Коша
|
Мурёнка
Чем кормят волшебство?
Ярко светило солнце, ветер срывал с деревьев охапки листьев, тащил по дорожкам. Сетчатый забор превратился в сказочный узорный ковёр. В бесконечно-синем густом небе плыли редкие белые облака. Мила подумала, что в такой день не должно происходить ничего плохого, просто не может. Но вот случилось. На маме было серое пальто, голову укрыл чёрный платок. Отец курил чаще обычного, его руки дрожали, а глаза блестели, словно вот-вот заплачет. Но разве мужчины умеют плакать? Мила вздохнула и взяла папу за руку, тот улыбнулся. Улыбка повисла на его губах пудовой гирей: губы задрожали и, не выдержав тяжести, опустились. Мама присела на корточки и сказала:
– Мы сейчас поедем в церковь, а ты останешься с соседкой, тётей Полиной. Помнишь её?
Мила хотела раскапризничаться, сказать, что тоже должна попрощаться с дедушкой Колей, но не осмелилась и вместо этого кивнула, ушла в дом. В комнате дедушки ничего не изменилось: газеты лежали на столе, и на одной из них поблёскивало увеличительное стекло, на кровати, уткнувшись носом в пушистые лапки, спал кот Барсик, на тумбочке возле окна стоял деревянный дом.
– Поиграй с кисой, а я пока приготовлю обед, – тоскливым голосом сказала тётя Полина и, вздыхая, поплелась в кухню.
Девочка подошла было к коту, но тот недобро сощурился и зло заворчал. Мила отпрянула.
– Чего ты такой злой? Никогда не даёшь себя погладить! Я теперь твоя хозяйка, вот возьму, и не буду кормить!
Барсик демонстративно отвернулся. Мила сделала круг по комнате. Обычно дедушка запрещал трогать свои вещи, говоря, что они хрупкие и их можно сломать, но…
– Но теперь-то можно? – спросила Мила, громко обращаясь к портрету дедушки.
Тётя Полина крикнула с кухни:
– Ты что-то сказала?
– Нет! – соврала девочка и подошла к домику. Как здорово будет куклам жить в почти настоящих комнатках, что видны за крохотными витражными окнами! Мила взялась за ма-а-аленкую ручку двери и потянула. Та не поддалась. Дёрнула сильней – безрезультатно: «Неужели не открывается?» – подумала Мила и постучала. Тук. Тука-тук. Тук-тук-тук. Вспомнила, что когда дед Коля бредил из-за болезни, то выстукивал по ручке дивана этот ритм, раз за разом и умолял кого–то: «Выходи. Выходи, слышишь?»
– Выходи, выходи, слышишь? – потребовала Мила.
Солнце вспыхнуло в витражных окошках. Раздался тихий шорох и… дверца отворилась! На пороге стоял крохотный человечек с серыми волосами и глазами немыслимого фиолетового цвета, одетый в хорошенький синенький костюмчик в руках. В руках он держал трость.
– Вызывали?
Мила отпрянула, но любопытство взяло верх над страхом, и она робко кивнула:
– Вызывали.
Незнакомец смотрел пристально и молчал так долго, что Мила подумала, что он всё же игрушечный, и больше ничего от «куколки» не добьёшься, но тот поинтересовался:
– Так, значит, Мьёрш Регорд Николло всё же оставил нас?
– Наверное, – неуверенно пролепетала девочка, пытаясь сообразить, о ком идёт речь. – А кто это?
– Твой дед, – маленький человечек устало вздохнул, посмотрел на часики размером не больше игольного ушка, махнул ручкой и уселся в кресло.
Мила нахмурилась. Минуту назад на крыльце игрушечного домика не было никакого кресла или она его не заметила? Или человечек настоящий волшебник? Мила радостно захлопала в ладоши:
– А я знаю, кто ты! Я знаю, кто ты! Ты гном! Мне мама про вас читала!!!
Человечек одновременно отрицательно покачал головой и одобрительно улыбнулся:
– Можешь думать и так, – с сомнением спросил: – Ты приготовила мне пищу? Подумала о своём желании и о расплате за него?
– Я не умею готовить, я ещё маленькая, но тётя Полина варит суп, и, если хочешь, можешь пообедать с нами, – испуганно округлила глаза. – Только надо найти маленькую тарелку, а то в моей ты утонешь или сваришься.
