Здравствуй, нечисть... Конкурс: РОЖДЕНИЕ НЕЧИСТИ

Жили в одном селе два родных брата. Единоутробной матери сыновья. Старшой - Первак, а младшего Болеславом прозвали. Без батюшки остались кровиночки в раннем возрасте. Одна мамка пацанов воспитывала, потому и приходилось помогать ей по хозяйству. Ребята уже в возраст входили, потому и способствовали матери, как могли. Болеслав был покладистым и спокойным, а старший - затейник да шалопут. Младшенький больше ремеслами да премудростями разными интересовался, а Первак промышлять любил. Глаза имел большие да острые. Знатный охотник и внимательный следопыт растет. То в дремучий лес с зорькой навострится, то на вечернюю рыбалку пойдет. Все, какой-никакой прибыток для семейной корзинки, лишний кусок в общем котле. А так как по малолетству, на серьезную охоту Первуша еще не ходил, то чаще из леса грибов да ягод приволакивал. Ну и меньшого братца иногда с собой брал. Особенно, когда выпадали урожайные осенние недели.

И вот пошли ребятки в лес поутру. Роса только-только упала с зеленой, подернутой утренним холодком травы, как уже мальчишеские ножки ступили на узенькую лесную тропку. Первуша знал много хороших грибных мест и постоянно находил новые. То в темный ельничек зайдут, то в редкий березнячок, под каждое деревце пацаны заглянут. Туда-сюда обернутся. Глядишь, еще и полудня нет, а почти полны короба крепеньких даров леса.

- Ну что, Первуша, пора и домой иттить. - почесал загривок Болеслав, - Ужо полны наши коробочки.

- Согласен, малец. Только, давай вон к тому ручейку спустимся, да трохи порыщем. Я там давеча молодых красноголовых нашел. А если повезет, то и рыбешки какой словим. Мамане на добрую уху да приблудной котейке на забаву.

Устал Болеслав по лесу бродить, но старшого послушал. Продернулись сквозь кустарничек, и сошли-сбежали к тихому ручейку. Походили чутка, но ничего не нашли путевого. То ли был кто до них, то ли слой красных грибов миновал, но окромя сизых поганок ничего на пологих бережках не выросло. Да и ручей зацвел, запаршивел, ряской болотной подернулся, лишь лягухи зеленые сидят да квакают.

- Нет грибов. - устало протянул Болька.

- Погодь… Смотри - косой! - прошептал Первак и осторожно показал рукой.

И, правда, на небольшом пригорке, сидел, прижав длинные уши, маленький зайчишка. Только, чудной. Еще лютая зима не наступила, а заяц весь белый, словно теткиной простоквашей облит. Сидит зверек, голубыми глазами зыркает и человека совсем не страшится.

- Сейчас я его подобью… будет на ужин мясная похлебушка…

- Не надо, Первуша, странный он… Может, старика лесного помощник.

Но старший уже не слышал Болеслава, достал ремень с камушком. Раскрутил, прицелился да и метнул тяжелую каменюку. Попал, да не забил. Зайчонка вздрогнул, вскочил и бросился наутек, ковыляя задней лапой. Побежал колченогий вдаль по тропинке. Раненый, значится.

Незадачливый стрелок не растерялся, корзину брату всучил и сам за косым помчался, в надежде догнать и окончательно пристукнуть. Несется, дороги не разбирая, только палые листики вылетают из-под быстрых ног. Вот уже далеко убег.

- Постой, Первуша! Меня погоди! - Болеслав не поспевал за братиком. Поставил оба короба на траву-мураву и припустил вдогонку.

А брательник не останавливается. Вот уже и зайца белого след простыл, а Первуша все прыгает по пригоркам-кочкам, вдоль русла сквозь кусты и камыши бежит. Верх-вниз, вправо-влево аки кузнечик молоденький скачет. Будто бы и брата младшего не слышит вовсе.

