Конкурс рассказов - Ближний Космос - Рассказы

Круглый радиофон в углу потолка моей каюты монотонно загудел механическим голосом: «Всем членам экипажа срочно собраться в рулевой рубке корабля». Это могло означать только одно: мы, наконец-то, после трёх месяцев полёта в ледяных просторах космоса, достигли своей цели. Я неохотно слез с постели и начал одеваться. Часы на руке показывали пять часов утра. По коридору мимо моей каюты кто-то торопливо пробежал, звонко стуча каблуками по чёрной плитке. Я предположил, что это вечно нервная и суетившаяся без повода Лилия Кох, биолог корабля, но не главный биолог — она входила в состав экспертной группы крупнейшего биолога Земли мистера Акинаву. Закончив одеваться, я выключил в каюте свет и вышел в коридор. Там на меня сразу же неожиданно набросился химик Парсон.
— Ты что, Крам?! Совсем срам потерял? Срочного вызова не слышал? Или тебя это не касается?
И он грубо схватил меня за шиворот и поволок к лифту. Конечно, может я на самом деле не слишком спешил, но всё-таки не смог перенести такую обиду, к тому же я был невысокого роста, телосложения худощавого и вообще сморчок хилый по сравнению с этим Парсоном, имевшего громадный рост и упитанное телосложение. Я забрыкался у него в руках, отчаянно заворочал головой и возмущённо заговорил:
— Не имеете права для рукоприкладства! Я буду жаловаться капитану Янгу! Отпустите немедленно, я и сам дойду!
Сплюнув на пол, Парсон грубо отпустил меня и бросился в открытый лифт. Я заскочил вслед за ним и нажал кнопку верхнего этажа, где размещалась капитанская каюта, большой зал для собраний и обсуждений важных проблем, рулевая рубка «Эридана».
Выйдя из лифта, я обнаружил у входа в рубку трёх человек, взволнованно шептавшихся и загадочно озиравшихся. Я узнал врача Кара, его ассистента Вундера и медсестру Киру. Увидев нас с Парсоном, они кивнули нам и быстро, один за другим, скрылись в рулевой рубке. Мы зашли вслед за ними. Оказывается, весь экипаж корабля, и все пассажиры уже собрался в рубке, и мы с Парсоном были последними. Капитан Янг, стоявший у самого обзорного экрана, сердито окинул нас взглядом и начал говорить своим громким повелительным голосом:
— Я вижу, что все уже в сборе. Тогда я начну. «Эридан» полчаса назад вышел на эллиптическую орбиту вокруг планеты, которая и является целью нашего непростого путешествия. Ещё ни одна нога человека не ступала на поверхность этой загадочной планеты, и поэтому наша экспедиция является уникальным техническим достижением человечества. Главная наша цель: поиск любых форм жизни на Марсе. Обнаружение, тщательное изучение этой жизни и является нашей задачей на данный момент. Предварительное сообщение: «Эридан» садиться на Марс не будет, мы пошлём посадочный модуль «Комета». А сейчас мы должны выбрать членов экспедиции, которая будет проводить исследования на поверхности Марса. Слово предоставляю старшему пилоту корабля Эрику Сапсу.
Капитан Янг хрипло кашлянул и кивнул головой старшему пилоту Сапсу, стоявшего рядом у приборной доски управления. Тот невозмутимо начал:
— Буду предельно краток. Предлагаю отправить на планету Марс всю бригаду биологов во главе с Акинаву, географа Даву, химика Парсона, врача Кара, инженера Ирвина, астрофизика Боуля и пилота Дота. Возражения есть?
Я немного огорчился из-за того, что холодный как скала главный пилот Сапс не произнёс мою фамилию. Мне, как и всякому нормальному любопытному человеку, хотелось побывать на этой красной планете, к которой мы летели три месяца через ледяной мрак Вселенной. Впрочем, посредственный механик, каким я являлся, врядли мог быть полезен экспедиции по поиску жизни на этой планете.
— Возражений нет, господин Сапс, — ответил врач Кар.
— Тогда сообщаю, что старт «Кометы» назначен сегодня на два часа дня. Времени для сборок достаточно. Какие у кого вопросы? — важно осведомился капитан Янг.
— В каком регионе Марса «Комета» осуществит посадку? — первой выкрикнула Лилия Кох, вытянувшись на носочках и приподняв голову.
Капитан Янг окинул её таким уничтожающим взглядом, что и пилот Сапс бы съёжился.
— Планируется спуск в экваториальной области планеты под названием Сидония. Я бы попросил уважаемых сотрудников задавать вопросы по существу и только! — сказал Янг, демонстративно не глядя на Лилию Кох.
— Предполагается ли нашими уважаемыми биологами существование на Марсе воды в жидком состоянии? — шепелявым голосом спросил астрофизик Боуль.
— Исследования покажут! — грубо выкрикнул химик Парсон и хлопнул в ладоши.
Капитан Янг сдвинул свои сердитые брови и недовольно произнёс:
— Если более серьёзных вопросов у членов экипажа не имеется, я предлагаю разойтись и начать сборы.
Все тут же покинули рулевую рубку, расходясь по своим рабочим местам. А я тем временем подождал, пока не очистится пространство у экрана. Потом я невозмутимо подошёл к огромному, почти на всю стену, чёрному экрану. Взору моему предстал оранжево-красный диск планеты Марс. С виду совсем непримечательная планетка, как мне показалось. На диске угадывались очертания крупных тёмных и светлых участков. Минуту я смотрел на планету, как вдруг над моей головой раздался громовой голос:
— Роберт Крам! Не соизволите ли пойти на своё рабочее место!
От неожиданности я, конечно, подскочил и бросился к выходу, успев, однако, заплетающимся языком пролепетать: «Так точно, мистер Сапс!».
Я ушёл к себе в мастерскую, мрачное, заваленное всевозможным металлическим хламом помещение на самом низшем этаже корабля. Там я принялся чинить брошенную вчера вечером машину «ДЭ-3». Провозился с ней я до восьми утра по земному времени, потом пошёл в умывальную, а оттуда — в нашу общую столовую, где обычно завтракали, обедали и ужинали почти все члены нашей экспедиции. В столовой, к моему удивлению, завтракали всего четверо: химик Парсон, который сердито на меня взглянул, инженер Ирвин, добродушный и весёлый человек, медсестра Кира и Лилия Кох. У них был разговор, и я молча сел к столу, сделав крайне голодную физиономию.
— По предварительным данным, на планете нет разумной жизни, но есть, возможно, примитивная — бактерии, червячки, микробы какие-нибудь и так далее, — деловито говорил Парсон, жуя пшеничный хлеб.
— Но возраст планеты не менее 4,5 млрд. лет! — многозначительно произнесла Лилия Кох, размахивая вилкой с проткнутым куском рыбы. — За такое продолжительное время на планете должна была развиться высокоразвитая разумная цивилизация!
— Но зачем же так категорично, позвольте, уважаемая госпожа Кох?— благодушно сказал инженер Ирвин, зажмурив глаза от сладкого пирожного. — Если бы там была разумная цивилизация, мы бы давно бы её заметили, обнаружили и вступили в контакт!
— Возможно, что там живёт слаборазвитая в технологическом отношении разумная раса, — предположила Кира.
— Постойте! С кем это я говорю! Вы вообще видели эту планету?! — возмущённо воскликнула нервная Лилия.
— Как же, видели, с обзорного экрана рубки. А что, собственно, вас так удивило, госпожа Кох? — спросил Ирвин.
Парсон и Кира с недоумением воззрились на странную Лилию.
