Дан
|
Воспоминания о летней командировке в Лондон в виде рецензии на неопубликованное произведение английского писателя Р.Ч.Э. де Краона «Глаза Города» 3 июня, Лондон (Кембридж)
перевод с итальянского, 1 августа, Москва (Университет) Имя английского писателя сэра Реджинальда де Краона хорошо знакомо как российским, так и зарубежным читателям. Перу сэра де Краона, талантливого математика и превосходного литератора, принадлежит серия эссе о городах Западной Европы и Японских островах. Его роман «Иллюзия неподвижности» о многомерности лабиринта Шартрского Собора переведен на тринадцать языков, а историческая пьеса «Спокойны как горы, неистовы как огонь» о цветных призраках Киото периода правления Токугавы удостоилась Букеровской премии за прошедший год. Действие во всех произведениях сэра де Краона происходит с июня по август. Его лето – это не жестокий иссушающий зной Атакамы, но дарящее жизнь тепло. Его миры – нескончаемое буйство красок и ароматов, его персонажи – кипучие и деятельные характеры, радующиеся жизни и прославляющие ее. Внимательный читатель без труда увидит в этом выборе времени года ненавязчивый стилистический намек на роман И. Накамуры «Осенние листья, зимний лед, весенние цветы», которого де Краон всегда называл своим учителем на литературном поприще. И в центре перипетий сюжета всегда какое-нибудь архитектурное сооружение – это визитная карточка автора, несложный, но очень эффектный прием. Мой друг питает слабость к западноевропейской готике и, как правило, отдает предпочтение соборам территории древнего Объединенного Королевства и западной Франции. Но окончательно и безраздельно он предан только одному зданию… Нет, не величественному Вестминстерскому аббатству, как многие могли бы подумать, но лондонскому Парламенту, что в очередной раз подтверждается в научно-фантастическом романе «Глаза Города». Роман «Глаза Города» был опубликован издательством «Solfatara» в Риме, 3 июня этого года, в четверг. На плавящемся асфальте с мокрыми полотенцами на головах толпы осаждали «Flamma» и «Fangaia», крупнейшие книжные магазины Вечного Города; по суммарной площади оба этих книжных рая превышают даже лондонский торговый центр «Harrods», а их подземные помещения не уступают оксфордской «Quod Feliciter Vortat Academici Oxoniens Bibliothecam Hang vobis Reipublicaque Literatorium T. B. P.», насчитывающей более 7 миллионов книг. Этим летом страшная жара обрушилась на Европу. Забавные совпадения, ведь слово «фангайа» на итальянском языке обозначает жерло вулкана; именно с фангайи вулкана Сольфатара Одиссей начал свой спуск в бездны подземного царства, где, по словам моего темпераментного друга преподобного отца Ричарда, «проклятых еретиков сажают голыми задницами на раскаленные сковороды». А «фламма» - это просто «огонь», с бессмертной латыни. Но, несмотря на адскую жару, в тот четверг был раскуплен весь многотысячный тираж. Роман «Глаза Города» - не первый опыт сэра де Краона в научно-фантастическом жанре. Всем, без сомнения, хорошо известен цикл рассказов «Обобщение теории Эйнштейна на тороидальных многообразиях». В неаполитанский филиал моей редакции «Falanguina», сразу же после издания этого сборника повалил просто шквал писем от читателей, в которых обсуждались возможные космологические следствия нетривиальной топологии, введенной Реджинальдом. Да и любой согласится, что, без сомнений, нет ничего прекраснее финслерова обобщения многообразий Калаби-Яу! Кроме, пожалуй, здания лондонского Парламента. «Глаза Города», вопреки прогнозам «London-Press» и «Oxford Sciencefiction», вышел на итальянском языке с использованием диалектов южных провинций и, конечно, латыни, в настоящий момент практически полностью заменяющей английский язык в научных кругах. Впрочем, как прокомментировала «Porta-del-Mondo», редакция Объединенного Королевства Неаполя и Обеих Сицилий, этот неожиданный литературный прием находит естественное объяснение после прочтения первой части романа, о чем я упомяну чуть ниже. Очевидно, что язык произведения не менее важен, чем сюжет, а в руках искусного мастера зачастую и доминирует. Литературные критики единодушно подтверждают, что, например, реплики