Болеслав кричит, задыхается. Никак не догнать Первушу. Ножки слабые, маленькие подкашиваются. Брат не отвечает, все дальше в темный лес стремится и даже не оглядывается. Еще чуть-чуть и совсем скроется в непролазной чаще.

Но малой приударил, откель только силы взялись. В три-четыре прыжка догнал Первушу и по плечу дружески хлопнул:

- Постой, братец.

Оглянулся парень на Болеслава, и тот язык проглотил, да затрясся мелко. Не брата лицо к нему повернулось, а иное. Страшное бородатое стариковское. Глаза черные, зубы желтые и гнилые. Засмеялся старик-лесовик диким замогильным хохотом, повернулся вокруг себя три раза, да и сгинул безвозвратно. И остался в лесу малец один-одинешенек. Забрала Первушу сила нечистая!

С трудом нашел Болька дорогу домой и в ноги маменьки бросился. Упустил, потерял старшого! Нет теперь главного кормильца в семье!

Полдня ждали сродственники пацана неразумного, думали, что вернется мальчик, придет Первуша домой. Но подкрался вечор медленно, незаметно; и ночь темным крылом деревеньку до утра накрыла.

***

Рассвет залился-зарумянился, но не принесло солнышко радости. Проснулся Болеслав с думами горькими, тяжелыми. Решил сходить к ведьме Марьяне, что жила на самом отшибе. Страшно к ней наведываться, но другого выхода нет.

Марьяна та людей чуралась, отшельницей жила, и изба ее была такой древней, что уже вросла одной стороной в лес. Крыша желтым мхом и безобразной коростой покрылась, ступеньки крыльца потрескались да прогнили, ставни окон перекосились, а на коньке избы заместо петушка хищный волк зубья скалил.

С осторожностью подошел Болеслав к дому старой колдуньи. Только хотел постучать, как дверь открылась и на пороге сама Марьяна образовалась. Старая и одета негоже. Вся в лохмотьях, лицо сухое, жизненными бороздами перепаханное; волосья черные, аки смоль; глаз зеленый, дурной…

- Заходи, отрок, коли пришел. Заходь, не боись. - сказала ведьма да посторонилась, приглашая в избушку.

Мальчик осторожно поднялся по ступенькам крыльца и проник в темную чужую горницу. Страх обуял Больку. Тревожно на душе, боязно и сиротливо. Посмотрел по сторонам и еще пуще затрясся. В доме всякой колдовской утвари по всем углам понатыкано-понапихано. На полках черепа животных белеют. На окне погорынь-трава в пучках сушится, в котле варево готовится с дурным запахом, половицы скрипят, из-под них быстрые таракашки выбегают да змеи красные расползаются. Марьяна же внимания не обращает, смеется да седой головой качает.

- Не бойся, Болеслав. Знаю беду твою. Девчонка Светланка на хвосте весть дурную принесла. Мил ей братец твой. Ужо себе в женихи записала. Да, видать, поторопилась отроковица. Сказывай же, что у вас там приключилось?

- Я… Он…

- Да, не бойся, Болеслав. Вот испей отвару медового, силушки тебе ой как понадобятся. - улыбнулась старуха и погладила мальца костлявой, но теплой человеческой ладонью. Видать, брешут деревенские, что Марьяна одной ногой в могиле стоит, и что сама она холодная, как болотная жаба.

- Первуша зайца подбил, да не до смерти. За ним погнался. А после… - начал рассказывать мальчик и вскоре поведал все, что с ними произошло.

- Обычный заяц? - поинтересовалась колдунья.

