напарником куда-то заторопился.
Следом за ними направился и Шарль, полагая, что раз на шум бегут стражники, то они его и приведут туда, куда нужно. К месту бойни.
Что это была именно бойня, Шарль не сомневался. Сейчас. В свежем ночном воздухе «мыльный» привкус ощущался еще острее. Словно источник его был совсем рядом… Только протянуть руку…

Собственная реакция на происходящее тревожила едва ли не больше, чем само происходящее. Мало ли довелось повидать на своем Пути… когда видел тысячу смертей, к тысяче первой относишься с невольным спокойствием. Дар эмпата бессилен вернуть собственным чувствам яркость юношеского восприятия, когда чужое горе принимается как собственное, и за чужую беду готов лично встать грудью. Где ты, юный идеалист, вступивший когда-то на свой Путь? Давно не виделись… и вот уж не думал, что ты все еще жив…

При свете пылающих факелов перед домом толпились люди. Он отчетливо ощущал исходящую от них растерянность, их гнев и возбуждение… и страх. Страх был густой и липкий как свежая смола, он растекался вокруг, пропитывая погружающийся в ночь город. От него хотелось не то чтобы бежать сломя голову, но просто уйти подальше, выбраться за пределы городской стены, пересечь окрестные поля, забраться в самую глубину леса… и отдышаться, вытрясти, выхаркать из себя эту чужую, вязкую, омерзительно горькую патоку…

- Тоже смотрите на этот парад человеческого бессилия, месье?

Спокойный голос, раздавшийся совсем рядом, был подобен пригоршне ледяной воды в душный полдень – он отрезвил, сумел отогнать на миг гнусный морок. Услышанные слова будто продолжили его собственную мысль. Но главное – в них не было страха. И хотя бы одно это заставило его ответить незнакомцу искренне:

- В этом параде я мог бы стать знаменосцем… сударь.