Гном расхохотался. Он так смеялся, что выронил трость.
Мила обиделась. Она страшно не любила, когда взрослые считают её глупой. В конечном счете, ничего смешного в том, чтобы утонуть в кипятке, не было.
– Ну и сиди тут один, голодный, – огрызнулась она и села на диван, надув губки и скрестив руки на груди. – Как дурак, – показала язык.
Человечек с видимым трудом сдержал новый приступ смеха и ласково попросил:
– Извини. Обычно мне предлагают совсем другую пищу, и за две тысячи лет, что служу этому миру, я отвык от супа, тарелок и… – поднял трость, – детей.
Мила старалась не менять позы, не смотреть в сторону противного гнома, не задавать вертящихся на языке вопросов, но не удержалась и бросилась к домику.
– А кому ты служишь? А кто такой Мурашка Рекорд? А как ты заставил кресло появиться? А что ты ешь?
Человечек попятился и совсем было скрылся за дверью, смущённый таким напором, а когда девочка замолчала, осторожно переспросил:
– Мурашка? Ну, это насекомое такое. Маленькое, – смерил себя и опустил ладошку к щиколотке. – Вот такое, стыдно не знать, Мила.
– Да нет! Ты спросил… – наморщила лобик, припоминая. – Мурашка ушёл? Я и спрашиваю…
– А! – догадался гном. – Мьёрш Регорд Николло. Это твой дедушка, последний хозяин этого замка.
– Моего дедушку зовут Коля, – попыталась втолковать путающему всё на свете крохе девочка.
– Пусть будет так, – снисходительно согласился человечек.
– Да что ты заладил. Так, да так. Так-такыч какой-то.
Гном сощурил глазки, и в глубине зрачков блеснула пугающая искра.
– А ты почти угадала. Кто-Точ. Чутьё. Чутьё великого колдуна Регорда Николы, узнаю… – слегка поклонился. – Покажи свои руки.
Мила потёрла ладошки друг о друга. Мама просила мыть руки после улицы, но она этого не сделала и, более того, не собиралась делать даже перед обедом.
– Да чистые они…
– Покажи ладони, девочка, – строго потребовал человечек.
Пришлось показать. Пусть ростом гном был мал, но всё же был одним из взрослых, а взрослые имеют привычку жаловаться родителям на непослушных детей.
– Вот, сейчас схожу и помою.
– Так-так, – заинтересованно буркул человечек. – Так-так. Пожалуй, я позволю тебе играть с моим домом, хотя твой дедушка и не хотел передавать его по наследству и определил в музей. Мы отменим его волю.
– А он не будет ругаться? – спросила Мила и густо покраснела. – Ой…
На этот раз Кто-Точ не засмеялся, более того, обещал:
– Я серьёзно поговорю с ним об этом.
– Но… он умер.
– Чушь. Николло не может умереть, вы даже не разобрали крышу, хотя он просил об этом. Положенную мне за желания часть души я уже съел, но семь отражений всё ещё можно найти в семи домах.
– Мне не нравятся такие сказки, – зажала уши Мила. – Мама не разрешает.
Вошла тётя Полина, отодвинула газеты и стекло в сторону и поставила на освободившееся на столе место тарелку с супом:
– С кем ты тут говоришь?
– С господином… – тронула губы, не понимая, откуда на них взялось непривычное «господин», – Кто-Точем, он живёт в домике.
Женщина улыбнулась, как улыбаются детям очень занятые взрослые, бросила короткое: «Понятно» и потребовала вымыть руки. Мила посмотрела на крылечко домика, но никого на нём не увидела. Кресло исчезло. Она по очереди заглянула в окна, несколько раз постучала в дверь заветным стуком, но ничего не случилось.
– Барсик, кыс-кыс, ты же тоже это видел, правда?
Кот встал, потянулся, поднял хвост трубой, и громко протопав по деревянному полу, вспрыгнул на форточку, а оттуда вниз, в сад.
***
Комната дедушки Коли стало Никиной комнатой. Из неё исчезли привычные вещи: портреты, комод, дребезжащий сервант, платяной шкаф и продавленный диван с неприятного цвета ковром, подточенный жучком грубо сработанный стол. Со стен содрали жёлтые обои и оклеили розовыми цветочными.