- Нет! Белый! Чудной, и будто бы глаза у него человеческие…

- Плохо дело, отрок. - покачала головой ведьма, - Не заяц то вам повстречался, а хозяин лесной. Горе в том, что Первуша не благословлен при рождении. Батька ваш, Усыня, богов наших исконных не чтил, ни Велеса, ни Перуна не боялся. Даров никому не подносил, жил бесшабашно и опрометчиво. Прости меня за эти слова, Болеслав, но из песни слов не выкинешь. На свою силушку лишь мужик полагался, а заветов дедовских никогда не слушал. Дурной был батя ваш, не дал матери благословить Первушу. А порядок такой: если сорок ден после рождения ребятенка не освятить, как полагается, то чадо будет всегда подвластно влиянию темных сил. Тебя-то мамка тайком ко мне приводила. Я обряд сотворила праведный, пока Усыня с походом ратным в степи ходил…

Мальчик сидел и слушал зачарованно. Вовсе и не такая страшная оказалась эта Марьяна, да и отвар у нее вкусный, сладенький.

- Есть у меня средство, чтобы Первушу домой вернуть. Но, слушай, отрок, и внимай! Коли до полной луны не воротится братик, то навсегда останется во власти лесного хозяина. Времени немного. Всего два дня да две ночи, да и вторая неполная. А в крайнюю полночь пропоет серая неясыть, накроет твоего братца черным полотнищем, и станет он служить силам, человеку неведомым и неподвластным.

- Что же делать?

— Подойди ближе, протяни ладошку бабушке. - молвила старуха и вложила в руку мальчику что-то теплое-теплое, на ощупь мягкое, трепыхающееся. - Неси эту вещицу домой, да так бережно, будто птичку малую. Только ни с кем по пути не заговаривай да назад ни за что не оглядывайся. Чтобы не случилось, - рот на замок, голову на шесток! И никаку живность пальцем не трожь. Будь-то человек, зверь или птица. Иначе не вернется твой брат из лесу. Ни смех, ни клюв, ни вода не должны помешать тебе, Болеслав.

Послушал малец ведьму, хотя последние слова так и не понял. Ну, видимо, заклятие колдовское. Взял вещицу неведомую, благодарствовал и отправился восвояси.
Идет Болеслав, никого не трогает, молчит и не оборачивается, как Марьяной велено.

- Болька, Болька, подойди! - раздался неожиданно позади окрик. Узнал по голосу звонкому. Светланка это. Первуши невестушка.

Парень дальше идет, не слушает.

- Болька! Ну, смотри, чего покажу! - настойчиво продолжала девчушка.

Пацан и ухом не ведет, знай себе бредет тропой потихонечку.
А дивчина совсем распоясалась, выскочила прям перед парнем и давай хихикать, глазки строить, сарафанчик сдергивать да плечики розовые оголять. Сдурела девка!

Отроку еще и тринадцати не было, потому и выстоял, а будь он постарше, точно бы проговорился, дурачок. А так только язык показал бесстыднице, сплюнул в сторону и дальше пошел.

Продолжает идти парень к дому отчему, а в руке теплится-трепыхается, вот-вот выскочит, но прикрыл Болеслав другой ладонью судьбу своего брата родного. Сберечь надобно.

Скрылось солнышко, ветер налетел, засвистел в ушах. В небесах загремело, и полилась вода дождевая тяжелая. Мокнут волосы Больки, плечи дрожат, насквозь рубашечку промочило. Бегом припустил малец, да оскользнулся. Чует, что наземь падает, но извернулся и спиной в грязь повалился. Так, чтобы не выпустить из рук судьбу своего несчастного братика.

Отлежался чуть. Но теперь, если встанет отрок, то придется назад, на дом Марьяны посмотреть. Схитрил. Зажмурил глаза, вслепую поднялся и развернулся. Чуть ошибся. Краем глаза заметил конек на тереме ведьмы, но быстро очи отвел и дальше пошел уже осторожнее.

А дождь все не утихает. Гром бабахает, молнии корявые зигзагами синеву небес разрезают. И кажется, будто кто-то в спину толкает и пихает, да обернуться нельзя! Страшно так, что душа в пятки уходит. А в руках что-то теплое, живое трепыхается. Надежду дарит.