— Неужели вы ничего не почувствовали?! — разочарованно произнесла бледная Лилия, с надеждой поглядывая каждому сидящему в глаза.
— А что, собственно, мы должны были почувствовать? — с презрением спросил Парсон и пожал плечами.
Видно было, что никем не понимаемая Лилия Кох находится в затруднении подбора необходимых слов для объяснения, что же все должны были почувствовать, глядя на планету Марс. И тут вдруг в образовавшейся тишине я нечаянно проговорил как-то неожиданно громко и резко:
— Присутствие разумной жизни!
Все сидящие за столом вздрогнули и повернулись в мою сторону. А Лилия Кох радостно воскликнула:
— Да, именно это, господин Крам! Присутствие на этой планете разумной жизни! К тому же, скорее всего, гуманоидной и высокоразвитой, как и человечество!
— Мне невозможно слушать этот бред! — возмущённо воскликнул Парсон и демонстративно заткнул уши ладонями. — Какая к чёрту высокоразвитая гуманоидная цивилизация?! Где её проявления, следы деятельности?! Да будь она населена сколь нибудь развитыми существами, мы бы сюда не прилетели искать микробную жизнь!
Ошеломлённая грубостью и непониманием химика, Лилия вскочила с места и стремглав бросилась вон из столовой. Инженер Ирвин постарался успокоить разъяренного Парсона:
— Не принимайте вы всё это близко к сердцу! Девочка ещё молодая, неопытная, ей хочется новых глобальных открытий.
А Парсон вдруг набросился на меня, мирно уплетавшего овощной салат:
— И ты, Крам, в те же ворота лезешь! «Разумная жизнь!» Я тебе покажу разумную жизнь, биолог паршивый!
Я поперхнулся и с недоумением посмотрел на Парсона. Хотел было тут же ответить ему на грубость, но вдруг перехотел, молча встал, не закончив завтрак, и неторопливо вышел из помещения.
Почему-то весь этот разговор оставил у меня на душе неприятный осадок. И не потому, что я ляпнул ту несчастную фразу, из-за которой бедная Лилия пришла в такой восторг. Просто я потом понял, что и вправду мне что-то странное почудилось в этой красной планете, когда я смотрел на неё из рулевой рубки корабля. Такого состояния у меня ещё не было за все двадцать два года моей жизни. Поэтому, чтобы приободриться, я пошёл к своему лучшему другу Анри Даву. Анри по профессии был географом, вернее, космографом. Он с раннего детства бороздил космические просторы вместе со своими родителями, которые трагически погибли семь лет назад при странных обстоятельствах. Я постучался в каюту Анри Даву. Изнутри донёсся голос: «Входи, Роберт», и я вошёл.
Анри сидел за столом и чертил карандашом по разложенной карте Ближнего Космоса.
— Привет. Готов к высадке? — спросил я и сел рядом.
— Привет, — кивнул головой Анри, не отрываясь от карты, — к какой высадке?
— Ну как же, ты зачислен в команду исследователей планеты Марс. Спуск назначен на два часа! — удивился я.
— Ах, да! Я забыл! — он мимолётом взглянул на ручные часы.
— Что думаешь об этой планете? Есть там жизнь или нет? — спросил я, так как мне по прежнему не давала покоя эта планета с тех пор, как я увидел её матово-оранжевый диск с экрана. К тому же я завидовал Анри: он вскоре пройдётся по поверхности планеты, будет дышать тамошним воздухом и любоваться неярким и холодным солнцем.
— На какой планете? — рассеянно спросил Анри, не отрываясь от рисования линий на карте.
— На планете Марс, конечно! Куда мы летели эти три месяца! — воскликнул я раздражённо из-за того, что вот человеку скоро лететь туда, а ему совершенно наплевать на это.
Анри не докончил проводить очередную линию, осторожно положил карандаш и посмотрел мне прямо в глаза.
— Я думаю, что там скорее всего, безжизненная пустыня, — и Анри кивнул в сторону космического пространства, находившегося за бортом нашего корабля.
— Откуда ты знаешь, что там безжизненная пустыня?! — удивился я.
— Протри глаза, Роберт! Марс находится в двухстах тридцати миллионах километрах от Солнца, температуры на поверхности отрицательные! Атмосфера сильно разряжена, а океанов и морей нет и быть не может! Какая тут может быть жизнь! — наставительно произнёс Анри мне прямо в лоб.
— Ну, ты же всё-таки не биолог, — попытался я оправдаться, — вот биолог Кох заявляет, что на планете существует развитая цивилизация.
— Биолог Кох? С каких это пор ты прислушиваешься к мнению этой помешанной? — с издевкой спросил Анри.
Я пролепетал что-то насчёт закрытия данной темы, потом сказал:
— Как приземлишься там, сразу радиографируй мне. Хочу знать, как выглядит поверхность этой планеты.
— Обязательно, — кивнул Анри и снова занялся своими чертёжными работами.

2
Направляясь в свою каюту, я столкнулся в коридоре с великим биологом Акинаву. Это был невысокий плотный человек настолько неопределённого возраста, что каждому, кто впервые увидит его, сразу в голову приходит мысль: «Интересно, а сколько ему лет?». Увидев меня, господин Акинаву широко улыбнулся и сказал добродушным голосом:
— А я только что вас искал, мистер Крам! Пакуйте вещи, вы приняты мною в команду спускаемой экспедиции на планету!
Я настолько был не готов к такому сообщению, что долго недоумённо смотрел на мистера Акинаву, не моргая и открыв от удивления рот. Увидев моё смятение, мистер Акинаву пояснил с той же благодушной улыбкой на лице:
— Я был только что у капитана и немедленно потребовал включить в состав исследовательской группы и вас, как ценного и незаменимого исследователя на поверхности этой планеты. Капитан согласился без промедления. Вы летите, мистер Крам. Можете собирать все свои вещи и необходимые приборы.
Тут я немного оклемался и залепетал:
— Но как вы догадались, что я хочу лететь?.. Постойте, но я же никакой не исследователь, я простой механик-инженер! Зачем я на планете?
Господин Акинаву взглянул мне в самую душу и широко улыбнулся.
— Мне вас порекомендовал один человек, мнение которого я очень ценю. Вам этого достаточно?
От неловкости я кивнул и пробормотал что-то насчёт благодарности. Акинаву понимающе кивнул и пожелал всего доброго.
Когда я, наконец, понял, что лечу на «Комете» вместе с Анри и другими на Марс, то меня вдруг окутал необъяснимый страх. Это был первый приступ страха непонятного рода со времени нашего старта с Земли три месяца назад. Может быть, я уже тогда почувствовал, что на этой загадочной планете с нами произойдёт что-то страшное. Но через пять минут я прогнал неприличествующий мужчине страх и с радостью начал готовиться к предстоящей высадке на планету Марс, напрочь забыв о некоем человеке, порекомендовавшем меня как ценного учёного биологу Акинаву. Вспомнил я об этом уже при посадке на летающий модуль «Комета».
Ровно в два часа все члены предстоящей экспедиции стояли в кормовом отсеке корабля, у входа в ангар, где стояла готовая к старту «Комета». Капитан Янг делал последние наставления:
— Ваша задача — найти предполагаемые живые микроорганизмы, сделать химические и физические анализы тамошнего воздуха, почвы, воды, если таковая обнаружится. Все результаты проб и исследований немедленно слать по радио на корабль каждый день. Начальником экспедиции я назначаю главного пилота Сапса. У кого есть возражения?