актеров Кабуки на урду придали дополнительный смысл сюжетной линии в уже упомянутой мной пьесе «Спокойны как горы, неистовы как огонь». Роман «Глаза Города» посвящен современному Лондону. На более чем шестистах страницах перед читателем из хаоса несвязанных человеческих судеб, разных характеров и причудливо переплетенных сюжетов формируется единое лицо города. Разноцветную мозаику домов упорядочивает величественное здание Парламента – вокруг него навиваются лабиринты старинных улочек и широких автострад, в которые плавно перетекают Уайт-Холл и Стрэнд, неизменно заполоненные красными двухэтажными автобусами и аляповатыми такси, резко контрастирующими с современными сверхскоростными автомобилями. Хотя какой прок от скорости в часы пик? Если ошалевший гость Столицы не рискнет воспользоваться многоуровневым подземным андеграундом, то рикша в момент домчит его по Пикадильи и через Чайна-Таун в торговые центры на Чарринг-Кросс. А случись ему оказаться вблизи Букингемского Дворца, конный экипаж прогрохочет по мощеным дорожкам от самой набережной, до Вестминстерского аббатства и Парламента. От жары хорошо спасаться возле Темзы. Фонтаны на забитом народом раскаленном Трафальгаре не принесут прохлады, а в дни футбольных матчей случайный турист рискует даже попасть в полицейское оцепление на этой площади. От жары уберегут и многочисленные тенистые парки,… но побудем еще немного в центре города, около Парламента. К нему устремляются ажурные мосты, на него со стороны доков Святой Катарины угрюмо смотрит Тауэрский Мост, побелевший от времени, подобно Белому Тауэру, о нем гремят колокола Часовой Башни, Вестминстера и Саутворка. Парламент – символ власти, силы и гордости древнего и современного Лондона, новой столицы Западной Европы. За последние десять лет вышло более сотни книг, посвященных Лондону. Вы, конечно, хорошо знаете нашумевший исторический роман Дж. Дж. Ричардсона «Дедушка-Лондон», повествующий о завершении более чем полуторатысячелетнего противостояния Оксфорда и Кембриджа, а также скандальную монографию О. Накадаи «Англичане ли лондонцы?». Роман сэра де Краона – еще один штрих, формирующий портрет этого блистательного города с почти двухтысячелетней историей. Роман состоит из двух неравноправных частей. Первая из них, составляющая больше четырех пятых объема всего произведения, представляет собой на первый взгляд несвязанные истории, написанные от имени людей разных социальных статусов. Сэр де Краон искусно имитирует множество стилей – от высокой латыни епископа Вестминстерского аббатства и участников математических диспутов научных конференций Оксфорда и Кембриджа до маловразумительных жаргонных реплик бомжей с вокзала Чарринг-Кросс и витиеватой брани проституток центрального Сохо. Но все множество живых искорок-глаз порождают осмысленный совокупный взгляд города. Взгляд и мудрый, и властный, и жестокий, и милосердный, и святой, и развратный… но в котором, несмотря ни на что, торжествует красота и ликующая пьянящая жажда жизни. Живой Лондон смотрит на нас со страниц романа глазами его жителей, глазами портретов и скульптур старинных галерей, окнами домов, автобусов и телефонных будок, вентиляторами андеграунда, этой лондонской подземки, представляющей, по сути, свой отдельный город, живущей своей собственной жизнью. Столица Западной Европы предстает перед нами, как она есть. Только настоящий лондонец может так любить и понимать этот город. Надо сказать, что, несмотря на усилия профессиональных переводчиков, в русском переводе роман несколько утратил игру смыслов, присущих итальянским диалектам. Не углубляясь в особенности перевода, буду приводить наиболее удачные, на мой взгляд, эквивалентные русские словосочетания. Поговорим об избранных наиболее ярких персонажах романа. Глаза со второго этажа: «даблы» на поворотах. «Взмах руки с голубым проездным билетом Ойстера, и красное двухэтажное чудовище стремительно и плавно тормозит около меня, распахивая двери в свое нутро. Если на улице тридцать пять градусов в тени, то внутри лондонского автобуса температура зашкаливает за сорок. А на втором этаже – за все сорок пять. Главное – успеть