Волшебника вызывали? - Бар Меланхолия

***
Бар "Меланхолия" никогда надолго не задерживался на одном месте. И если когда-то я сказал бы, что дело в фантастической невезучести владельца, сейчас мне кажется, проблема в другом... Это заведение всегда было чужим, инородным, будто нарост или прыщ, от которого окружающие всячески пытались избавиться, и как можно скорее. Знай я эту маленькую особенность с самого начала и то, что буду частично переживать злоключения хозяина вместе с ним бок о бок... всё равно не бежал бы прочь от того обшарпанного столба с объявлением о поиске барменов. Пусть сейчас я опять безработный, зато, кажется, нащупал свою путеводную нить.
***
Каждый раз в конце месяца я взывал к чудесному-расчудесному несуществующему волшебнику, чтобы налоговая инспекция набралась терпения и не выкинула меня в очередной раз из моей квартиры. Снова и снова я заваливал представителей закона многочисленными обещаниями, но дело никак не сдвигалось с места. Впрочем, как и всё остальное в моей жизни: я завтракал, обедал и ужинал розовыми мечтами и ничего никогда не предпринимал. Пока мои друзья тратили свои зарплаты на обустройство дома, месяц в Италии и на походы в кино, я метался между желанием делать открытия и угодить вкусам родителей и общества. Ах, да, простите, я не представился: Отто Кнеллер, реставратор. Профессия, на первый взгляд, весьма романтичная, но, откровенно говоря, совсем безденежная.
Мужчина ростом с мою миниатюрную бабушку писклявым голосом раздавал команды направо-налево. Мимо прошёл качок с коробкой, переполненной моими кактусами. Я попытался преградить ему путь.
— Погодите! — он шагнул влево, и я - замахав руками - за ним. - Начинаются заморозки! - вправо - и я туда же. - Неужели никак нельзя подождать до весны?!
— Кнеллер, ты уже больше года нам мозги пудришь, — вдруг запищало в нос у меня за спиной. Главный виновник торжества просочился между мною и косяком входной двери, встал возле качка на носочки и вытащил один цветущий кактус в горшке. - Возьму себе в качестве сувенира.
Просто нет слов. Они, мало того, то немногое, имевшееся у меня, выставили на аукцион, так ещё и растения прихватывают! Ведь это сущее хамство! Я замешкался, и грузчик, воспользовавшись данной невнимательностью, кинул коробку на лестничную клетку. С улицы зашла фрау Штеффан и, прежде чем нырнуть в свою аккуратненькую, тёплую и неплохо обставленную конуру типичной офисной работницы, презрительно осмотрела остатки моей собственности и широко улыбнулась инспектору-коротышке — она по непонятной причине считала меня неблагонадёжным и подозрительным типом, паразитирующим на благополучии городского общества. Теперь становится понятно, почему бару "Меланхолия" и мне было суждено встретиться.
Да, так всё и было: в середине октября, где-то в восемь вечера, когда уже стемнело, я остался на улице, освещённой жёлтыми фонарями, с коробкой кактусов, мелочью, учебником по готической архитектуре и гипсовой головой Сократа весом в три килограмма. Я поставил своё немногое добро на скамейку, примыкавшую к серой многоэтажке, и стал проверять карманы куртки. Ага: ещё и мобильный телефон - неплохо, могло быть и хуже. Вот чёрт, зачем я это сказал - снег пошёл.
Конечно, вначале меня охватило тупое оцепенение, но спустя некоторое время я пришёл в себя и был способен здраво размышлять. Во-первых, ваш покорный слуга не бедная сиротка, и пусть мои родители и находятся на другом конце страны, они, в случае чего, подкинут денежку на пустующий счёт в банке - до тех пор, пока я не натворю что-то выходящее за рамки дозволенного по их представлениям (и весьма консервативным, кстати сказать). Во-вторых, я не одиночка-аутист, и даже если так выйдет, что друзья в дом не пустят, всегда могу переночевать в "гаражах" у Макса - у товарища, что работает на автостоянке. В-третьих, я не инвалид и могу прокормить себя, будучи каким-нибудь дворником на худой конец. Поэтому спокойствие и только спокойствие.
И всё же было бы здорово, свались мне на голову, как этот октябрьский снег, какое-нибудь классное предложение. А то друзья боятся моих звонков, как Страшного Суда: вечно что-нибудь не ладно.
Совсем как у бара "Меланхолия".
— Эй, Макс, — на улице —ни души, только и слышен звон посуды из жёлтых окон. Серая кошка запрыгнула на скамейку и принялась обнюхивать Сократа. Я тут же шикнул на неё, сбросил с лавки и продолжил расхаживать из стороны в сторону. — Нет, что ты, это не тебе, это я кошке. Так, погоди, послушай: впусти на ночь, а?
На другом конце провода абонент явно на что-то отвлёкся, но потом вернулся ко мне.
— Дружище, я всё понимаю, но тут аврал и истерия у менеджеров. Представляешь, какой-то идиот догадался приехать на управляемой кровати-чердаке и потребовать место для парковки. Старухи из соседних домов увидели весь этот цирк, позвонили в полицию, мол, вдруг у нас иммигранты и прочая чушь собачья. Если они ещё сейчас узнают, что с правами у некоторых из наших не всё ладно, то вообще пиши пропало.
— Ох, ладно, позвоню Филе.
— Да у него там тоже целая история, лучше не трогай его, он злой целый день, как Сатана.
Я присвистнул: вообще-то, Филя — добрейшей души человек. Развернулся на пятке и стал идти обратно, слушая рассказ своего друга. Хорошо, что тариф безлимитный. Поднял голову, остановился и вдруг заметил, что что-то... крайне странное едет по улице и как раз приближается в мою сторону.
— Помнишь Линду, эту шикарную бабу? Не девушка, а мечта! Так вот, они ж о свадьбе думали, и как раз Филя завтра будет знакомиться с её родителями. А они строгие — жуть: домик кукольный, скатерть белая, такие... такие идеальные, правильные... И Филе пришлось патлы свои срезать, а ты ж знаешь, он растил их с...