Я, конечно, огорчился, что жестокий Сапс тоже летит на Марс, но возражений у меня не было. У других членов экспедиции тоже. Все уже с нетерпением рвались на урчащую «Комету». Тогда капитан Янг важно сообщил, демонстративно подняв руку:
— Тогда в добрый путь. Приступайте к посадке.
Все члены экспедиции по очереди начали входить по высокому трапу в летающий модуль. Я тоже быстро взобрался вовнутрь «Кометы» сразу же вслед за Анри. Позади себя я услышал громкий стук каблуков и неуклюжие движения и шорох. Обернувшись, я увидел раскрасневшуюся от натуги Лилию Кох, несшую два доверху набитых портфеля и две кожаные сумки. Я тут же подскочил к ней и отобрал оба портфеля. Она улыбнулась и кивнула мне головой. Мы нашли свои места, сели и пристегнули ремни безопасности. Пилотировать аппарат должен был сам мистер Сапс, помощником его был пилот Дот. Когда все уселись, из кабины пилота донёсся предупреждающий сигнал: «Внимание! Стартуем! Всем пристегнуть ремни!»
«Комета» мелко задрожала, раздался рокот работающего двигателя. Потом резкий толчок вперёд — и мы рванули в космическое пространство. Полёт к Марсу занял тридцать минут. За несколько минут до посадки аппарата на поверхность планеты, из кабины пилота донёсся невозмутимый голос Сапса: «Приземляемся. После сигнала всем надеть защитные костюмы.»
Корабль подбросило и рвануло резко назад. Мы все в своих креслах подскочили. Потом вдруг настала тишина и полное спокойствие: «Комета» совершила посадку на поверхность планеты Марс. Тут я словил блуждающий взгляд Лилии — она сидела в кресле справа и смотрела на меня. Взгляд её был отчуждённым и задумчивым, она как бы смотрела сквозь меня. Я подумал, что ей страшновато немного очутиться на этой неизвестной планете, поэтому я улыбнулся ей и весело сказал:
— Ну как, Лилия? Готова начать биологические исследования?
Она быстро закивала головой:
— Да, конечно! И ты будешь помогать мне!
А потом резко добавила, посерьёзнев и нахмурив лоб:
— Или ты хочешь работать с Анкером?
Я удивился и рассмеялся:
— Я буду работать сам по себе! Ведь я механик! Зачем мне работать в группе биологов!
Лилия Кох закусила губу и перевела взгляд на свои ноги. Потом сказала:
— Господин Акинаву сказал, что ты должен работать вместе со мной. У тебя есть способности, Роберт! Я это сразу почувствовала! — тихо сказала она, не глядя на меня.
Тут я догадался:
— Лилия, это ты порекомендовала меня мистеру Акинаву?
Она кивнула и вздрогнула — раздался длинный сигнал, означавший сборы и вылазку наружу. Все вскочили с кресел и начали надевать защитные костюмы и маски для дыхания. Лилия Кох исчезла из моего поля зрения.
Когда все экипировались по полной программе, в сборное помещение вошёл пилот Сапс.
— Наружные датчики показали температуру минус пять градусов по Цельсию. Состав здешней атмосферы не пригоден для дыхания человека, поэтому дыхательные маски не снимать ни в коем случае. Всё ясно? Тогда в путь.
3
В той местности, где приземлилась «Комета», было ясное прохладное утро. Жёлтоватое косматое солнце низко висело над далёким горизонтом, небо было низким, бледно-розового цвета и, казалось, давило своей тяжестью на здешнюю землю. Вокруг нас простиралась обширная холмистая местность с пересечённым рельефом и разбросанными то тут, то там небольшими диковинными растениями высотой с человека. Мы все стояли недалеко от спускаемого трапа «Кометы» и с любопытством рассматривали пейзаж планеты Марс. На всех были надеты прочные пластичные космические костюмы серебристого цвета и прозрачные кислородные маски. Я вынес из «Кометы» свой ящик с необходимыми инструментами и поставил его в шести метрах от аппарата. Ко мне подскочил Анри и взял за рукав:
— Пойдем, обследуем местность.
Я возразил:
— Удаляться от корабля без разрешения мистера Сапса я не рискну. Подождём распоряжений.
Тут раздался голос Сапса, созывавшего всю группу к себе.
Когда все собрались, Сапс начал раздавать распоряжения для каждого. Боуль, Парсон и Бичем должны будут обследовать местность к северу от корабля, Ирвин, Акинаву и сам мистер Сапс пойдут на запад, Анкер и Фрезия — на юг, а мне с Анри достался восток. Пилот Дот, Лилия Кох и врач Кар должны остаться дежурить у «Кометы» и быть на связи со всеми членами экспедиции. Главная цель этих первых походов: первоначальное обследование местности, описание ландшафтов и всех явлений и объектов, заслуживающих внимания. В существовании жизни на Марсе уже не сомневался никто: вокруг росли кривые деревья с колючками и узкими листьями и мелкая трава светло-зелёного цвета. Обитателей животного мира мы пока не успели обнаружить.
Мы с Анри надели на запястье ручные радиофоны, проверили их связь и с весёлым настроением пустились на восток. Ослепительное жёлтое солнце всё выше поднималось над горизонтом, и мы начали чувствовать приближение тёплого дня. Мы шли сначала по твёрдой потрескавшейся почве красно-оранжевого цвета, а потом началась мелкопесчаная холмистая местность с разбросанными кругом крупными камнями.
— Интересно, а вода здесь имеется? — поинтересовался я вслух.
— Конечно, только мы сейчас в пустынной области и воду здесь найти будет трудновато, — отозвался Анри.
— Вот видишь, Анри, а ты говорил, что здесь безжизненная пустыня! — рассмеялся я и указал на ползущее по песку маленькое длинное животное с панцирем на спине.
Анри с любопытством взглянул на животное и пожал плечами:
— Что ж, я ошибался. Главное, чтобы здесь не обитали страшные чудовища, не прочь полакомиться мясом космических путешественников.
Впереди мы увидели высокие каменистые скалы, без какой либо растительности.
— Свернём к тем горам, — предложил Анри.
Путь к горам занял полчаса. Это были чёрно-серые глыбовые горы с крутыми каменистыми склонами, на которых не могла укрепиться никакая растительность. Мы подошли к самому подножью и остановились, глядя вверх.
— Хочется взобраться на них, посмотреть сверху на окружающую местность, — сказал Анри и первым бросился на приступ неприветливых скал.
Мне особо не хотелось лезть на такую неприступную кручу, тем более я не был первоклассным скалолазом, а падение с крутого уступа грозило либо серьёзным увечьем, либо смертью.
— Может не надо, Анри?! — крикнул я другу.
— Подожди внизу, если боишься! — отозвался тот, ловко карабкаясь вверх.
Я тяжело вздохнул и неторопливо полез вслед за ним. Поднявшись метра на три, на меня внезапно нашёл такой приступ страха, что я чуть не отпустил руки, державшиеся за каменные уступы. Я остановился, прижался к скале и закрыл глаза. «Это с непривычки», — подумал я и начал глубоко дышать в кислородной маске. Но это не помогало: непонятный страх не уходил, а всё нарастал, начала нестерпимо болеть голова. Это состояние у меня длилось несколько минут, что я даже напрочь забыл об Анри, который был где-то наверху. Я не в силах был поднять ставшую как камень голову вверх, чтобы позвать друга и оповестить его о моём недомогании. К горлу подступила тошнота, голова была готова разорваться от непонятной, тупой боли. И тут внезапно я почувствовал, как кто-то крепкой хваткой схватил меня за спину и потянул вниз. От неожиданности и охватившего меня ужаса я закричал во всё горло и дёрнулся изо всех сил. И тут над самым моим ухом раздался спокойный голос: «Это я, Роберт! Очнись!»