быстро взбежать на второй этаж прежде, чем автобус рванет вперед, иначе слетишь с лестницы кувырком. Жарко просто до одури! Но со второго этажа можно смотреть на город в свое удовольствие, от конечной до конечной станции, от парков Хемпстеда и Бейкер-Стрит до ливерпульского вокзала, Тауэра, театра Глобус и, конечно, Парламента с Вестминстерским аббатством…» Это рассказывает о себе молодой человек, приехавший учиться в Лондон, стипендии которого не хватает, чтобы платить по четыре-пять фунтов за лондонскую подземку. Лондон вообще очень дорогой город. В некоторой мере оправдывая запредельные цены, многокилометровый андеграунд очень быстрый и удобный транспорт, особенно в час пик в районе Оскфорд-Стрит. Эта постоянно забитая машинами и автобусами улица тянется до самого Оксфорда, который, как и Кембридж, был когда-то отдельным городом, а теперь представляет собой часть единого гигантского Лондона. А в Кембридж теперь можно попасть на прямом городском автобусе от Кингс-Кросс, до середины 21-ого века бывшим вокзалом для пригородных поездов. «Весь Лондон из окон автобусов,… а пробки в часы пик даже и к лучшему – столько лиц успеваешь посмотреть, столько маленьких городских историй подглядеть!» Глаза парков: «мы красим розы в красный цвет!» «Второе имя Лондона – город садов», - часто повторяет садовник Сэм, от имени которого ведется повествование в этой главе; старик-садовник посвятил всю свою жизнь выращиванию красных роз. Знаменитый пламенный оксфордский цветник вблизи Колледжа Св. Джона Сэм посвятил своему тезке, персонажу Дж. Р. Р. Толкиена. Автор мира хоббитов, как и Л.Кэрролл, и К.Льюис, и О.Уайльд, и многие-многие другие, закончил один из Колледжей Оксфорда. Сын Сэма – специалист по созданию лесов в городе, он выращивает платаны в Королевском Парке около Букингемского Дворца, а его отец и дед проектировали сады в Королевском Колледже Кембриджа и оксфордском Колледже Тела Христова. О парках Лондона можно говорить до бесконечности, как бы невзначай упоминая подлинники Рембрандта и Рубенса, скромно ожидающие посетителей в маленьких галереях, укрывшихся в тени деревьев в самом сердце парков. Такие домики не уступят частным коллекциям знаменитого лондонского архитектора сэра Соама в Холборне. Когда хотят похвалить парк или сад, то сравнивают его с лондонским, как с абсолютным непревзойденным эталоном красоты. И дело даже не в его геометрической правильности. Англичане могут создать лес в центре города, отличающийся от «настоящего» только тем, что в любой момент можно свернуть с дорожки в, казалось бы, совершенно непроходимую чащу и долго бродить под переплетенными сводами платанов, лип, вязов, ощущая себя то Робин Гудом в Шервудском лесу, то хоббитом в Шире. Опровергая ошибочные стереотипы, Реджинальд подчеркивает, что в таком лесу нет подстриженных аккуратными квадратами газонов, характерных только лишь для небольших участков в непосредственной близости от дворцов, а цветы не втиснуты в клумбы. В таком лесу просто все так как и должно быть – тропинки оказываются именно там, куда ты хочешь свернуть, цветы растут именно там, где тебе хотелось бы их увидеть… Неожиданно блеснет янтарный глаз ворона, притаившегося в тени вяза, а через дорожку промчится ошалевший заяц. По сути, Л. Кэрроллу оставалось только нарядить своего Белого Кролика в клетчатую жилетку и снабдить часами, а все остальное он мог бы найти в лондонских парках и садах Колледжей. Ну, разве что, кроме моржа и устриц. Математиков вообще всегда привлекали лондонские парки. Есть интересная идея об их скрытой упорядоченной геометрии. Представьте себе пространственную многогранную фигуру, скажем, додекаэдр, который мы проектируем на плоскость. На этой плоскости мы увидим только лишь бессистемный хаос пересекающихся проекций ребер и, имея в своем распоряжении эту проекцию, мы не увидим за ней величественной и строгой пространственной фигуры. Так же и дорожки лондонских парков, возможно, есть только проекция некой фигуры большего числа измерений…. Впрочем, у моего друга Реджинальда есть оригинальные идеи и на этот счет, о чем можно прочитать в романе. Глаза науки: Оксфорд и Кембридж. Эта глава