Я уже не слушал. Возле тротуара, как раз на той стороне, где я стоял со своим учебником, кактусами и Сократом, ни с того ни с сего остановилась огромная металлическая кровать-чердак, с неё лихо спрыгнул на асфальт мужчина где-то... наверное, около тридцати с небольшим, вытащил из кармана своих немного великоватых брюк сложенное ярко-жёлтое объявление и приклеил его на соседний обшарпанный столб, который каждое утро скоблили дворники. Ещё не до конца оклемавшись от своего нового положения, я был настолько обескуражен, что даже не смог толком разглядеть этого человека. Нечто высокое, в тёмном пальто, шляпе, кремовых брюках и обычных чёрных мужских туфлях — элегантно, но в то же время просто, не вычурно, на такого в какой-нибудь толпе даже не обратишь внимания. Он, схватившись за перекладину, с той же ловкостью атлета запрыгнул в кровать и дальше как ни в чём не бывало поехал в сторону улицы Святого Петра.
— Эй! Отто! Ты чего! Ответь! — доносилось из трубки.
Молчание. Как-то сумбурно ответил, что перезвоню позже, убрал телефон в карман и подошёл к местной доске объявлений. Я сорвал эту свежую бумажку, согнулся и, ещё плотнее натянув капюшон, начал с трудом читать: ветер тогда завывал, плохая видимость из-за некачественного освещения, плюс ко всему — снег вперемешку с жёлтыми листьями.
«Внимание!
Разыскивается бармен в "Меланхолию"!
Можно без опыта работы; прописка, гражданство — не имеет значения!
Главное: дружелюбие и хороший вкус!
Адрес: Медвежья улица, 7, вход со двора»
***
Запомните раз и навсегда на тот случай, если с вами случится что-то непредсказуемое: для того чтобы выглядеть представительно и пройти собеседование, не обязательно даже иметь дом. Главное — уметь себя преподнести. Для создания нужного нам впечатления понадобятся: ложка (обязательно чистая), пробник мужских/женских духов из соседней парфюмерной и витрина магазина или зеркало в туалете какого-нибудь общепита. Естественно, между строк я ещё подразумеваю, что у вас за спиной имеется хоть какое-то образование. И лицо: оно должно быть нейтральным и как можно более непримечательным — то есть, как у меня. Тогда точно пройдёте.
Причесав свои волосы пластмассовой ложкой в уборной одной забегаловки и умывшись, я принялся критично рассматривать себя в зеркало. Конечно, не идеально, но если подумать — речь идёт о работодателе, разъезжающем по городу на кровати-чердаке (или нанимающем странных чудиков с кроватью), поэтому прорвёмся. Я же не в школу учителем иду и не в какую-нибудь контору, а во всего лишь навсего очередной безызвестный бар, каких в городе пруд пруди. Так что вперёд: кто не рискует, тот не пьёт шампанское. Задав себе такое настроение, я, выжимая по максимуму одеколон из пробника, обтёр себя им, стряхнул последние пылинки с куртки, поправил тёмно-оранжевый свитер, ещё раз прилизал свои непонятного цвета волосы, оттенок которых начинался рыжим, а затем переходил в какой-то дымчато-каштановый, и пошёл на Медвежью улицу. Всё было бы хорошо, но кое-что портило впечатление обо мне: страшные синяки под глазами, кактусы, учебник и Сократ, которые, за исключением двух фиалковых галактик, отныне являлись моими верными спутниками. С последними всё ясно: меня выгнали из дома, так как я довёл налоговую инспекцию до белого каления, но как объяснить то, что мне пришлось лежать ночью в "гаражах" и я так и не смог сомкнуть глаз из-за крика слишком разгорячившихся менеджеров, недовольного гудения соседей и страха, что в любой момент в мою коморку могут заглянуть и вышвырнуть оттуда?
Но вернёмся к Медвежьей улице. Она достаточно маленькая, милая, утыкана ресторанчиками, крошечными кафе и магазинчиками с добрейшими продавцами за прилавками. О кутеже и ночном бдениии и речи быть не может. Поэтому с самого начала постояльцы, владельцы других заведений, местные жители и просто любители мирной неторопливой жизни Медвежьей улицы тотчас возненавидели бар "Меланхолия" самой лютой ненавистью: оно было как бельмо на глазу. В дополнение к этому, в заведение приходили люди крайне эксцентричные или вовсе не люди, а, положим, представители "Всемирной Организации По Защите Бабаек От Детей" — и такое бывало. Чего уж говорить о фавне-саксофонисте, которого, беднягу, несведующие поносили, как могли. Но это я забежал сильно вперёд. На тот момент я наивно полагал, что бар "Меланхолия" — самое обычное место для развлечения молодёжи.
Что ещё можно добавить насчёт улицы... Старинная, средневековая, каменные мостовые, стены песочного цвета - классика жанра. Я тихо, почти крадучись, зашёл в арку — перед этим, кстати, рассмотрев парадный вход бара — и на другом её конце затаился, выглянул. Крошечный двор с клумбами, одним клёном, скамейками и верёвкой, протянутой по диагонали и увешанной одеждой и простынями. Дверь чёрного входа находилась в самой его глубине, а перед нею — три небольших металлических ступеньки. Из помещения раздавался крик женского визгливого голоса, что эхом оглушал всё вокруг.
— Я отказываюсь с ними работать, Маркус! Только пианист и барабанщик вкалывают, а остальные мухлюют! Даю тебе срок: до завтра! Найди хотя бы нового саксофониста! Иначе я отказываюсь выступать с ними на публике!
Женщина, а именно блондиночка среднего роста на красных каблуках и в красной шали, вылетела из помещения, хлопнув металлической дверью, и, размахивая сумкой, направилась как раз к арке. Я в панике думал, куда припрятать если уж не себя, то хотя бы гипсовую голову Сократа, а то правда же подозрительно выгляжу, но не успел: красотка фурией зацокала возле меня, при этом так унизив взглядом, как до этого никто никогда ещё не делал. Аж мурашки по спине — ненавижу таких. Подумаешь — кактусы и голова в руках, не топор же.