Девочка уселась на беленькую кроватку, обняла подушку-цыплёнка и сказала, словно бы обращаясь к пустоте.
– Как будто тут никто не жил. Почему они врут, что дедушки не было?
– Потому что иначе им придётся подумать о том дне, когда их самих не станет.
– Мне придётся разобрать потолок?
– Нет, они никогда не увлекались чем-то всерьёз, их души и так лёгкие и неаппетитные, – Кто-Точ сошёл со ступеней домика и вырос, уселся в кресло-качалку, единственный предмет мебели из старой обстановки, который решили оставить. – Ты приготовила мне что-то покушать?
– Да, – достала из сумочки немного измятое, но всё ещё аппетитное пирожное. – Вот, я сама съела три таких.
Мужчина встал, кресло качнулось, принял лакомство, взвесил на ладони.
– Да, ты очень хотела скушать и четвёртое, но оставила для меня. Спасибо.
Мила пожала плечиками:
– Не за что, – помолчала. Она уже спрашивала Кто-Точа почему тот мог изменять рост, но ничего не поняла и снова поинтересовалась. – Всё-таки не понимаю, дом не маленький, ты не маленький, но помещаетесь на подоконнике…
– Ох, ты опять? – волшебник облизнул губы от крема, отошёл в сторону. – Я стал меньше?
– Ну, стал.
Подошёл близко-близко.
– Теперь я большой?
– Да, – кивнула Мила, чувствуя себя крохотной и глупенький.
– Вот… – удовлетворённо кивнул мужчина. – Просто мой домик далеко отсюда.
– Но… – девочка засопела. – Он на подоконнике, а не далеко!
Кто-Точ пожал плечами, словно говоря: «как тебе будет угодно», и облизнул тонкие пальчики. В его взъерошенных мышино-серых волосах появились зелёные прядки, напоминающие листья осоки. Неестественно-большие фиолетовые глаза расцвели оранжевыми всполохами, а вокруг пояса образовалась розовая юбочка, сотканная из тумана.
Мила рассмеялась.
Волшебник поморщился, отогнал облачко-юбочку в сторону, попытался выдрать из волос листья, ойкнул и пробормотал:
– Ненавижу детей. Вечно от их мыслей какие-то побочные эффекты…
Юбочка снова оплела пояс Кто-Точа.
Мила покачала головой:
– Нет, ты меня любишь, ты хороший, – нахмурила светлые бровки. – А ты добрый или злой волшебник?
– Слышала фразу: «Ты то, что ты ешь?»
Девочка закивала.
– Ага.
– Это я сказал, – подмигнул. – Я то, чем меня кормят, и такой, каким видят.
– Ты съешь меня?
– Только если ты накормишь меня собой. Ты не умрёшь, тебе не будет больно, ты даже ничего не заметишь, просто изменишься… – лицо Кто-Точа стало серым и грустным, оранжевые блики в глазах выцвели. – Готова загадать своё главное желание? Я хочу поскорее насытиться.
Мила покачала головой, поджала ноги под себя. Ей стало страшно от шепота, каким заговорил волшебник.
– Ты не хочешь меня есть … – она забегала взглядом по вещам. – Ты хочешь конфету! Я никогда не загадаю никакого желания. Буду добиваться всего сама!
– Посмотрим, – с непонятной грустью сказал Кто-Точ. – Дети всегда говорят правду, жалко, что слова живут в переменчивом, как и я, мире.
***
Шёл первый снег. Он был таким ласковым и таким сказочным, что даже взрослые любовались, а Мила восторженно замерла, забыв обо всём. Деревья – всё ещё в листьях – обернулись в белые шубы. Рябина, алая от ягод, покрылась взбитыми сливками снежинок.
Кто-Точ ехал верхом на Барсике, зарывшись в кошачью шёрстку по самые щёки.
– Ну и погодка…
– Отличная! – кивнула Мила, не замечая нотки омерзения в голосе волшебника. – Как было бы здорово, наверное, рассмотреть снег получше, представляю, как здорово было бы кататься по палочкам и…
– Граням, – поправил Кто-Точ, – И ничего особенного, они не такие и гладкие если приглядеться. Но, если хочешь, просто отойди подальше.