написана целиком на латыни, за исключением нескольких параграфов на старо-французском, где Реджинальд пародирует стиль Ф. Рабле. Описание научных диспутов сэр де Краон ведет от лица молодой девушки, научного сотрудника московского Университета. Почти двести страниц книги погружают читателя в увлекательнейший мир современной европейской науки, особое внимание уделяется почти популярному изложению основ космологии, а также оригинальным исследованиям и дискуссиям (серьезным и не очень) сотрудников лондонских Колледжей, Оксфорда и Кембриджа. Глаза обреченных: Клинк и Тауэр. Это особая глава, отдельная страшная глава истории Лондона. Она подробно повествует об убийцах и проститутках, бомжах и обитателях самых неприглядных уголков города, надземного и подземного Лондона. Парижский «двор чудес» меркнет по сравнению с такими вертепами. Однако поражает осведомленность сэра де Краона об этой стороне лондонской жизни – такое невозможно написать, не принимая в некоторых событиях самого непосредственного участия! Напомню читателям, что Клинк – тюрьма, больше тысячи лет назад построенная епископом Винчестерским для еретиков и она же первая женская тюрьма. Мощеные мостовые, тяжелые каменные стены… На страницах романа оживает древний район Саутворка, хранящий сырость доков, помнящий не только нищего Тома пера М. Твена, но и шаги Потрошителя и других убийц и насильников, портреты которых можно найти в музее Шерлока Холмса, а восковые фигуры – в галерее мадам Тюссо. Саутворкский Собор, возвышающийся на полпути от Парламента до Тауэрского Моста – точно последний неугасимый божий огонек посреди древних жестоких камней, помнящих не одно убийство и хранящих не один страшный секрет, подобно башням Тауэра. Здесь забываешь, что где-то мчатся автомобили, где-то бойко торгуют плазменными телевизорами…. Здесь в сыром предвечернем сумраке слышишь стук копыт и скрежет колес одиноких кэбов, вырывающихся из тумана и снова скрывающихся за поворотом. Гудит колокол Саутворкского Собора, и ему где-то далеко, на том берегу Темзы, вторит гигантский колокол Часовой Башни Парламента. Эхо плывет над холодной рекой, вода с шумом захлестывает в уже давно покинутые доки, покачивая старый полусгнивший корабль Дрейка. Где-то попискивают крысы... Как нереальны здесь яркие огни Трафальгара, футбольные болельщики и шумные толпы туристов на Чарринг-Кросс и Стрэнде! Впрочем, даже эта часть «Глаз», написанная от лица русского актера, приехавшего на гастроли в Ковент-Гарден, не обходится без некоторого юмора. Правда, юмора довольно печального. Помните, у Ж. Сименона есть роман о том, как молодой образованный француз Дюпюш с супругой, будучи проездом в одном бразильском городе, не смогли попасть на обратный рейс и были вынуждены на какое-то время остаться жить в этом городе. «Какое-то время» оказалось роковым для Дюпюша. Француз постепенно стал терять «европейское лицо». Жена ушла от него. Он женился на местной женщине, народил детей. Не самая лучшая часть чуждой страны, простая и темная часть, вошла в неожиданный резонанс с душой и телом интеллигентного француза и поглотила его всего без остатка. Дюпюш стал просто «Пюшем», бразильцем, не помнящим своего прошлого. «…Как-то я шел по набережной Темзы. Мое внимание привлек бомж, обряженный самым невероятным образом. Не смотря на крайнюю жару, на нем был полосатый вельветовый пиджак, надетый на грязную тельняшку с пришпиленным к нему значком Королевских Стрелков. На давно немытой рыжей патлатой голове – фуражка с синим якорем, грязно-бежевые мешковатые штаны разрисованы черным фломастером. В том месте, где соединяются штанины, шла надпись: «to be or not to be, that is the question». Около бомжа стоял помятый пластиковый стаканчик с мелочью. Бомж поднял на меня бледно-голубые водянистые глаза из под спутанных волос и хрипло запел по-русски, с чистейшим «масковским пронаунсом»: «Вот по Темзе на плывет парохо-о-од,
А на мосту шотландец в кильте пое-ё-ё-от,
По Тр-р-рафальгару я иду босиком
С пинтой «янгса» в руке-е-е! И вот опять на встречаю восхо-о-од,
Колокол на Биг Бене реве-ё-ё-т,
А на Стрэнде ё толпится наро-о-о-д…
Англичанином навеки стал я-а-а-а!