И тут пронзительный крик раздался. Птичий крик, да незнакомый. Не ворона, не галка, не филин лесной. Страшный клекот, словно плач человеческий. Потянул назад голову малец, да одернулся. Нельзя!

А птичий грай повторился. Все ближе и ближе. Вот и крыло тяжелое по загривку чиркнуло. Но идет домой Болеслав, не отвлекается, хоть дрожит весь от страха и холода.

Не унимается птица страшная. Сзади клювом щелкнула, да клюнула прямо в маковку. Больно! Раз клюнула, другой. Клюет и кричит, клюет и кричит. Насмехается, пакость!

Но уже чуть-чуть до дома родимого. Зашел в дом Болька. К столу подбежал, и выложил из рук своих сокровище бесценное, Марьяной даденое.

Да не посмотрел на дар даже, а обратно на крыльцо выскочил. Жердину с изгороди схватил и на птицу черную бросился. Стукнул разок хорошенько, а тварь неведомая лишь желтым клювом щелкнула да по-человечески хохоча улетела.

Вернулся домой Первуша, а на столе ничегошеньки нет. Пропал дар Марьяны. Испарилось, растаяло, исчезло. Только лужица водицы талой на свету блестит да подснежниками пахнет…

Целый день ждал Болеслав брата своего. Смотрел в оконце, на крылечко выходил, на околицу зорко поглядывал. Притомился. К вечеру совсем сник и уснул возле печки. Дремота навалилась, веки сомкнула.

Вдруг шорох странный на улочке послышался. Мамка в это время пироги пекла, тесто катала, потому не могло ее там быть. Пес дворовый залаял жалобно, будто плача, а потом тревожно, словно вора почуял. Вышел из дома Болеслав. И видит: Первуша, брат его, из погреба мешок здоровенный волочит. Овощей, видимо, набрал. Так и есть: репка маленькая из прорехи выпала, да по земле покатилась.

Болеслав обрадовался, матушку кличет:

- Мамка, мамка! Первуша возвернулся.

А мать и не слышит, по хозяйству занимается. Все у нее там варится-парится; поварешкой помешивает, а другой рукой тесто по столу раскатывает. Болька подбежал к мамане и за подол во двор тащит:

- Первуша, брат мой воротился! Скорее пойдем!

Вышли они во двор, а там уже и нет никого. Собака успокоилась, лишь несчастными глазами в лес смотрит, а на земле репка одиноко лежит…

***

- Эх, Болеслав. Неправильно ты поступил, коли не сладилось… - Марьяна сидела на крыльце и перебирала сухие корешки, изредка поглядывая на мальчика.

- Ну… Сначала Светланка мне глазки строила, плечики оголяла…

- Чур тебя! Какая Светланка? - вздохнула колдунья, - Девочка с утра лежит с головой больной. Мать ее приходила за лесной ромашкой. Не помогло, говорит. Вот, сейчас буду снадобье из липы готовить. То хозяин лесной тебя дурил, ведь знаешь, что может лешак любое обличие принимать. Как звериное, так и человеческое.

- Потом дождь, как из ведра полил. Гроза началась…

- Гроза? Глянь-ка в корыто, что рядом с тобой лежит. Сухое дерево, уж лучинки отслаиваются, как еще муравьи там свадьбу не сыграли. Неделю хорошего дождя не было. Говорю тебе, морок все это, чтобы тебя с пути верного сбить…

Стушевался Болеслав. Не хотел про птицу черную Марьяне говорить, да она за язык то и вытянула:

- Птицу или зверя какого видел?

- Была птица. - вздохнул отрок, - Сзади меня вилась и клекотала противно. А потом клювом стала по голове бить!

- Оглянулся?

- Нет… То, что вы дали, бабушка, домой принес, а потом выбежал да палкой птицу побил. Птица страшная и большая… Сама черная, а клюв желтый, и блестит, как золотой!