Опять выглянул из своего убежища; думаю, никто не заметит, если я в пустую клумбу с сорняками положу кактусы и поставлю рядом своего "Пятницу" — не появляться же мне с моими "крохами" перед хозяином бара. Тем временем во дворик вышла ещё одна девушка и стала говорить кому-то в дверь:
— Не переживай, Маркус: если что, я могу петь вместо Евы. Хотя, с другой стороны, голос у меня ниже, да и кто официантом будет...
— Да, Фина, голос у тебя и вправду чудесный... — ответил ей мужчина, но как-то грустно: видимо, он был не из тех, кто любит ругаться и конфликтовать — совсем как я.
В это утро я впервые в жизни пожелал, чтобы из ниоткуда появился волшебник со своей фразочкой: "Эхей, вызывали?" — и я попросил бы у него не успехов в переговорах с коротышкой-инспектором, а небольшого чуда при приёме в бар "Меланхолия". Только тогда я не учёл один крошечный, но очень важный нюанс: владелец сам был чародеем.
***
Когда-то в детстве я был совсем другим. Не то чтобы менее убогим, — в то время без неприятностей тоже не обходилось — но я хотя бы понимал, ради чего живу, чётко представлял цели, и мне было абсолютно плевать на мнение остальных. Например, каждую пятницу моя мать позже обычного возвращалась с работы, поэтому после уроков, будучи крошечным мальчиком, я сломя голову нёсся домой, чтобы проводить различные опыты из книжки, подаренной дедом. Знаю, это глупо, как и мои рассматривания атласов до глубокой ночи, но мне нравилось, я чувствовал себя счастливым и твёрдо знал, что посвящу свою жизнь экспедициям и открытиям. Что же я делаю сейчас? Жую бутерброд с индейкой в подвале торгового центра в машине Макса. Он взял себе с рыбой и ещё по апельсиновому соку на двоих: моему другу предстоит водить круглые сутки, так что мы воздержались от алкоголя (я — чисто из солидарности). Выслушав мой рассказ, он спросил лишь одно:
— Слушай, а почему именно ложка? Неужели вилкой хуже?
— Есть риск, что зубчики сломаются. Да и с моим "афро" — это было преувеличением, просто волосы кудрявые — вилкой расчёсываться крайне проблематично.
— Ааа, вот оно что. Сразу видно — профи.
Согласно моим детским планам, сейчас я должен был быть где-нибудь на Амазонке или в Гималаях, но точно не в гараже — на мне даже загара нет; невероятным человеком, который бы вечно был в поисках приключений, а не унылым взрослым, сидящим вместе с другим, таким же унылым. Они настолько унылые, что даже не в состоянии удивиться произошедшему. Волшебник, сказочный бар, непонятно откуда взявшееся вьетнамское общежитие — ха, нас ничем не прошибёшь!
Тогда, предварительно перекинувшись парочкой слов с Финой, что была в разы доброжелательнее Евы (хотя она и не выразила особую радость при виде меня), я поднялся по ступенькам, открыл дверь и попал в небольшой узкий предбанник, отгороженный от остальной части бара занавеской охристого цвета. Первое, что я заметил, когда мои глаза привыкли к полумраку, это высота потолка. Где-то около двух девяносто — достаточно странно для чёрного хода. По бокам — кирпичные стены, на них какие-то наклейки, кажется, те самые, что на бананах бывают. Я немного отодвинул занавеску, шагнул в ещё более густой полумрак, хотел поздороваться и представиться, но мимо по воздуху пронеслась маленькая стайка бокалов для коктейлей, и я еле успел увернуться от них. Всё помещение было завалено всевозможным хламом, в пространстве перемещались разноцветные бутылки с дурацкими названиями вроде: "Чифир, приготовленный в экстренных условиях", "Травяная настойка, предположительно, ядовитая", "№1439", "Что-то сладкое" и так далее. Потолок из себя представлял нечто, что когда-то, возможно, скрутилось в спазме и оставило маленькое отверстие для луны, светившей тут двадцать четыре на семь. Слева от меня находилась крошечная, слабо освещённая сцена со спящими музыкантами прямо на ней, перед сценой — небольшой зал, уходящий куда-то внутрь, со столиками, покрытыми однотонными бордовыми скатертями, вдоль стен — тёмно-зелёные диваны, в которые, как показал опыт, проваливаешься с ногами. Зал находился по пути в сам бар, то есть он был некой впадиной, ответвлением от прохода, что располагался между сценой и местом для аудитории. Далее, посреди помещения, стояла (видимо, временно) знакомая мне кровать-чердак, а за нею — её владелец, завтракавший сырным тостом и показывавший пальцем повисшим в пространстве кубикам прозрачного льда, где их место. Обойдя кровать, я увидел саму стойку, которая почему-то вызывала у меня ассоциации с кораблём: возможно, дело было в гладком "корпусе" и синей подсветке, служившей мне ориентиром в этом тёмном беспорядке. Перед рабочим местом бармена — высокие стулья, сзади — шкафы. Всё достаточно просто. Чего не скажешь о самом работодателе: зачёсанные назад светлые волосы, не очень большие голубые глаза, какая-то лёгкость в движениях, но, несмотря на свою внешнюю изящность, иногда он делал что-то неуклюжее. Например, как сейчас. Я не нашёл ничего лучше, как выдавить из себя звук "э", он от неожиданности перепугался, и стекло, картины и плакаты, лёд, ящики с трубочками и небольшая ёмкость с пивом тут же рухнули с грохотом вниз. Маркус на мгновение замер, посмотрел с безысходностью, длившейся пару секунд, на пол, потом в его голове будто что-то переключилось: "А, ну, нормально, это уже пятый раз за утро". Мужчина щёлкнул пальцами: вещи опять поднялись, срослось всё то, что разбилось, и полетело дальше.