Я повернулся и увидел бледное лицо Лилии Кох. «Спускайся вниз, Роберт!» — умоляюще попросила она и снова потянула меня вниз. Я повиновался и начал спускаться. Достигнув твёрдой земли, мои ноги подкосились, и я распростёрся от бессилия у подножия скалы. Лилия опустилась передо мной и спросила: «Как ты?» «Плохо! — прохрипел я и приподнялся. — Анри наверху!»
«Да», — кивнула головой Лилия и посмотрела вверх на скалу. Оттуда не раздавалось ни малейшего звука.
— Анри! Анри Даву! — изо всех сил начала кричать Лилия, задрав голову к горам.
Я поднялся на ноги и тоже начал во всё горло звать Анри. Но он не отозвался. Я хотел было вызвать его на связь по ручному радиофону, но обнаружил, что мой радиофон неисправен. «Чёрт побери! Только что работал! Лилия, попробуй набрать Анри со своего!» — крикнул я. «У меня радиофон тоже не работает», — ответила Лилия и почему-то спрятала руки за спину. Я подскочил к ней и посмотрел на её руки. «Боже мой, Лилия, где твой радиофон?!!» — крикнул я безнадёжно ей в лицо. Она отпрянула от меня и отвернула лицо: «Я забыла его надеть…».
— Как можно забыть радиофон?! Да в этой пустыне заблудиться можно! Как бы ты тогда без радиофона связалась с лагерем и со всеми остальными?! — воскликнул я, обхватив голову руками.
Поэтому я уже собирался было полезть опять по склону скалы вверх на поиски исчезнувшего друга, но Лилия Кох решительно меня остановила:
— Там гибель, Роберт, одумайся! Возвратимся к лагерю, оповестим всех!
Я запротестовал:
— Какая к чёрту гибель?! Как можно бросить Анри здесь одного?!
И я бросился вверх на скалы с удвоенной энергией. За мной начала карабкаться Лилия.
— А ты куда?! Оставайся внизу, разобьешься! — крикнул я на неё.
— Нет! — не глядя на меня, сказала она и первой полезла на очередной уступ.
Но не успели мы пролезть выше пяти метров, как на меня напала страшная головная боль, в глазах потемнело, все мышцы тела ослабли, сознание начало мутиться. Я понял, что сейчас упаду от нестерпимой боли в голове, и остановился. До моего сознания вдруг начал доходить один факт: чем выше поднимаешься по склону, тем сильнее наплывает приступ страха и сильнее головные боли. «Понял, наконец, несносный?! А ну быстро вниз!» — закомандовала Лилия, увидев моё состояние. Я быстро начал спускаться обратно на землю, еле удерживаясь слабыми руками за острые камни скалы. Лилия тоже спускалась, с беспокойством поглядывая на меня. Внизу я немного оклемался и сказал заплетающимся голосом:
— Идём к лагерю, немедленно! Позовём всех сюда!
— Да-да! Пойдём быстрее! — и Лилия Кох подошла и крепко взяла меня за руку.
Мы побежали по песчаному грунту назад к нашему лагерю. И тут я набегу спросил у Лилии:
— А ты, Лилия, чувствовала боли в голове на склоне этой горы?
— Да, конечно! — ответила она, крепко держа меня за руку и глядя прямо перед собой.
Я был удивлён, но всё-таки сказал ей ещё пару слов:
— Спасибо, Лилия.
4
Высокая напряжённая фигура мистера Сапса прискорбно выделялась на фоне тёмного экрана в кабине управления «Кометы». Здесь находились все члены экспедиции, кроме Анри Даву. Мистер Сапс старательно настраивал самый мощный радиофон аппарата для улавливания хоть самого слабого сигнала, исходящего от ручного радиофона Анри. Но все его усилия вот уже пятнадцать минут не давали никакого результата: радиофон Анри не отвечал. В помещении царило напряжённое и тягостное молчание. Все присутствовавшие чувствовали что-то угрожающее, с чем они столкнулись на этой с первого взгляда безобидной планете. Я пребывал в ужасном состоянии, мне не терпелось бежать что есть силы к той самой чёрной скале, где бесследно исчез мой друг. И тут вдруг мистер Сапс воскликнул, повернувшись к нам:
— Никакого сигнала. Очевидно, что радиофон Анри Даву пришёл в неисправность так же, как и у мистера Крама. Поэтому я назначаю немедленную вылазку на поиски Даву со всей экипировкой и оружием. Идут все, кроме мисс Кох, нарушившей моё приказание оставаться у корабля, и мистера Анкера, остающегося сторожить «Комету». Все остальные немедленно собирайтесь, выход к горам через пять минут. Путь нам укажет мистер Крам.
Я быстро выскочил из помещения, чтобы взять из склада новый исправный радиофон. То, что Сапс не сообщил о проишествии на «Эридан» капитану Янгу, вызвало у меня крайнее неодобрение. О таком чрезвычайном случае надо было возвестить «Эридан» сразу, не откладывая до окончания поисков Анри. Видно, мистер Сапс надеялся отыскать Анри и считал, что тот просто заблудился в тех горах и по небрежности разбил свой радиофон о камни. Но не только я был до крайности взбудоражен этим происшествием. Все остальные также обнаруживали сильное беспокойство по поводу внезапного исчезновения Анри Даву, а Лилия Кох и вовсе никому в глаза не смотрела.
Через пять минут мы тронулись в путь к чёрным горам, и я шёл впереди отряда, рядом со мной бодро шагал мистер Сапс.
День был в самом разгаре, температура окружающего воздуха повысилась до десяти градусов по Цельсию, воздух над холмистой равниной был густым и прозрачным. Яркие лучи высокого солнца нещадно слепили глаза. Все шли молча.
Через некоторое время мы подошли к тем самым чёрным скалам, на которые взобрался Анри Даву и не возвратился. Сапс с интересом посмотрел на крутые склоны горы и невесело проговорил:
— Да, только молодёжь с тупыми мозгами могла полезть на такую кручу. Здесь разбиться до смерти не так трудно.
Из всех присутствующих не оказалось ни одного хорошего спортсмена и вообще все были людьми зрелого возраста, кроме меня и Фрезии, так что лезть на гору снова пришлось мне. Но, помня предыдущие попытки, я не спешил.
— Полезу я один, — сказал вдруг мистер Сапс, — если только мистер Крам не захочет составить мне компанию.
— Я тоже полезу, — тут же вырвалось у меня.
— Ну что ж, в путь. Всем оставаться внизу и следить за нами и за окружающей местностью насколько возможно, — проговорил Сапс и первым начал неторопливо взбираться на гору.
И тут произошло нечто непонятное и страшное одновременно. В тяжёлом пыльном воздухе вдруг раздался душераздирающий протяжный крик. Все подскочили и в страхе начали озираться вокруг, ища источник этого дикого крика. И он скоро нашёлся: в несколько метрах от нашей группы, за каменным выступом скалы на груде рассыпанных камней лежало тело Анри Даву, корчившегося в предсмертных судорогах. Врач Кар только успел присесть над ним, как несчастный Анри испустил дух. Все оторопело столпились вокруг его тела. Я с неслышным воплем кинулся на колени перед своим другом и припал к его груди. Голова Анри была вся в крови. «Он мёртв, мистер Крам. Отойдите, пожалуйста», — тихо сказал врач Кар.