– То есть, ты хотел сказать, поближе? Можно взять дедушкино увеличительное стекло, я его спрятала от мамы.
– Пф-ф-ф, какие сложности. Говорю же, отойди подальше. В конец улицы, а мы с Барсиком подойдём поближе.
Мила пожала плечами и стала пятиться, и вот что странно. С каждым шагом дома становились всё выше, деревья вытянулись до самых белых небес, а сугробы! Сугробы выросли в горы. Огромные, словно стёкла окон, снежинки падали медленно-медленно. Само время стало каким-то длинным и неправильным. И тут девочка увидела Барсика и испугалась. Сначала он был размером с самого себя, потом с тигра, а затем! Один его коготок казался больше Милы. Длинные усы виделись проводами меж столбов электропередач. Кот надменно посмотрел на «хозяйку»: «Так кто не хотел меня кормить?» – облизнул розовые брыла.
Кто-Точ выглянул из-за уха Барсика:
– Ну, чего встала? Прыгай.
– Я?
– Ну конечно. Или ты думаешь, что кот, – рассмеялся, словно это было отменной шуткой, – встанет перед тобой на колени?
Барсик презрительно фыркнул.
Мила спросила:
– А как?
– Так по снежинкам прыгай, глупая твоя голова, аккуратней не поскользнись.
Мила огляделась, прыжок, и она неловко плюхнулась на белую медленную пластину, та накренилась и девочка повалилась обратно на землю, плаксиво буркнула:
– Не получается!
Кто-Точ нехотя выбрался из меха, скатился по шелковистому кошачьему боку и заворчал:
– Мёрзни тут из-за прихотей какой-то девчонки, недоволшебницы, недовзрослой! – и хотя слова были злыми, глаза улыбались. Мужчина помог подняться, посоветовал: – Не торопись. Люди часто сами ускоряют своё время, а потом жалуются, что его ни на что не хватает. Ужасно злюсь, когда слышу: «Скорей бы с работы, скорей бы выходной, скорей бы лето». Каждое слово уменьшает жизнь. Не поверишь, некоторые так часто его произносят, что стареют день за три! Не успеваешь разглядеть, как пробегают, а тем более, не распробуешь мысли.
– А мысли вкусные?
– У тех, кто торопится, нет. К тем, кто торопится, никогда не приходит сказка. Хватит болтать, давай шагай. Только не торопись.
Они взлетели! Это не походило на прыжок, скорей напоминало медленное скольжение. Хрусть – и Мила очутилась на огромной площадке-снежинке.
– Теперь она ещё больше!
– Да, мы отступили ещё немного. Ты стала младше, целый мир помолодел, само время. Смотри, какими радугами рассыпалось.
Мила огляделась.
– Мы в стеклянном лесу?
– Да, но здесь не только лес. Вон там, в самом центре момента времени, домик моего приятеля Скрип-Топа. Но тебе лучше с ним не знакомиться.
– Почему?
– Рассмеётся – заморозит, а расстроится, так утонем в капле.
– А почему небо зелёное? И что это такое чёрное в нём? Кто-Точ, я боюсь.
– Небо? Это Барсик нас рассматривает. Пойдём. Ты же хотела скатиться с горки, смотри, вон там одна грань поломалась.
Они долго шли в гору. Миле хотелось спросить: «Скоро мы уже придём?» – но стоило представить, что может случиться от маленького безобидного «скоро», и слова примораживались к языку. Подъём прекратился, но вместо спуска перед ними возник замок.
– Странно, должно быть, снежинка поломалась сильней, чем я думал.
– Ух, ты, Снежная Королева, – восхищённо всплеснула руками Мила. Им навстречу в белых санях, запряжённых искорками света, ехал кто-то, ощерившийся многочисленными иглами.
– Ну вот, – обречённо буркнул Кто-Точ. – Скрип-Топ, должно быть, услышал, как ты орёшь на все семь миров.
Карета остановилась из-за высокого борта, высунулась острая мордочка, напоминающая ежиную, тихий протяжный голос спросил:
– Кто-о-о-о это топчется тёплыми нога-а-ами по-моему королевству-у-у?
– Это я, – поклонилась Мила, с любопытством разглядывая забавного говорящего зверька, – И он, только это не Так-Так, а Кто-Точ, я тоже сначала перепутала.