- Убил? - старуха уперла руки в бока и посмотрела сердито.

- Нет, только несколько перьев выбил. Хотел подобрать перышки, но они прямо в руках в прах обратились. Рассыпались да по ветру развеялись…

- Повезло тебе, кабы убил, то не вернул бы никогда брата своего. Есть еще способ, слушай меня, Болеслав…

Ночка темная все заволокла, туман густой на село спустился. Не хотел отрок идти в такое злое время в лес темный, да придется. Брата выручать надо.

Вышел за околицу, зажег гриб-трутовик. Слабо светит, но недалеко видно. По знакомой тропке потопал, тут они с Первушей часто хаживали. Елочки и березки махонькие, пеньки знакомые. Быстрая ящерка пробежала да скрылась от холода. Улыбнулся Болька и в чащу углубился.

Дальше лес начался более густой и дремучий. Коряги огромные, замшелые пни, колоды павших сосен то здесь, то там топорщатся. Но идти вперед надобно. На первую ясную звезду, как Марьяна сказала.

Долго шел Болька и заблудился. Забрел в такой бурелом, что уже не знал, как и выйти. Все ноги переломал, лицо и руки хлесткими ветками исцарапал. Слабый огонек трутовика зачах совсем. Ну, все, теперь и не выберешься.

Внезапно ветер подул, деревце жалобно скрипнуло, и тихо-тихо аукнуло издалека.
Оглянулся на зов Болеслав и заметил неяркий свет. Огонь вдали еле теплится посреди леса дремучего. С силами собрался отрок, начал вылезать из чащобы.

Вышел на ладную и приятную полянку. Три сосны стоят стройные, красивые, а рядом две березки повалены домиком, видать ветрами да ураганами их нагнуло-покорежило. Посередине пеньки-чурбачки стоят, и костер яркий пылает. Отрок даже не уследил, как один пень расплылся-рассыпался, очертания свои потерял да в живого человека обратился.

Странный ночной посиделец предстал Болеславу. Красное платье парадное, плащ с золотой пуговицей, сапоги дорогие кожаные. Не простой путник, а знатный боярин. Купец богатый али воин странствующий. И что совсем удивило, - вся одежка свежая чистая, будто только из сундука. Да и сам боярин сидит холеный, чисто выбритый. Бороды не носит, и кожица розовая, как у молодого поросенка.

- Садись, малец, к огню, погрейся. - молвил дядька.

- Благодарствую. - ответил Болька, а сам уже знал, что не купец, не барин то, а самый настоящий лешак.

- Отведай похлебки. Хорош супчик, наваристый.

Зачерпнул отрок ложкой варево и выудил небольшую косточку. Посмотрел на нее, и понял, что кость та не звериная, а человеческая. Да и запах у похлебки больно сладкий, как у всякого русского человека, умершего преждевременно. Малец немного смертей видел, но старые люди правду сказывали, а Болеслав все на ус наматывал. Да и ведьма Марьяна заранее предупредила, чтобы ничего у хозяина лесного не ел: "Брата не вернешь и сам сгинешь".

- Спасибо, добрый господин. Живот скрутило, что-то не хочется.

- Может, кваску выпьешь с дороги? - и кружку глиняную леший протягивает.

Понюхал Болеслав, а оттуда тиной болотной несет. Чуть дунул, и черная лягушка из пойла выпрыгнула.
Отрок головой покачал, кружку на пенек поставил. Усмехнулся леший, руки потер, взял кружку, перевернул, словно вылить хотел. А она пустой оказалась. И как такое произошло - непонятно.

А лесовик другой рукой верх кружки закрыл, немного покачал и встряхнул перед глазами.

- В кости сыграем? - и опять улыбается, зараза.

- Да я во взрослых играх не разумею.

- Все просто. Два кубика. Две кости. На каждом точечки. Мешаешь - бросаешь. Мешаешь - бросаешь. У кого больше точек на костях, тот и выиграл. Считать-то умеешь?