5
Мы немедленно доставили тело Анри Даву в лагерь, где врач Кар провёл тщательное исследование причин смерти несчастного. Остальные между собой разговаривали мало и только шёпотом. Сапс приказал никому не покидать лагеря ни при каких обстоятельствах, пока он сообщает капитану Янгу на «Эридан» прискорбный случай. Я, Фрезия и Джек Бичем пошли в рубку «Кометы», чтобы послушать разговор Сапса с капитаном Янгом. Там находился пилот Дот, который стучал длинными пальцами по клавишам прибора, вызывая на срочную связь «Эридан». Мистер Сапс стоял слева от него, повернувшись к экрану спиной. Мы вошли и тихо встали у входа, боясь нарушить напряжённую, пропитанную необъяснимым страхом тишину рубки. Наконец через несколько минут мы услышали громкий голос капитана Янга, прозвучавшего неестественно радостно в настоящей обстановке: «Комета! Говорит Янг. Какие новости? Докладывайте».
Мистер Сапс спокойно сел в кресло около Дота, тяжело вздохнул и начал неторопливо говорить бесчувственным голосом: «Капитан Янг, здравствуйте. Говорит старший пилот Эрик Сапс. Докладываю следующие обстоятельства: сорок минут назад на крутых скалах, находящихся в двух километрах от посадочного модуля, насмерть разбился географ Анри Даву, бывший в том месте с механиком Робертом Крамом по моему приказанию обследовать окружающую местность. Доктор Кар сейчас осматривает тело Даву для установления точной причины смерти. Никто более не пострадал. Какие будут дальнейшие указания, капитан?»
Все, находившиеся в рубке, затаили дыхание, ожидая приказаний капитана Янга после таких ужасных новостей, неожиданных и шокирующих для всех, потому что ничто не предвещало таких опасностей на этой мрачной планете, хотя на ней люди до сих пор и не появлялись. Как следовало ожидать, на другом конце радиосвязи повисло секундное молчание, а затем раздался голос Янга: «Мистер Сапс, немедленно пригласите к радиофону доктора Кара!» Сапс лишь кивнул в нашу сторону и Джек Бичем первым рванулся из рубки. Вскоре раздались голоса, восклицания: все члены экспедиции вместе с доктором вбежали в рубку, окружая Сапса и Дота. Доктор Кар быстрым движением подошёл к радиофону и сказал: «Говорит доктор Кар». В помещении тут же настала абсолютная тишина. Я заметил, что доктор бледнее мела. «Доктор Кар, каковы истинные причины смерти мистера Даву?» — строго спросил капитан Янг. Доктор тяжело поник головой над приборной доской и неуклюжим движением вытер рукой потный лоб. Потом раздался его измученный голос: «Капитан, считаю своим долгом сообщить, что смерть Анри Даву произошла при очень странных обстоятельствах. На тех скалах мистер Даву был подвержен смертельному внешнему воздействию, сильному электромагнитному излучению, которое привело к непереносимому живым существом давлению внутри черепной коробки. Мистер Даву скончался от чудовищного давления на головной мозг. Это всё, что я имел намерение сказать, капитан».
На всех присутствующих сообщение доктора Кара произвело ужасное впечатление. Фрезия застонала, ворочая головой в поисках спасения. Анкер удивлённо крикнул: «Не может быть!» Парсон грубо произнёс, ни к кому не обращаясь: «Вот это да! Сматываться отсюда надо поскорей!» Из радиофона раздался голос капитана Янга, и все вокруг притихли:
— Ваша миссия, господин Сапс, на следующие несколько часов: тщательное исследование чёрных скал и местности вокруг для выявления смертельного источника электромагнитного излучения и объяснения его природы в пределах возможностей. Возьмите с собой все приборы и инструменты, имеющиеся в модуле, троих человек оставьте сторожить «Комету», а сами направляйтесь к скалам. И напоминаю вам, уважаемые коллеги, что мне и остальным членам «Эридана» прискорбно слышать о гибели молодого учёного, но теперь наш общий долг — разобраться в причинах его смерти. А теперь за работу, господа. Буду ждать вашего следующего вызова через два часа. И будьте осторожны».
Мистер Сапс объявил, что он оставляет пилота Дота, Фрезию и Джека Бичема в лагере, а остальным наказал немедленно собираться в путь. Я вышел в коридор вслед за господином Акинаву.
— Мистер Крам, — я вздрогнул, когда биолог окликнул меня, — можно вам кое-что сказать.
— Да, конечно, — рассеянно проговорил я и остановился.
На душе у меня было прескверно, сердце болезненно ныло от боли, а мозг не мог нормально воспринимать окружающее. Я не мог поверить, что несчастный Анри Даву был намеренно убит здешней враждебной силой непонятной природы.
Господин Акинаву с сочувствием посмотрел мне прямо в глаза и сказал:
— Мужайтесь, мистер Крам, вам придётся нелегко. Но я всеми силами верю в вас.
Я горестно кивнул головой в знак благодарности и тяжело вздохнул. Но когда в следующую секунду я спохватился и с недоумением воскликнул: «Но что вы имели ввиду?!» — то увидел только быстро удалявшуюся спину великого биолога.
Мне стало ещё больше не по себе. До меня вдруг стало доходить, что некоторые члены нашей таинственной экспедиции знают что-то важное, касающееся планеты Марс, но скрывают это от остальных. Я содрогнулся от этой внезапной мысли и подумал, что тогда смерть Анри Даву не была полной неожиданностью для этих людей. От отвращения и злобы за бедного моего друга я остервенело разыскивал необходимые инструменты для похода на проклятые скалы. Я разберусь, в чём там дело! Я отплачу за своего друга! Вот только бы мне выпить пару таблеток от головной боли! Проклятые скалы! Там, наверное, находится какое-то силовое поле, убивающее смертельным излучением!
И тут над самым моим ухом раздался спокойный голос:
— Таблетки от головной боли не помогли бы.
От неожиданности я встрепенулся всем телом и увидел возле себя Лилию Кох. Я совсем не слышал, как она вошла. К тому же мне казалось, что я думал про себя.
— Странное дело, Лилия, как думаешь? — вялым голосом спросил я и отошёл в другой угол помещения за кислородной маской.
— Да, — грустно ответила она.
Я чувствовал, что Лилия что-то знает, но что именно — я себе не представлял, но мне уже начинало казаться странным поведение мисс Кох, поэтому я неторопливо подошёл к ней и открыл рот, чтобы спросить напрямую, как она вдруг произнесла, глядя мне в глаза и в то же время бесконечно далеко сквозь меня:
— Разумная цивилизация планеты не хочет иметь с нами дело.
Я остался стоять с открытым ртом, недоумённо глядя на Лилию, как в следующую секунду раздался громкий крик мистера Сапса, созывавшего всех в путь. Лилия Кох быстрым движением метнулась к выходу. Я еле поспел за ней.
Остальные члены экспедиции уже стояли на выжженной почве у трапа «Кометы». Мистер Сапс сказал:
— Прошу всех соблюдать осторожность и ничего не предпринимать без моего ведома.
И наш отряд бодро двинулся к цели.
Маленькое сияющее солнце уже клонилось к закату, но воздух был всё ещё тёплым. На потемневшем тяжёлом небе появились длинные белые облака. Вдруг в небе прямо над нашими головами пронеслось какое-то чёрное существо с длинными крыльями. «Смотрите, птица!» — вырвалось у меня. Кое-кто быстро взглянул вверх. Неизвестная птица сделала один круг в воздухе и вскоре скрылась из глаз. Несколько минут все шли молча. Я из любопытства глядел на небо: белые облака медленно передвигались по нему, растягиваясь ещё больше. Одно такое облако вскоре полностью затмило солнце, двигающееся к горизонту, и мы все почувствовали свежую прохладу. «Да, солнце здесь холодное и неприветливое!» — сказал мистер Боуль.