— Э... — меня заело, потому что, несмотря на свою унылость, конечно, я был поражён. — Э... Я насчёт объявления. Это ведь бар "Меланхолия"?
Он даже не повернулся в мою сторону, чтобы узнать, что я из себя представляю — лишь открыл блокнот и что-то отметил в нём.
— Отто Кнеллер? Отлично. Принят.
Мимо меня пропрыла бутылка виски под названием "Весёлые Гномы" и, кажется, водка "На том конце коридора тебя будет ждать хорошенькая русалочка".
— Эм... - я мял жёлтую бумажку объявления. - Но... Мой паспорт, справку от медкомиссии — не хотите посмотреть?
(Когда-то мне приходилось работать пару месяцев в "Макдональдсе", поэтому я мог без проблем устраиваться в кафе, рестораны, бары и т.д.).
— О боги, да выкиньте вы этот хлам, Отто. Эти бумажки в баре "Меланхолия" и ломаного гроша не стоят.
Схватив салфетницу, он развернулся ко мне, и я впервые смог разглядеть его черты лица. Немного угловатые и не всегда выгодно выделяющиеся с некоторых ракурсов. Старше меня лет на шесть или восемь — думаю, ему тридцать с чем-то, как я и предположил при первой, весьма спонтанной встрече. Одет в синюю рубашку, тёмно-коричневый жилет и такого же цвета брюки, сидящие на нём немного мешковато.
— Вот что это? — мой паспорт полетел к нему. — Набор букв, цифр — не более. Да какая мне разница, когда вы родились, есть ли прописка и прочая ерунда, если кактусы и гипсовая голова Сократа, оставленные во дворе, могут сказать мне о вас куда больше, чем этот бесполезный мусор.
Я кое-как поймал документ, кинутый им мне. Зато теперь под потолок взлетел учебник, что я нёс всё время подмышкой, пока находился тут. Книга кубарем слетела вниз, прямо в большую ладонь с тонкими пальцами Маркуса.
— Да, и эта "Готическая Архитектура" тоже.
Он протянул её мне и наконец-то представился.
— Маркус Нойманн. Приятно познакомиться, Отто.
Как только его рука выскользнула из моей после короткого пожатия, в ней тут же появился маленький клочок бумаги. На нём было написано только одно число: 62.
— Зная, что ты придёшь ко мне, я подыскал для тебя неплохое местечко.
— О, это комната в отеле? Спасибо огромное! — во мне всё ликовало: вот он, прекрасный волшебник, к которому я взывал всякий раз при виде неоплаченных счетов в почтовом ящике!
— О, нет, это номер комнаты во Вьетнамском Общежитии.
Меня как окатили ушатом воды. Простите, что?!
— Новые знакомства, необычная среда, приключения, тайное и неизведанное — ну же, Отто, ты должен меня понять! (я сам там когда-то жил — оно того стоило!)
Чародей, выронив тост, радостно замахал руками и закружился в помещении, будто маленький ребёнок с горящими от невероятного восторга глазами.
— А экспедиции? Это, по сути, та же экспедиция в жизнь храбрых душ, что покинули свою прекрасную родину и отправились навстречу опасности!
Вдруг из ниоткуда прямо передо мной материализовалась дверь, мой новый знакомый пригласил жестом пройти внутрь, в тот неприветливый мрак, что следовал за нею. Недолго думая, я зашёл. Потому что терять всё равно было нечего, да и я тогда сильно возненавидел — по крайней мере на ближайшие полчаса — этого хитрого прохвоста из-за упоминания о той мишуре, коей я увлекался в детстве. Сдаваться тоже нелегко, и под недовольное и унизительное улюлюкание я готов чуть ли не заплакать: к сожалению, главная причина, по которой я не могу никуда уехать, это ответственность, хоть и с нотками самооправдания. Я не могу отправиться ни в Египет, ни в Южную Америку просто по той причине, что мои пожилые родители не в состоянии отпустить меня, и если я их брошу, то вряд ли ещё смогу общаться с этими людьми нормально. А я человек неконфликтный. И это моя главная беда: я даже не состоянии защитить свою мечту. А мечты, как известно, хрупкие, и моя вконец растрескалась, рассыпалась и молча погибла под ногами Обстоятельств. По идее, я бы должен быть счастлив, что сохранил доверие очень близких мне людей, которых я ни в коем случае не хочу ранить, но, оттого что лучшие годы жизни уходят в никуда, улыбка на моём лице как-то не появляется.
Так я и очутился в коридоре Вьетнамского Общежития, разбитый и неуверенный в себе ребёнок, который не в состоянии решиться на что-либо.
***
Как только свет из больших окон перестал резать мне глаза, я тут же начал идти по коридору с кислотно-зелёными стенами и изучать номера на дверях, небрежно написанных то чёрным маркером, то мелом. Потолок, как и нижняя часть стены, был белым, тёмный старый паркет, покрашенные в отвратительный коричневый плинтусы... Какие-то дети с цветными бумажными фонариками пронеслись мимо. Кстати, несмотря на стереотипы и представления несведующих людей, тут было достаточно чисто и аккуратно, хоть порядок и... больничный, если так можно выразиться. Пока я проходил мимо номеров "79" и "78", по другой стороне стенки вальяжно и грузно пропрыгал красный мяч, будто тоже искавший свою комнатку, а за ним — его обезьянка-ассистентка в шитой жилетке и квадратной шапочке. Только тогда до меня дошло, что название "Вьетнамское Общежитие" — это лишь половина сути (пусть там и вправду жили вьетнамцы, но теперь их было не так уж и много, как, к примеру, лет двадцать назад).
Остановился у входа 62. Вокруг этих двух цифр кто-то наклеил золотые кривые звёздочки, вырезанные из бумаги явно детской рукой. Достаточно нелепо выглядит на фанерной двери. У соседней комнаты стояло НЕЧТО водянистое и сопливое, что выло белугой, так как дверь заело. ОНО, когда я пристально посмотрел на него лишь из искреннего желания помочь, вдруг растеклось в огромную лужу посреди коридора и забулькало некую фразу, отдалённо напоминавшую: "Я в депрессии...".