- Умею. - ответил Болька, - Только на что играть? На шалабаны? У меня за душой ничего и нет.

- Ну, душа-то имеется. - прошептал леший, и холодно стало на сердечке от слов таких.

Защекотало, заскреблось у мальца под ложечкой. Липкий страх пробежался от пяток до самой макушечки, и в глазах потемнело. Но, делать нечего, играть надо. Только по уму делать, как колдунья насоветовала.

- Ууух! - раздалось из леса.

Серая неясыть кричит, понял Болька. А как три раза прогорланит, так и полночь вступит в свои права. Торопиться надо.

- А что вы, господин, ставить на кон будете? - сказал вслух отрок.

- А за чем ты пришел? Чужую душу, мне давно обещанную, коли проиграю, отпущу. - ухмыльнулся "боярин".

- Хорошо, только кости три раза бросим. Если кто-то выиграл два раза подряд, то третий кон уже и не нужен. Пойдет?

- Уговорились!

Леший встряхнул кружку и высыпал косточки на пень. Две пятерки. Хороший ход!
Очередь Болеслава. Ему выпало "четыре-два".

- Ну, что, может, сразу сдашься? - хихикнул лешак и почесал за ухом, - Коли откажешься второй раз играть, отпущу тебя. Только с чем пришел, с тем и возвернешься. Не обессудь.

- Дальше играем. - твердо ответил Болька. - Только теперь я первый бросаю.

- Ну-ну.

Болеслав взял в руки глиняную кружку, положил в нее кости и начал трясти. Долго тряс-перекатывал. А, пока тряс, про себя заговор шептал, что Марьяна его выучить заставила. Сто слов, по большей части непонятных. Тайных и колдовских. Чуть не уснул, пока наговаривал…

- Ууух! - прошелестело под ухом.

Опомнился отрок и быстро выложил косточки. Пять-четыре. Хорошие цифирки, но отнюдь не победа.

Начал леший трясти кружку, поднял над головой, глазищи в небо звездное закатил, а Болька - не дурак. Момент улучил, взял да и кинул в костер погорынь-травы. А она, эта травка, когда тлеет, запах такой издает, что всяка нечисть силу свою теряет.

Ну и, знамо дело, слезы накатились лешаку на глаза, он кружку обронил, и косточки небрежно на пенек покатились. Да и не так ладно, как хотел выложить этот неправедный шалапут. Два-три.

Ничья, стало быть. Последний кон - решающий.
Леший нарочито медленно взял кружку, положил в нее кости и стал долго-долго трясти. По сторонам поплевывать, вверх-вниз поддувать, шептать да сапожищами по земле стучать. Будто не в кости играет, а танец обрядный ведет. Три раза вкруг костра козликом проскакал, затем в другую сторону двинулся. Болеслав хотел было возразить, как лесовик три раза юлой вокруг себя крутанулся и выложил косточки на пенек. Четыре-три.

Косточки, конечно, неплохие лешаку выпали, но шансы есть. Болька уверенно взял в руки кружку, и тут над лесом пронзительно разнеслось:

- Ууух!

Третий раз! Последний! Опоздал! Не успел!

Вспыхнуло пламя костра выше верхушек сосен, и странный незнакомец пропал совсем. Березовые чурбачки друг на друга стали наскакивать, ветками-листиками обрастать да вверх кронами рваться. Выросли деревья из мертвых обрезанных чурбанов. Прямо перед глазами села большая серая сова, зловеще моргнула, голову вокруг шеи крутанула, тяжелые крылья расправила. Брызнули в глаза Больки желтые предательские огоньки. Завертелось все, заплясало, запрыгало. На краю опушки паренек какой-то появился. Присмотрелся Болеслав, а это Первуша стоит. Поднял старший брат голову, укоризненно покачал ею и отвернулся. В лес уходит!