Мы уже подходили к чёрным скалам, как вдруг Анкер издал убийственно страшный вопль и рухнул наземь, обхватив голову руками. Все бросились к нему. «Что случилось, Анкер?!»— воскликнул шедший рядом с ним инженер Ирвин. Несчастный Анкер начал корчиться в страшных судорогах, черты его лица неимоверно исказились, в глазах отражалось нечеловеческое мучение. Доктор Кар растолкал всех столпившихся и присел над Анкером. Тот силился что-то сказать, но не мог ни слова выговорить от охватившей его сильной боли. Никаких внешних источников, послуживших такому состоянию Анкера, мы не заметили. Врач молча ощупывал корчившегося на потрескавшейся земле Анкера, и мы поняли, что здесь замешана та же неизвестная сила, что убила и Анри Даву. Мистер Сапс внезапно выхватил свой лазерный пистолет и закричал:
— Всем насторожиться и достать оружие!!! Оно где-то рядом! Осмотреть местность!
Все всполошились, выхватили оружие. Я почувствовал, как от страха у меня подогнулись колени, и перехватило дыхание. Мы, не сговариваясь, окружили лежащего Анкера и сидящего над ним доктора, и начали вглядываться в окружающую местность. Солнце всё ещё было закрыто большим белым облаком, поэтому на землю легли вечерние сумерки. На востоке от нас злобно высились те самые чёрные скалы, прямо перед нами лежала сухая оранжевая земля, вся покрытая крупными трещинами; кое-где росли колючие низкорослые деревья не выше одного метра и маленькие коричневые кустики. Возможно, эта растительность и весь пейзаж планеты всё-таки местами и напоминал Землю, но я вдруг почувствовал, насколько чужда и негостеприимна для человечества эта планета, находящаяся в 80 млн. км от планеты Земля.
Несколько минут напряжённого молчания и сосредоточенности не дали результатов: ничего подозрительного мы не обнаружили. Тем временем врач Кар отрывисто проговорил:
— Мистер Анкер умирает от кровоизлияния в мозг. Я ничем не могу ему помочь.
«О боже!» — горестно воскликнул мистер Боуль и бросился к несчастному Анкеру.
Я и инженер Ирвин также подошли к умирающему. Бледное лицо его было залито кровью, а глаза были наполнены невыразимым ужасом, страхом и болью, но страхом не перед смертью, а перед чем-то ужасающе неведомым. Глядя на окровавленное лицо Анкера и его гаснущие глаза, я весь содрогнулся от охватившего меня страха перед этой убийственной силой, живущей на планете Икс. И тут вдруг Анкер приподнялся с земли, повернул к нам голову и хрипло произнёс: «Они в моём мозгу! Как больно! Помогите… Я не могу понять, чего они от меня хотят!»
И после этого Анкер упал замертво. Врач пощупал его пульс и тихо произнёс: «Он мёртв». Мистер Боуль встал с колен и воскликнул с дрожью в голосе:
— Я думаю, дорогие друзья, что нам пора покидать эту планету и возвращаться на «Эридан»!
— Вот именно! Сматываемся отсюда поскорей! — поддержал инженера химик Парсон.
Мистер Сапс, не опуская лазерного оружия, подошёл к телу Анкера и проговорил твёрдым голосом:
— Это уже вторая жертва на этой планете. И я думаю, что всем здесь присутствующим ясно, что причины смерти и Анри Даву и Анкера загадочны и непостижимы, поэтому поручение капитана Янга я считаю невыполнимым. Значит, более благоразумным будет возвращение на «Эридан». Новых жертв я не хочу. Но, тем не менее, мы должны проголосовать: поднимите руки те, кто считает более благоразумным немедленно возвратиться на «Эридан»?
Руку поднял сам мистер Сапс, химик Парсон, инженер Ирвин, астрофизик Боуль, биолог Акинаву и врач Кар. Я тоже не раздумывая поднял бы руку, не будь так ужасна смерть моего лучшего друга, да и доброго мистера Анкера. Я подумал, что это не совсем правильно: боязливо убегать, даже не постаравшись, как следует, разобраться в смерти двух человек. Поэтому я один не поднял руки и стоял, опустив голову и ни на кого не глядя. Но тут оказалось, что не один я не поднял руки. Мистер Сапс вдруг недовольно произнёс раздражённым голосом:
— Мисс Кох, как я понимаю, против возвращения на «Эридан»?!
Все посмотрели на мисс Кох. Она стояла поодаль и смотрела на мистера Сапса спокойными сочувственными глазами.
— Да, я против. Но я не одна такая: мистер Крам также не поднял руки.
Сапс и все остальные повернулись в мою сторону. Только Лилия Кох на меня не смотрела. Мне оставалось только догадываться, как она узнала, что я не поднял руки: я стоял от неё в таком ракурсе, что видеть она меня не могла ни под каким углом зрения. Мистер Сапс спросил у меня:
— Объясните нам, мистер Крам, почему вы не хотите возвращаться на «Эридан»?
— Мы должны узнать причину смерти Анри Даву и Анкера! — воскликнул я мужественно.
Вокруг воцарилось тишина. Все смотрели на меня непонимающими взглядами и с издевкой, кроме Лилии Кох и мистера Акинаву.
— Что ж, мистер Крам, если вы считаете возможным разобраться в смертях Даву и Анкера, я не буду мешать вам и мисс Кох. Сейчас мы все возвращаемся на «Комету» для сообщения обо всём капитану Янгу, а вам двоим я даю времени ровно два часа. После этого мы покидаем планету Икс.
С этими словами мистер Сапс бросил мне под ноги круглые электронные часы с ремешком для крепления на руку.
— Ровно два часа, мистер Крам и мисс Кох. Если через это время вы не возвратитесь на «Комету», ни ждать вас, ни идти на ваши поиски мы не собираемся! Всё ясно?! — ледяным тоном проговорил Сапс, глядя мне в глаза с ненавистью.
Я молча перевёл взгляд на валявшиеся на красном песке часы, нагнулся и поднял их.
— Вам всё ясно, мистер Крам?! — спросил Сапс, поглядев на меня с пренебрежением. Остальные члены экспедиции спокойно стояли и молча глядели на меня и на мисс Кох.
— Всё ясно, мистер Сапс, — ответил я.
Через несколько минут я и Лилия остались одни в этой холодной песчаной пустыне, усеянной чёрными камнями и населённой неизвестной сущностью, убившей двоих человек. Я понятия не имел, что мне делать дальше, усталость и последние трагические события взяли верх, поэтому я уселся на большой чёрный камень, лежащий неподалёку, и задумался, любуясь здешним тёмно-красным закатом. Солнце садилось за горизонт в той стороне, где находились те проклятые чёрные скалы. Их зазубренные неровные вершины чётко вырисовывались на фоне светло-розового участка неба. Смотря в ту сторону, я невольно почувствовал, что надо, во что бы то ни стало преодолеть эти неприступные скалы и перелезть на ту сторону. Я и сам не мог сказать, откуда появилась эта уверенность, но я вдруг подумал, что за этими скалами находится нечто такое, что прольёт свет на гибель Анри и Анкера. И тут возле самого моего уха раздался тихий голос:
— Правильно, Роберт, нам надо перебраться через эти скалы на ту сторону. Поэтому нечего сидеть, время только теряем.