Это была посудомойка бара "Меланхолия". Да, это нечто, напоминающее фонтан в движении, оказалось женского пола.
Дверь под номером 62, к счастью, поддалась очень легко. Мой взгляд врезался в очередное огромное окно, слегка загораживаемое углами двух двуспальных кроватей по бокам, и, повернувшись вправо, я увидел на первом этаже двух мальчишек лет семи-восьми с чёрными цилиндровыми шляпами в руках и одного парня лет семнадцами-восемнадцами — с такой же шляпой, только белой. Все они сидели на коленях и что-то горячо обсуждали на своём родном (вьетнамском), но при виде меня тут же умолкли. В комнате была ещё куча бесполезных вещей: тросточки, клетка с голубями и клетка с миниатюрными кроликами, банка конфетти и кривых звёздочек, тарелка с разноцветными стёклышками и бумажные канарейки, привязанные нитками на одиноко свисающий провод с лампой. Чтобы как-то прервать это весьма конфузное молчание, я опять не подобрал в своём бесконечно богатом словарном запасе ничего более подходящего, чем "э". Правда потом я добавил ещё кое-что, весьма глупое:
— Нихао.
В этот момент, когда я пересказывал события того дня Максу,— сидя в автомобиле в подвале торгового центра — мой друг неожиданно перебил меня.
— Дебил, это по-китайски.
— Да?! — я аж чуть не подавился — а я-то думал, чего они тогда ещё больше удивились.
Поздоровавшись со своими соседями по-китайски, я сразу же увидел, что первый этаж левой кровати явно никем не занят: голый матрас, ничего лишнего. Поскольку моим единственным желанием было сбежать оттуда и как можно быстрее, я, вытащив злополучную жёлтую бумажку объявления на свободном поле внешней стороны жирно написал карандашом, который нашёл на полу, "It's Otto's bed", налепил своё предупреждение (благо клей ещё не совсем высох) на один из столбов койки и тут же вышел вон.
***
В глухой темноте Медвежьей улицы одиноко светила неоновым зелёным цветом вывеска. Пока люди кругом спали (ну, или пытались уснуть), с каждым вечером всё больше и больше народу открывало дверь под звон колокольчиков, висевших над нею, спускалось вниз по лестнице и погружалось с головой в неторопливую атмосферу бара "Меланхолия". Случайные прохожие редко сюда забредали, но если такое происходило, то после они считали своим долгом распространять по всему городу россказни о том, какая чертовщина здесь творится. Мы всегда махали на них рукой – слухи нас не заботили.
Октябрьское солнце, окутанное в прозрачную дымку, под конец дня медным диском скатывалось вниз, запрыгивало на барабанную установку и отрывалось всю ночь с лунатиками-музыкантами бара. Они всё время играли в повязках на глазах, и периодически кто-то отрубался, – как правило, из солистов почти до конца доходил лишь пианист – а под утро уже никто не играл, кроме барабанщика-энтузиаста, что буквально смаковал свою выдержку. Предрассветная рань – его час, его праздник непослушания, в котором он – главный герой и не обязан не под кого подстраиваться. Правда, через какое-то время к нему присоединился наш новый саксофонист Робби, нанятый специально для Евы, но красотка так и не вернулась: она нашла нормальный бар на окраине города, где любила собираться местная интеллигенция.
– Что-нибудь фирменное, пожалуйста...
Я развернулся, так как до этого расставлял бокалы в стеллаже, и увидел перед собою крепко сложенного мужчину с длинной, в чём-то измазанной чёрной бородой. Он отчаянно пытался вывести салфеткой из неё краску, но та лишь расползалась синим по белой материи, и его попытки были тщетны:
– И если не трудно, можно... – он протянул мне бумажку, исписанную нечитабельным почерком. - Я слышал, что у Маркуса есть немного...
Поскольку это была одна из моих самых первых смен, и до этого никто не умудрялся заказывать "что-нибудь фирменное" или требовать то, что может быть написано на отдельном листке, я стал искать своего работодателя взглядом. Ага, вот он: стоит в зале и с кем-то почтительно разговаривает. Мне крупно повезло, потому что его лицо как раз было повёрнуто примерно в сторону стойки: ему не составило труда увидеть, как я жестами тайно пытаюсь показать "SOS". Повертел пальцем в воздухе: с бесконечных вершин шкафа ко мне подлетели две бутылки – "Безголовый Всадник" и "Оттиратель бород №2015". Я кивком поблагодарил Маркуса и аккуратно подал нужное клиенту – кажется, тот остался доволен.
Посетителей обычно у нас было много, но, как я понял, эти клиенты либо лично знали хозяина, либо просто слышали о нём. Все волшебные и не очень существа тянулись к чародею и души в нём не чаяли, он же в ответ всегда был признателен постояльцам за оказанное внимание, чем ещё больше покорял их сердца. Я тоже по-своему не мог не гордиться им. Честный, скромный, чуткий; с другой стороны, его дурачества и несмешные шутки выводили меня из себя. И неуклюжесть с рассеянностью: счета вести он не умел, налоговая инспекция давно поставила его имя в чёрный список (хах, как и моё), а в магазин послать – только деньги зря тратить: вечно со сдачей его обдурят, или купит что-нибудь не то.
Пока я работал за стойкой, Маркус, как правило, либо помогал в зале Фине, либо, если день выдавался тихим, в углу сам с собою перекидывался в карты и уделял бесценное внимание бутылочке испанского. За барной стойкой он сидел редко, поскольку предпочитал оставаться в тени дальнего конца, куда не доходил свет луны. Мне же приходилось быть под ним всю смену.