– Твоя учен-и-и-и-ица невоспи-и-итанная и гл-у-упая, – безразлично проскрипел игольчатый.
Кто-Точу эти слова не понравились. Он подрос, стал серым, точно грозовая туча, и ответил ледяным тоном:
– Я постараюсь, чтобы и впредь она оставалась такой же.
– Ты ведь пони-и-имаешь, что может случ-и-и-иться, – ёжик гнусаво засопел. – Дети должны расти, и если они не скармли-и-ивают душу, их считают ненормальными…
Мила задумчиво уставилась в лицо Кто-Точа. Оно казалось напряжённым и обеспокоенным, ей не хотелось видеть волшебника вот таким, и девочка, улыбнувшись, щёлкнула ежа по стеклянному носу:
– А ну подвинься и прокати нас уже на санках, вот, – вытащила из кармана конфету, ешь, – сунула в открывшуюся для угроз и ругани пасть.
Скрип-Топа затрясло, задёргало. Глаза замигали всеми цветами радуги.
– Что-о-о? Что ты де-е-елаешь, глупая девчо-о-онка, что ты делаешь!
Кто-Точ присвистнул, подхватил Милу и бросился наутёк. Снежинка-мир накренилась. Замок, ледяные деревья, сани, всё покатилось куда-то вниз. В воздухе запахло клубникой. Кто-Точ и Мила повалились в желобок грани, хохоча и улюлюкая, покатились вниз.
Огромный кот моргнул и подсунул морду, подхватывая хозяйку. Мила плюхнулась в шерсть, словно в перину. Кто-Точ мягко опустился на ноги, шепнул:
– Приближаемся.
Их подхватил ветер. Мила раскинула руки, рассмеялась, а секунду спустя обнаружила себя у подножия горки, образовавшейся на придорожном склоне.
Подошла мама, подняла на ноги, отряхнула курточку:
– Поросёнок. Взрослая девочка и такое вытворяешь! – но замолчала. – Что это?
С неба шёл розовый снег с запахом клубники. Падая, он мерцал, словно северное сияние, и снова становился белым.
Прохожие замирали и пытались объяснить волшебство.
– Должно быть, на конфетном заводе фильтры сломались, – сказала тётя Полина, выходя на крыльцо.
Мама кивнула:
– Или шутка аэроклуба, как думаешь, самолёты летают в такую погоду?
Облако на миг превратилось в огромного ежа. Он изумлённо глянул вниз, на землю, потом потёр лапкой нос, оглушительно чихнул и исчез.
– Летают военные, вот один ушёл на сверхзвук. Учения, сейчас постоянно где-то идут учения.
***
Мила заболела. Она лежала в своей кровати, а мама, накормив, напоив и дав лекарства дочери, решила отдохнуть, села за компьютер.
Кто-Точ заметил:
– Это всё Скрип-Топыч. Чихнул и тебя заразил.
Девочка рассмеялась. Смех запрыгал внутри её тела и отозвался кашлем и головной болью. Она тоскливо посмотрела на тёмное зимнее окно, за которым, как и вчера шёл снег, только сегодня в белых пушинках не было сказки. Или так казалось?
– А ёжику сейчас хорошо?
– Хорошо, пришло его время. Летом он не такой важный. Сидит в чьём-нибудь стареньком холодильнике и намораживает килограммы льда, а хозяйка потом охает: «Только недавно размораживала, откуда столько взялось?»
– Расскажи мне что-нибудь ещё… – зевнув, попросила Мила.
– Ну, слушай, – Кто-Точ уселся на край постельки девочки, поправил одеялко.
Жил на свете Ветер. Это был необычный ветер, каких много, а тот, что любил поговорить. Он шумел в кронах по-особенному, так что люди прислушивались и переспрашивали друг у друга: «Ты что-то сказал?». Ещё этот Ветер обожал дымоходы, лепил из дыма колечки и фигурки и вот однажды он так увлёкся, что не заметил, как закрылась задвижка в трубе. Он пару раз стукнул в крепкий металл, а потом решил: «Выберусь через форточку». Ветер вылетел из поддувала, рассыпав сажу по полу, пронёсся по комнате, привычно разбрасывая вещи, и собирался убраться из душного жилища поскорей, но… остановился.