Я вскочил на ноги и удивлённо посмотрел на Лилию Кох. Она стояла позади большого камня и весело смотрела на меня. В руках она держала вырванный кустик травы с длинными белыми корнями.
— Пошли, Роберт! — сказала она, повернулась ко мне спиной и зашагала к чёрным скалам.
Я поплёлся следом за ней, не смея задавать никаких вопросов. Я подумал, что Лилия, возможно, читает мои мысли, но потом я рационально сообразил, что это невозможно. Скорее всего, последнее время я произношу вслух некоторые свои мысли и не замечаю этого. Но тогда получается, что у меня не всё в порядке с головой и я, возможно, схожу с ума на этой планете. Эта мысль повергла меня в подавленное настроение, и я отчаянно начал нагонять идущую впереди Лилию. Как только я поравнялся с ней, она глянула на меня и улыбнулась.
— Брось, Роберт, ты вовсе не сходишь с ума! — сказала Лилия.
Я оторопел и тут не выдержал и спросил:
— Как ты это узнала, Лилия?! Ты читаешь мои мысли?!
Лилия Кох только устремила свой взгляд к гаснущему солнцу и ускорила шаг.
Десять минут у нас ушло на то, чтобы дойти до стены чёрных скал. Потом Лилия спросила у меня, глядя на самую вершину скал:
— На какую высоту взобрался тогда Анри Даву?
— Точно не знаю, я не видел его снизу, — ответил я. — Но, думаю, что достиг почти вершины.
Ничего не говоря, Лилия быстро зашагала вдоль кромки скал на восток. Я последовал за ней. Сейчас мне почему-то начинало казаться, что Лилия Кох не в первый раз на этой планете, и что она прекрасно знает, с чем мы здесь столкнулись. Конечно, это было полностью бредовая идея и ни на чём не основанная, но я почему-то не сразу от неё отказался. Идя за три шага позади Лилии вдоль чёрных скал, я задумчиво смотрел ей в спину. Только через несколько минут я удосужился спросить её:
— Куда мы идём, Лилия?
Она вдруг остановилась и посмотрела на вершину скал. Потом задумчиво сказала:
— Здесь подъём намного проще, не правда ли?
Я тоже посмотрел на скалы и согласился с ней:
— Да, ты права. Полезем на вершину?
— Да, Роберт, полезем.
После этого Лилия вдруг сделала такую странную и непредсказуемую вещь, что я от удивления и страха издал громкий протяжный крик: она резким движением сняла свою кислородную маску и небрежным движением отбросила её на землю. Инстинктивно я тут же подскочил к ней, на ходу снимая свою маску, чтобы надеть ей. Я испуганно подумал, что её маска, возможно, пришла в негодность или сломалась, но через несколько секунд я увидел спокойное лицо Лилии Кох, непринуждённо дышавшей здешним воздухом. Она смотрела на моё ошарашенное лицо и чуть-чуть улыбалась своими тонкими губами, в её тёмно-синих глазах светилось торжество и радость. Не знаю, сколько минут прошло взаимного молчаливого созерцания, но за это время я успел подумать даже о том, что Лилия Кох на самом деле не человек и не землянка, а замаскировавшийся коренной житель планеты Марс, каким-то образом внедрившийся в нашу экспедицию. Я ещё не отошёл от шока, как Лилия Кох спокойно произнесла:
— Успокойся, Роберт, я человек, не сомневайся в этом. Тебе я тоже советую снять маску: здешний воздух вполне пригоден для нашего дыхания.
Но я не спешил снимать кислородную маску, так как был уверен, что я всё-таки человек с планеты Земля, пока ещё человек, поэтому вполне разумно предполагал, что воздух Марса будет ядовит для меня. Но Лилия не дала мне, как следует поразмыслить, подошла ближе и резким движением сняла мою маску. Я испуганно дёрнулся, перестал дышать, в голове искрой пронеслось, что Лилия Кох хочет меня таким образом убить. Потом я глубоко вдохнул воздуха, звонко чихнул и опустился на оранжевый песок. Дышалось легко и просто, мне показалось, что мы вдруг очутились на Земле: воздух был чистым и приятным.
— Ну как, Роберт, всё хорошо?! — наклонившись ко мне, сочувственно спросила Лилия.
Я пролепетал, поднимаясь на ноги:
— Вроде бы да.
Лилия сразу же повеселела и сказала, отвернувшись к скалам:
— Это было необходимо, поверь мне Роберт. Если бы мы остались в своих кислородных масках, то на этих скалах погибли бы, как и бедный Анри Даву. А теперь вперёд, скоро совсем стемнеет.
И она ловко полезла по каменистому склону наверх чёрных скал. Мне оставалось ничего другого как последовать за ней. Подъём в этом месте на самом деле был намного проще: здесь сломать шею можно было только при неосторожности и нерасторопности. Взобравшись на высоту около пяти метров, я почувствовал лёгкую головную боль и покалывание в ушах. Но боль не была настолько нестерпимой как на том склоне, где я два раза поднимался на вершину скалы. Про себя я предположил, что сила и степень головных болей зависят от места и определённого склона чёрных скал, но вдруг немного выше надо мной раздался голос Лилии, спокойной как никогда:
— Боль вовсе не зависит от безжизненных скал и камней, Роберт. Причина этого кроется в живущей на планете разумной цивилизации, которая таким образом пытается вступить с нами, людьми, в контакт.
Я с удивлением выслушал её слова и воскликнул:
— Что?! Лилия, я совсем не понимаю тебя! Если здесь есть разумная цивилизация… Постой, откуда ты знаешь, что здесь существует цивилизация?! Мы же ничего не видели, не правда ли?! Никаких следов. Или ты что-то видела, Лилия?!
Но Лилия Кох ничего не ответила и ещё быстрее полезла наверх. Уже порядком стемнело, последние жёлтые лучи родного Солнца посылали из-за невидимого горизонта последние отблески света. Расстилающаяся перед чёрными скалами светло-коричневая потрескавшаяся равнина с разбросанными камнями и валунами погрузилась в тёмно-серый сумрак. Противоположный горизонт полностью тонул в чёрном мраке. Ночь здесь наступала резко, без вечернего перехода, как на экваторе на Земле. Мы поднимались всё на большую высоту, и через несколько минут я почувствовал приближение вершины. Первой добралась Лилия: она выпрямилась и отошла от края обрыва, по которому взбиралась.
— Какая красота, Роберт! — услышал я её взволнованный голос.
Я поспешил взобраться на твёрдую площадку скалы, поднялся на ноги и посмотрел туда, куда смотрела Лилия. Нашим глазам представилось широкое прозрачно-голубое озеро с крутыми скалистыми берегами, поросшими необычными цветущими растениями. Неимоверно прозрачные воды этого бескрайнего озера в последних лучах заходящего солнца отсвечивали множественными белыми, голубыми и красными искрами, создавая поистине завораживающее прекрасное зрелище. Это было просто неожиданной находкой для меня в особенности: я никак не ожидал найти в этой холодной каменистой пустыне такое большое количество воды.
— Роберт, сколько времени нам осталось из назначенных двух часов мистером Сапсом? — спросила Лилия, не поворачивая ко мне головы.
Я совсем забыл о наставлении мистера Сапса о том, что они собираются покинуть планету через два часа, и что если мы не вернёмся вовремя, никто нас ждать не собирается. Посмотрев на часы, лежавшие в правом кармане моего серебристого костюма, я ответил Лилии:
— Осталось один час и пятнадцать минут.
— Что ж, времени ещё достаточно, — сказала она и пошла к противоположному краю скал, — мы должны спуститься к ним.