В объявлении о поиске рабочего "дружелюбие" указано как одно из основных качеств – и не просто так. В то время как на другой половине музыканты до одури отрывались под бешеный и неслыханный ранее джаз, через меня проходила толпа разношёрстных душ: с их историями, переживаниями, неудачами и страданиями. Одни плакали, другие, наоборот, будто хвастались, третьи – вспоминали с улыбкой, как глупо когда-то они себя вели! Кто-то не смог быть вместе со своею возлюбленной, одного отравили из-за богатств, другой повесился из зависти к таланту брата, а несчастный барон Жиль де Ре уже едва ли не шесть веков тщетно пытается оттереть свою бороду от синей краски... Все они были несчастны и повержены, но ничуть не страшны, несмотря на всю фантастичность: вот, они сидят передо мною и плачутся в мою жилетку. Страх вызывали другие. Те, что за границами этого подлунного бара, такие же, как я: слишком тихие и трусливые; те, кто боится рискнуть, кто ничего собой не представляет, кто боится сдвинуться с места и что-то предпринять. В какой-то момент меня даже охватила паника: мне не хотелось провести остаток жизни без смысла и борьбы.
И тогда, в один из тех дней, когда из посторонних в "Меланхолии" была лишь серая кошка, заранее зарезервировавшая третий столик и заказавшая у небольшого ансамбля композицию "Summertime"; в один из тех дней, когда Маркус выбирался из не освещённого луной угла и садился за барную стойку, я спросил его напрямую:
– Маркус, ты волшебник, и для тебя нет ничего невозможного. Ты дал мне работу, жильё, и я премного тебе благодарен. Но... У меня есть...
Он будто прочёл мои мысли и тут же отрезал:
– Нет.
– Но, пожалуйста! Я даже не прошу у тебя денег! Просто сделай так, чтобы мои родители перестали мне палки в колёса вставлять, чтобы они начали понимать меня!.. Или... Или сделай меня бессовестным наконец.
Мимо прошла Фина с подносом и небольшой лейкой, подала госпоже Кити её заказ и аккуратно полила кактус на её столе – мы всё равно не знали, куда их девать, поэтому разбросали по всему залу, даже на сцене имеется парочка. А голову Сократа поставили посередине в шкаф за моей спиной – думаю, ему весело среди винишка.
– Отто, я не имею ничего против тебя, – слово даю – ты мне очень нравишься, ты славный малый.
Маркус налил себе ещё немного "Чего-то сладкого".
– Но по кодексу волшебников, человеческие взаимоотношения – это то немногое, во что мы не имеем право вмешиваться. И более того, я не считаю тебя настолько безнадёжным, чтобы не справиться самому. У тебя есть голова на плечах. Только уверенность куда-то за шкаф закатилась – иди поищи её, она давно там тебя ждёт.
Он, немного трясясь, вытащил из кармана брюк маленький камень.
– Это – Куриный бог, максимум, что я могу дать тебе. Он приносит удачу. Надеюсь, он придаст тебе храбрости.
– Спасибо.
– И ещё кое-что. Ты не трус. Отношения – это действительно трудно и та ещё головная боль. Просто не затягивай. Иначе никогда не выберешься.
Всё это он говорил размеренно и, на первый взгляд, очень сухо, но потом я понял, что так он пытался проявить заботу. Закончив со своей бутылкой, он пожелал мне безмятежной смены и попросил не сильно спаивать посетителей: после того как я стал главным по алкоголю, клиенты вообще перестали выходить из "Меланхолии" – только выползать. Признаю: я действительно перестарался.
Впрочем, ему не стоило так волноваться. Кроме серой кошки и одного самого безбашенного человека в городе, в тот день никто больше и не зашёл. Последний, кстати, был единственным из посетителей-людей, который после отдыха в баре не стал распространять грязные слухи и сохранил всё в тайне. И это был Макс. Сидя на высоком стуле, он вечно ударялся головой об лампу, свисавшую над столом, два раза чуть не опрокинул бутылку "Для борьбы с мыслями о Desmana Moschata" (но я более чем уверен, что Макс никогда не задумывался о выхухолях), а потом он в диком смущении пытался поговорить с Финой, но та отправила его в нокаут за пару секунд.
– Пфф, да кто она такая... – сполз со стула мой друг и собрался уже уходить.
Для меня это тоже было загадкой. Худенькая, с чёрными немного вьющимися волосами и тёмными глазами – возможно, имевшая греческие корни, хотя я не ручаюсь. Спокойная, но в обиду себя не даёт. Из окружающих более или менее терпит Маркуса, с остальными пытается контактировать как можно меньше. Я не имел ничего против неё, она – против меня; мы просто мирно сосуществовали, по большей части игнорируя друг друга.
***
Пожалуй, крупные неприятности наша небольшая команда, состоявшая из Маркуса, Фины, меня, депрессивной посудомойки и ворчащего гнома-повара, начала испытывать после того, как внезапно во время сильного шторма кусочек буквы "о" на вывеске откололся и поранил ничего не подозревавшего прохожего. К счастью, благодаря способностям и обаятельности Маркуса мы быстро замяли это дело, криво прилепили скол на место, но всё будто бы пошло по швам: одна беда на нас наваливалась за другой. Клиентов стало в разы меньше, потому что многие уходили в спячку, пару раз нас затапливала соседка сверху, кто-то из простых смертных, увидев фавна Робби, пришёл на следующий день с целой толпой священников и любопытствующих, заявляя, что в "Меланхолии" сам Дьявол играет на саксофоне (и это, конечно же, было грязной ложью). Обыски полицией после слишком шумного собрания "Всемирной Организации По Защите Бабаек От Детей", вечное давление со стороны муниципалитета и озлобленных и гиперактивных пенсионеров – всё это сильно подавляло Маркуса, ведь бар как-никак был его драгоценным детищем и единственным пристанищем. Но он продолжал держаться достойно несмотря ни на что. Даже когда под конец ноября Фина вдруг заявила о своём уходе. Попрощалась она с нами просто, не сильно сожалея о расставании. Когда я стоял за своим голубоватым "корпусом корабля" и протирал вымытые бокалы, чтобы не заниматься этим в смену, по щелчку пальцев Маркуса в центре зала неожиданно появилась дверь. Он вручил теперь уже бывшей официантке конверт с деньгами, та их пересчитала, сунула во внутренний карман коричневого пальто и, похлопав по нему, поправила небольшую шляпу и взяла чемодан:
– Что ж... Я наконец-то накопила на новую войну. Ничего личного, Марк: я заранее предупреждала, что надолго здесь не задержусь.
– Да, да, конечно, я всё понимаю. Куда отправишься?
– Хм... Я думала насчёт Африки, но ещё не вполне уверена, – она помахала мне рукой, развернулась и исчезла вместе с дверью.
– Прощай, Афина...
И тогда... В баре "Меланхолия" стало жутко пусто – это заведение впервые начало оправдывать своё название. Раньше, пусть сюда по большей части и приходили для того, чтобы отвести душу, поделиться сожалениями, всё равно здесь царили шум, хаос, яркое освещение, блеск глаз красивых женщин и привлекательных мужчин, музыканты-лунатики, неподражаемое соло барабанщика на тысяче солнечных дисков, смех, радость – всё, что делало "Меланхолию" живой и милой сердцу, неподражаемой. Сейчас – только луна и голубая подсветка бара, музыканты стали просыпаться ещё реже, постоянно какие-то проверки, техника выходит из строя, непонятное и раздражающее меня настроение Маркуса – он теперь вечно витает в облаках и всё пускает на самотёк. И наконец, ещё кое-что охватило детище волшебника: жуткое предчувствие грома финального аккорда.
И он прозвучал. Проревел так, что вся округа всполошилась: ничто не могло перекричать вой мигалок, крики людей с Медвежьей улицы и звон бьющегося стекла – "Меланхолия" горела. Никто не знал, почему начался пожар, был ли хозяин бара внутри во время распространения огня, куда он исчез – на эти вопросы не было ответов даже у меня, казалось бы, одного из самых близких ему людей. В последнюю встречу с Маркусом, когда по залу снова расплывалось "Summertime" и госпожа Кити, которую я как-то шуганул на улице, защищая Сократа, вкушала свой бифштекс в одиночестве, я не заметил ничего необычного в поведении своего товарища. Никаких мыслей о закрытии подлунного рая – нет, нет, нет, мы даже обсуждали то, как нам быть зимой и что предпринять, если вдруг я махну куда-нибудь в экспедицию. А как мне известно, вменяемые люди, даже если речь идёт о волшебниках, не говорят перед побегом на подобные темы так серьёзно, как это делал тогда Маркус.
Когда "Меланхолия" горела, медленно и элегантно, со вкусом, меня подвёз к месту происшествия Макс – он же мне и сообщил о случившемся, ворвавшись во Вьетнамское Общежитие и чуть не испортив фокус Бао и Вана – моих маленьких соседей. Я тут же выбежал с другом из комнаты, даже не накинув куртку, и мы поехали с ним, наплевав на все светофоры в округе. Я ждал, ждал беды, она не давала мне покоя – ведь всё шло слишком гладко, я много раз предупреждал Маркуса, просил его быть осторожным – но он такой неуклюжий! Ещё так вышло, что последнюю неделю мы работали не полностью, взяли выходной, и только стоило мне оставить его одного – свежий выпуск неприятностей тут как тут! Это волшебники должны присматривать за теми, кому они покровительствуют, а не ровно наоборот!
Но былого не вернуть. Огонь, разгоняемый ветром, распространялся всё дальше и дальше, падали хлопья сырого снега, и всё вокруг было так ярко освещено, будто наступил день. Тяжёлый воздух, – аж дышать нечем – жар, ограждение территории и мой жуткий страх: я опять будто оцепенел и совсем не понимал, что происходит. Когда огонь потушили и пожарные всё же смогли проникнуть в подвал, то они, к своему удивлению, обнаружили, что внутри было пусто: абсолютно необжитое помещение с голыми стенами, полом, потолком – будто бара здесь никогда и не существовало. В какой-то момент, после того как было объявлено, что никто серьёзно не пострадал, зеваки разошлись, рабочие уже совершали последние приготовления перед отъездом, а я всё стоял и не мог разобрать: не сон ли это? Вообще всё – с самого начала и до конца. От обалделого отупения меня вытащил Макс, хотя он сам едва ли держал себя в руках.
– Нам нечего здесь делать, пошли...
На следующее утро я с трудом открыл дверь комнаты в коридор – кто-то поставил коробку прямо у входа, она сильно мешала. Оказалось, что это была посылка от неизвестного адресата. Мне. Вернувшись в свою кровать под любопытные улыбочки трёх юных фокусников, я раскрыл её и увидел немного почерневшую гипсовую голову Сократа, остатки моей кактусовой коллекции и учебник по готической архитектуре, читаемый мною в перерывах на работе. И на дне – записка с Куриным богом, который висел у меня на шнуре над барной стойкой и об которого после столкновения с лампой далее ударялся Макс.
"Чтобы спасти Сократа, мне пришлось изрядно попотеть. И прости за кактусы".
Я обрадовался: мне как раз нужна была коробка в силу неимения чемодана – надо же куда-то сложить то немногое нажитое за ноябрь. Ведь я возвращаюсь домой, в родной город, но совсем ненадолго: меня ждёт моя экспедиция, от которой я отказался три месяца назад, желая сохранить нервы своих пожилых родителей.
Шутка. Хоть и плохая. Я был чертовски рад получить эту весточку от Маркуса, как и надежду на то, что однажды, беззаботно прогуливаясь в каком-нибудь городе ночью, я вдруг остановлюсь перед зелёной неоновой вывеской, подумаю что-нибудь вроде: «Неплохо бы вспомнить вкус "Безголового Всадника"!» – и спущусь в подлунный бар "Меланхолия". Только теперь уже в качестве посетителя.