В кресле сидела девушка: длинные волосы, кругленькое личико, маленькие ладошки и невозможно тонкие бессильные ножки. Она держала в руках книгу, но смотрела мимо страниц, словно с открытыми глазами видела сон.
Ветер ухмыльнулся и налетел на незнакомку, пошелестел страницами, зарылся в тонких волосах, спросил: «Чего ты сидишь тут? Подними газеты, что я повалил, подмети сажу, всё дело».
Она огляделась по сторонам, словно услышала каждое слово, а потом рассеянно ответила:
– Я не могу, папа унёс мою коляску в ремонт.
Ветер, наполовину вылетевший из дома, оглянулся. Девушка смотрела прямо на него. Смотрела так, словно видела полупрозрачный поток воздушного тела и несуществующее лицо. Ветер почувствовал, что тяжелеет, сполз на пол и спросил, волнуясь и разбегаясь во все стороны:
– Ты можешь по-настоящему слышать меня?
– Наверное. Ты тот, кто срывает осенние листья с верхушки липы за оградой и расклеивает их по стёклам машин. Ты иногда поёшь в нашей печи о том, что видел. Ты и правда летал так далеко? Ты действительно видел замок над морем и говорил с его призраками? – её недавно безжизненные глаза озарились жадным любопытством и тревогой, словно боялась, что все услышанные истории окажутся ложью.
Ветер облетел вокруг кресла.
– Правда, всё правда. Но тебя я раньше не замечал.
Девушка улыбнулась:
– Меня часто не замечают, а, заметив, отводят взгляд.
– Я тебя понимаю, – ответил ветер, покачнув люстру.
– Но ты всё же можешь летать, – с болью в голосе и завистью заметила девушка. – А мне иногда не хватает сил перевернуть страницу книги, чтобы узнать, что случилось.
Ветер задумался:
– Но ты всё же не прозрачная, – попытался утешить он.
Девушка обеспокоенно прислушалась.
– Слышишь? В печную трубу упала птица, надышалась дымом, – заёрзала и как-будто потянулась. – Мама! – крикнула она. – Мама, там птица! – но никто не ответил. Должно быть, женщина вышла на улицу. – Ветер, миленький, помоги птице, я не хочу, чтобы она умерла…
«Умерла» – подумал ветер. Это слово отозвалось странной болью. Он не до конца понимал, что значит «умереть», потому что сам был бессмертным, но ужас в голосе девушки заставил метнуться из форточки, спуститься в трубу и поднять лёгкое воробьиное тело наверх.
– Больше не падай, – сказал он приходящей в себя птахе, та нахохлилась и промолчала. – Неблагодарная. Ветер собирался лететь прочь. Лететь к морю, чтобы кричать вместе с чайками, лететь к скалам, чтобы носить меж них бесконечное эхо, но подумал: «Надо сказать девушке, что всё в порядке, – и снова удивился себе: – Разве есть что-то, что я должен сделать?» И стало тоскливо, захотелось выть. Он слетел к форточке и шепнул: – Птица жива.
Девушка облегчённо вздохнула, поблагодарила:
– Спасибо огромное.
Ветер улетел. Он летал всюду, но словно был прикован к маленькой безымянной фигурке, сидящей в кресле. Не мог думать ни о чём другом, всё задавал себе вопрос: «А что, если птица снова упадёт в дымоход, а позвать на помощь некого? А что если не будет сил перевернуть книжную страницу?» И вот, неделю спустя, не выдержал и вернулся.
Девушка сидела в инвалидной коляске. Странно, но теперь она не была такой уж бесцветной, как в первую встречу. Щёки её зарделись, а во взгляде появилась искорка мечтательности. По лёгкому шороху занавески девушка узнала:
– Ты вернулся.
Ветер шепнул:
– Вернулся.
– Что ты видел?
И он не мог спеть ни строчки, не мог вспомнить, где летал.
– Только тебя… – с ужасом ответил Ветер. Он заметался по комнате. – Что ты читала?
– Не знаю, – виновато ответила девушка. – Я всё слушала, не вернёшься ли ты в дымоход и не вскочишь ли на старую липу…
И с тех пор они вместе. Ветер стал дыханием девушки, и та пошла на поправку. Она стала врачом. Они всегда вместе и только рядом друг с другом могут видеть мир цветным.