- Стой, Первуша! Не уходи, брат!

Кинулся Болька, подбежал, словно раненая, брошенная хозяином, собачонка. Хотел обнять братика, задержать, заговорить. Вернуть домой, к матушке.
Но лишь воздух поймал да серое совиное перышко. Растаял Первуша. Растворился как хмарь болотная. Исчез, как туман утренний, как росинка малая, с цветка наземь опавшая.

***

Ясное солнышко встало над землей русской. Осветило ладные домики и поля, пшеницею колосящиеся. Живые лучи пробежали ласково, в каждую щелочку заглянули, любому подарили тепло и надежду. Буренки протяжно замычали, козочки заблеяли, и матушка подошла, родимая. Милая добрая мама. Налила крынку парного молока и улыбнулась. Испил из чаши, возрадовался…

Очнулся Первуша. Глаза открыл, а перед ним стоит страшная седая бабища и лыбится. Ох, ну и суровая мамаша! Сама долговязая, волосья грязные и разлохмаченные, а груди долгие и худые. Такие длинные, что у самого жирного пупа болтаются. Улыбнулась карга кривым беззубым ртом, и свои долгие титьки за спину забросила…

Понял Первуша, что выпил он молока от этой нелегкой женщины. Заплакал горестно. На руки свои посмотрел: на ладонях стали расти волосы, горлом пошла слизь зеленая, и по венам будто змеи холодные пробежались. Горе-то какое! Унес мальца из мест родных скорбный дедушка. Отобрал человека от людей и в мир лесной обратил безвозвратно. И теперь в мыслях все перемешалось-спуталось. Стал забывать отрок и дом родной, и людей, что с ним вместе жили. Лица сродственников навсегда стирались из памяти…

Вот так и появился в нашем лесу молодой пучеглазый леший. На следующий год много людей по лесу с дороги сбивалось, плутало и путалось. А девка Светланка заглянула однажды по ягоды и совсем не вернулась. Три раза обошли мужики весь известный лес, по деревам стучали, громко кликали, но все без толку! Видимо, забрал леший Первуша ее в жены, ибо каждой твари по природе пара требуется. И человеку, и зверю, и нечисти лесной такоже.

Нет ничего глупее желания всегда быть умнее всех.

Отредактировано - Дервиш 26 Июля 2016 20:19:33

Отредактировано - Каса 08 Июня 2016 14:10:46

«пацанов»
Очень режет глаза в данном тексте.

1. Тема:
Раскрыта, но сама молодая нечисть только в самом конце предстает. Четыре.

2. Сюжет и замысел:
Понравился замысел, да и сюжет, оформленный в виде сказки, тоже. Концовка только огорчила: можно же было на поучающий манер сделать, мол, брательник смухлевать решил, да наказал за это Леший; а просто не успел,... - как-то слабо. Четыре.

3. Мастерство исполнения:
Что же вы, батенька, не до конца стиль выдержали? Да, - если не вчитываться мало заметны огрехи, но они есть. Уверен, если автор еще раз вдумчиво пройдется, то увидит их. Но хорошо! очень даже хорошо написано. Пять

4. Общее впечатление от рассказа.
Исходя из все, что написал выше - четыре. Да, читать приятно(на одном дыхании прошелся), но вот концовка... - главная составляющая любого сюжета, как по мне, - огорчила. Четыре.

Под конец этот старорусский стиль изложения становится слишком уж густым. Если вначале легко читалось, то потом попросту вязнешь. Но это ладно. Другое интересует. Страшная седая бабища - это кто? Марьяна, нет?

В целом неплохо, но, как говорится, "где-то такое уже было", и неоднократно. Свежей идеи или морали, увы, я не увидел.

Надо возжаждать смерти, чтобы понять, как хороша жизнь. (с) А. Дюма

Отредактировано - Eric 13 Июня 2016 21:09:49

Памятка вам .