Я - кошка. Хожу где вздумается, гуляю сама по себе.

Отредактировано - Дервиш 09 Ноябр 2015 23:22:48

И небольшое замечание: "От обалделого отупения меня вытащил Макс". Что-то тут надо поменять, чтоб было грамотно.

Отредактировано - Umnyak 28 Окт 2015 14:07:09

Отредактировано - Umnyak 28 Окт 2015 14:18:18

ГГ что именно не смог заплатить? *Налоги* с квартиры или с реставрации? Хотя *Во-первых, ваш покорный слуга не бедная сиротка, и пусть мои родители и находятся на другом конце страны, они, в случае чего, подкинут денежку на пустующий счёт в банке*. Похоже, потеря жилплощади - еще не *случай*.
* В-третьих, я не инвалид и могу прокормить себя, будучи каким-нибудь дворником на худой конец.*
Вон сколько вариантов выхода было, а он занимался безденежной работой.

*— Кнеллер, ты уже больше года нам мозги пудришь, — вдруг запищало в нос у меня за спиной.*
*вечно что-нибудь не ладно.*

Маленькие перлы.

*Хорошо, что тариф безлимитный.*
Надо же, абонплату для безлимитки исправно платит, а о квартплате/налогах/прочем забыл.

*мужчина где-то... наверное, около тридцати с небольшим*
Возраст разглядел и вычислил.

*даже не смог толком разглядеть этого человека*
Кроме возраста. Возраст, уважаемый, определяется немалым набором симптомов, которые нужно заметить и проанализировать. ГГ по описанию вроде и осуществил это, а вроде и нет.

*Нечто высокое, в тёмном пальто, шляпе, кремовых брюках и обычных чёрных мужских туфлях — элегантно, но в то же время просто, не вычурно, на такого в какой-нибудь толпе даже не обратишь внимания.*

Всё же разглядел.

*— Эй! Отто! Ты чего! Ответь! — доносилось из трубки.
Молчание. Как-то сумбурно ответил, что перезвоню позже*

Чьё молчание? Собеседник в трубке говорил, ГГ ответил. Примерно как популярное *с криком „Хазад!“ гномы МОЛЧА бросились в атаку* (с)

Много союза *и* в одном предложении. Путает.

*Причесав свои волосы пластмассовой ложкой*. Это уже тролль-стёб.

В целом рассказ можно было гораздо упростить. Благодаря насыщенности странными деталями ожидалось нечто ого-го!, завязанное на этом, но замысел оказался прост, банален и избит даже в рамках этого конкурса. ГГ был опечален. Нечто случилось волшебное. Нечто изменило его миропредставление в ходе пребывания в Нечто. Нечто пропало, но ГГ уже не был опечален.

Из плюсов - некоторый стиль есть. Остальное запутанно и ведёт в нейтральное *никуда*.

« "Меланхолия" горела, медленно и элегантно, со вкусом»
Описать характер заведения через такой процесс! Изобретательно.

Помог ли автору волшебник на самом деле - не до конца понятно, т.к. в путешествие он (при всей своей слабохарактерности) мог так и не решиться поехать. Не появилось в этом человеке уверенности. Не прослеживается в его речах подобное.

Есть недочёты в тексте. И элегантность сочетания кремовых брюк с обувью чёрного цвета меня смутила.

Так уж вышло - не крестись -
Когти золотом ковать! (с)

Отредактировано - I.V. 03 Ноябр 2015 05:58:23

Вот опять вернулась к Вашему рассказу. Знаете, что подумалось? Слишком ровно. Много женчужин. Все одинаковой величины, ничего не выделяется. Тут мини-шедевров на целый роман. Не хватает времени-пространства насладиться каждой женчужинкой по отдельности, посмаковать.

tauretaria пишет:

Извините, автор, пока не знаю, кто Вы. Потом дам уточнения. А пока запустила по знакомым, что в рассказе вычитала про Общество защиты бабаек от детей. Я не скажу, что мамочки смеются. Они - ржут. В одной фразе - целый мир. Если рассекретитесь, я и автора им подам, на сладенькое. Вот опять вернулась к Вашему рассказу. Знаете, что подумалось? Слишком ровно. Много женчужин. Все одинаковой величины, ничего не выделяется. Тут мини-шедевров на целый роман. Не хватает времени-пространства насладиться каждой женчужинкой по отдельности, посмаковать.

Ахах, хорощо, потом рссекречусь обязательно)