Мила, совсем было задремавшая, улыбнулась. Лицо Кто-Точа сменилось обеспокоенным маминым. Потом в комнату вошла незнакомка, которую держал в своих объятьях ласковый полупрозрачный силуэт-Ветер. Девочке дали какие-то лекарства и она уснула: «Как её зовут? Я бы хотела, чтобы, как и меня. Тогда это была бы моя, моя собственная настоящая сказка».
***
Случилась беда. Самая настоящая! Мила пришла из садика, а домик Кто-Точа исчез. Дрожа от страха, девочка спросила у мамы:
– Где он?
И та сразу поняла, о чём говорит дочка, виновато развела руками:
– Ты совсем с ним не играла, а это очень дорогая вещь, мы его продали одному дяденьке, – принялась мыть посуду. – Но мы купили тебе взамен другой, он там в коробке.
Мила чувствовала себя так, словно внутри поселился десяток морозящих Скрип-Топычей.
– Купили?! – швырнула коробку с пластмассовым особняком. – Вы… – стёрла набежавшие на глаза слёзы. – Вы не домик, а меня с дедушкой продали и Кто-Точа в придачу! Ненавижу вас!
Она убежала к себе в комнату и горько-горько расплакалась. Кот Барсик, первый раз ласковый, потёрся о руку холодным влажным носом, замурлыкал.
Мила огрызнулась:
– Ты! Почему ты их не остановил?
Кот виновато мякнул: «Я страшный только маленьким девочкам, что я мог сделать?»
Мила вскочила на ноги, собрала барби-домик, с надеждой постучала заветным: «Тук. Тук-тук. Тук-тук-тук».
– Выходи. Пожалуйста, выходи.
Мама и папа стали ссориться на кухне. Отец проворчал: «Да мы на эти деньги настоящий дом купим! Подумаешь, капризы! Поревёт и перестанет!» А мама тихонько заметила: «А мне теперь кажется, что Мила права… »
***
Мила не находила себе места. Ей ничего не хотелось: «Друзей не продают» – крутилось в голове. Сама не зная, что делает, девочка взяла старые коробки и принялась мастерить. Домик получался неказистый, кривой, но та не сдавалась. Наконец, трепеща от волнения, она постучала в дверку: «Тук. Тук-тук. Тук-тук-тук».
– Выходи, пожалуйста, выходи.
В тёмном окошке мелькнула крохотная искорка. Тук. Тук-тук. Тук-тук-тук. Искорка стала расти. Тук. Тук-тук. Тук-тук-тук. Домик распрямился и приобрёл степенную монолитность. Тук. Тук-тук. Тук-тук-тук. Мила завизжала от восторга:
– Выходи, пожалуйста, выходи, я больше не буду злиться! Я больше не буду никого винить!
– Узнаю чутьё Мьёрш Регорд Николло… – дверка тихонько отворилась.
– Я думала, никогда не увижу тебя.
– Я был рядом. Ты звала, я приходил. И из двери твоего дома и из рисунка и из этого, – указал пальцем на барби-домик. Но, что ни говорил, ты не слышала.
Мила смутилась. Ей вспомнилась болезнь дедушки, его скрюченные пальцы, барабанящие по ручке дивана заветное: «Тук. Тука-тук. Тук-тук-тук». Девочка обняла волшебника, заглянула в фиолетовые глаза с оранжевыми искорками.
– Потому что я злилась? Да? – догадалась. – Волшебство нельзя продать или потерять! А дедушка, он…
Старое кресло покачнулось. В нём сидел старик с котом на руках. Розовая комната зазолотилась узорными обоями. Зазвенел хрусталём сервант, продавленный диван потянулся на львиных лапах. Мила улыбнулась. Пусть торопятся взрослые, говорят, им есть куда торопиться. А она постарается видеть.
Кто-Точ поклонился и подал ей большое увеличительное стекло.
– Давай, посмотри. Может быть, кто-то вызывал волшебника?
Мила глянула в выпуклый светящийся мир.
– Смотри… кто-то читает о нас…
Отредактировано - Дервиш 09 Ноябр 2015 23:26:19
|
Версия для печати
Спасибо за такое светлое творение!