Ландон теперь родина моя-а-а-а!!!» Глаза в глазах. Театр Глобус. Эта глава написана от лица пожилой англичанки, знающей пять языков и преподающей английскую литературу в Колледже Тринити в Оксфорде. Для этой леди трудно придумать что-то более завораживающее, чем пьесы шекспировского театра. Здесь оживает история. И дело даже не в том, что актеры играют пьесы далекой античности. Да, они играют страсти Антония и Клеопатры, Кориолана и Цезаря, смеются шуткам Тита Андроникуса, но при этом делают это так, как делали во времена Шекспира. Перед нами две истории, две эпохи. И зрители, по традиции размещающиеся не только на галерках этого круглого театра под открытым небом, но и толпящиеся прямо перед сценой, чувствуют себя современниками Шекспира. Актеры воспринимают зрителей как часть своего спектакля. «Вы, пропахший чесноком плебс! Грязные свиньи! - орет в толпу со сцены гордец Кориолан, стряхивая капли крови со своего меча, - что нужно вам, дворнягам, ни миром, ни войною недовольным? В вас страх война вселяет, наглость – мир, чего нельзя вам, вас на то и тянет…» Вглядываюсь в лица актеров – породистые английские лица, лица современных людей, играющих античную трагедию в костюмах шестнадцатого века, как всегда было принято в стенах «Глобуса». Актеры самозабвенно играют! Зрители всех возрастов следят за их игрой, затаив дыхание… Актеры играют, обнажая пласты истории, отражая, храня и преломляя взгляды людей, разделенных не одной сотней лет. Глаза вечности: «Да здравствует Королева!» Вороны по-прежнему живут возле Белого Тауэра, центрального здания бывшей Тауэрской Тюрьмы, и потому, согласно древней легенде, королевская династия не прерывается. Гудит колокол Часовой Башни, английский флаг развевается над четырьмя шпилями Парламента... Люди всего мира, ищущие чего-то вечного и неизменного, приезжайте в Лондон - британская монархия будет жить вечно. Да здравствует Ее Величество Королева!
Вот и закончилась первая часть. И теперь становится понятным, почему автор выбрал итальянский язык для своего произведения – чтобы показать красоту Лондона, такого разного, но неизменно царственного в своем могуществе и великолепии. А ни один язык мира не сравнится с итальянским в умении воспевать красоту... Лондон бесконечно красив! Он почти так же красив, как мой родной город – Москва, столица Восточной Европы.
Часть вторая – собственно фантастическая – написана на основе хроник и документов о вторжении инопланетян на острова. Это довольно смелая интерпретация открытия внеземной цивилизации, так взволновавшей Землю более двухсот лет назад. В каком-то смысле, это ироничная пародия на события тех давних лет. Стара как мир истина, что читатели всегда небезразличны к динамике батальных сцен – есть вот что-то такое беспокойное в человеческой натуре. Впрочем, по второй части мне сказать больше нечего. Реджинальд в очередной раз оправдал надежды поклонников боевиков, но лично для меня эта часть интереса не представляет. Вот ей богу, тема «контакта» уже приелась и исчерпала себя. И дело вовсе не в том, что целых два столетия прошло с тех пор! Здание лондонского Парламента, которому уже почти две тысячи лет, до сих пор вызывает неиссякаемый интерес и искреннее восхищение. Время строго и беспристрастно выявляет истинные ценности человечества, все незначительное и преходящее погружается в сумрак веков… Так благослови же Бог город Лондон! Боже, храни Королеву!! In nomine Patris et Filii et Spiritus Sancti ame-e-e-en!
|
Версия для печати
. Но поскольку поступала сразу в несколько ВУЗов, то выбрала другой, МАИ, мне до него 5 минут пешком, а до МИФИ пилить часа полтора.
, спасибо, что так внимательно прочитал мои всякие разные рассуждения. Я сегодня попыталась купить "Дипломата" в книжном, но там его не оказалось 