Я пошёл за ней. Склон горы, спускавшийся к озеру, был очень крутым и обрывистым, и мы с Лилией спускались крайне осторожно: если здесь не удержаться и сорваться, можно сразу распрощаться с жизнью. Спуск занял долгое время. Лилия хранила молчание и была полностью поглощена опасным спуском к озеру, как и я, впрочем. Но потом вдруг случилось такая ужасная вещь, что я чуть не умер от страха: спускавшаяся чуть пониже меня Лилия Кох вдруг не удержалась на очередном каменном уступе и без единого звука сорвалась со скалы и полетела вниз, на острые предгорья чёрных скал. Я услышал чей-то дикий пронзительный крик, наполненный ужасом и страхом, пролетевший над скалами, потрескавшейся равниной и прозрачным озером: «Ли-ли-я!!!» Я не сразу понял, что это был мой собственный крик. С лихорадочной быстротой я начал спускаться к подножью скалы, уже не соблюдая осторожность. «Разбилась!!! Разбилась!!! Лилия!» — пронеслось у меня в голове. Преодолев последние метры крутого спуска, я очутился на высоком каменистом берегу прозрачного озера. Тела Лилии я нигде не обнаружил: чёрные голые камни были пусты и молчаливы. Я решил, что она чудесным образом осталась невредимой, поэтому начал звать её по имени во всё горло: «Лилия!» Ни единого человеческого звука не донеслось до меня. Только появился со стороны озера какой-то тихий мелодичный звон, исходивший, несомненно, от искусственного источника. Но я пока не обращал внимания на этот звон, ибо непонятное исчезновение Лилии Кох испугало меня больше. Я побежал по правому каменистому берегу озера вперёд, отчаянно ища глазами разбившуюся Лилию. Но все мои поиски не дали никаких результатов: я был абсолютно один в этой странной местности с непонятным озером. «Озеро! Ну конечно!» — осенило меня вдруг, и я подошёл к пологому берегу прозрачного озера. Здесь произрастали тёмно-красные и бурые растения с длинными листьями, кое-где среди них зацвели белые и синие круглые цветы. Я осторожно пробрался через эти заросли к самой кромке воды и остановился в нерешительности. «Лилия!» — ещё раз что есть мочи позвал я в сторону прозрачно-голубой глади спокойного озера. Ни звука в ответ. Я вдруг почувствовал ужасное, сковывающее разум и сердце одиночество. Солнце полностью зашло за горизонт, и на озеро легла молчаливая и таинственная темнота, пронизанная смертью и страхом. От бессилия и охватившего меня ужасающего одиночества, я прилёг на каменном берегу озера, у самой кромки воды и стал глядеть на слабо искрящуюся гладь озера. Тут до моего сознания снова донёсся тот тихий непонятный звон, исходивший, как мне показалось из глубин этого озера, и я приподнял голову. Над самой поверхностью озера, на расстоянии двадцати метров от берега, висел небольшой сгусток неяркого красного света, бросая лёгкие отсветы на прозрачную воду. Я не удивился и продолжал наблюдать за таинственным светом, раздумывая, что же это может быть. Выглядел этот свет вполне мирно, и я подумал, что это, возможно, здешнее своеобразное природное явление. Через несколько минут он начал постепенно гаснуть, пока не исчез совсем. Мне вдруг в голову пришла ужасное сравнение этого красного сгустка света с умирающей человеческой душой, и я встрепенулся всем телом и закричал вслед гаснущему свету: «Лилия, вернись!» Но красный свет полностью угас, и над поверхностью озера воцарилась тёмно-синий мрак. Я лежал на чёрных камнях у самой полосы тёмной воды и уже смотрел на здешнее ночное небо. На нём я усмотрел несколько слабых звёзд, но что это за звёзды, я сказать не мог. Я попытался найти знакомое созвездие Малой Медведицы, и вскоре одно большое яркое созвездие в форме летящей птицы с длинными крыльями мне показалось до боли знакомым и родным. Уверенность в этом росла с каждой минутой, и моя душа вскоре наполнилась тихой радостью и счастьем, страх одиночества и смерти отступил, ко мне вернулись физические и духовные силы. Я резко поднялся на ноги, пошатнулся, словно пьяный, не усмотрел границу берега в наступившей тьме и почувствовал, как моя правая нога погрузилась в ледяную воду озера. Я сразу же инстинктивно отдёрнул ногу назад на камни. Потом перевёл дыхание и осторожно потрогал свою вымокшую ногу: вроде бы всё нормально, вода не была токсичной. Но тут я невольно встревожился, так как в тот момент, когда я ступил в воду, мне послышался еле слышный человеческий голос. Я прислушался к окружающей темноте, затаив дыхание. Но ничего более не услышал. Я громко крикнул: «Ли-ли-я!» Ответом мне была та же таинственная тишина. Мне вдруг стало нестерпимо жарко и душно, а свежая прохлада, исходившая от озера, была просто спасением в этой пустынной местности, и я долго не раздумывал: быстро снял серебряный костюм, небрежным движением сбросил на камни часы, данные мистером Сапсом, и ручной радиофон, ставший неисправным. Неторопливо ступив в холодную воду, я нащупал твёрдое плоское дно озера и начал спускаться на глубину.
Вода в озере была прохладной и лёгкой на ощупь. Вскоре я почувствовал большую глубину, поэтому неторопливо поплыл к середине озера. Страха перед неизвестным бездонным озером я не чувствовал: только блаженное состояние души и тела овладело мной. Перевернувшись на спину, я распростёрся на тёмной глади чужого озера и спокойно плыл, глядя на усыпанное мелкими звёздами чёрное небо. Я вдруг вспомнил один дождливый осенний день на Земле шесть лет назад, когда я возвращался поздно вечером после курсов космонавтики и авиации в своём родном городе. Тогда я увидел в грязной придорожной канаве одинокого ребёнка лет пяти, который сидел на корточках и смотрел на дорогу большими светлыми глазами. Одет этот ребёнок был в грязные лохмотья, которые совсем не защищали от непогоды и дождя. Я остановился и посмотрел на него повнимательнее: это был нищий ребёнок, но он не плакал и не просил подаяния, напротив, он спокойно сидел в мокрой грязи, как у себя дома, не обращая внимания на льющий дождь и воющий ветер вокруг. Я сейчас помню, что меня привлекли в нём его большие умные глаза, в которых светилось мудрое понимание жизни и всего сущего на Земле. Я остановился, молча глядя на него, а он тоже смотрел на меня, потому что я был пока единственным живым существом вокруг него. Потом я спросил его, откуда он, где его дом и почему он сидит один в придорожной канаве. Мальчик ответил мне звонким голоском: «Я люблю дождь и ветер, мистер. Здесь очень хорошо сидеть и слушать музыку природы». Этому мальчику было около пяти лет, не больше, поэтому его слова поразили меня. Поэтому я предложил ему пойти вместе со мной домой, где он сможет обогреться и поесть. На это мальчик только удивлённо раскрыл глаза, как будто не веря моим искренним словам, и потом тихо ответил: «Мне неведом голод и холод, мистер, я не такой как вы думаете, не такой как вы». Его слова так удивили меня, что я спустился к нему в канаву и сел рядом в жидкую грязь. «Ты не такой как я? Но кто ты тогда, мальчик?» — спросил я его со всей серьёзностью. Мальчик жизнерадостно улыбнулся мне и сказал весёлым голосом: «Я сын неба и земли». В тот вечер домой я вернулся весь промокший и заляпанный грязью, что стало причиной недовольства и расстройства моих родителей. На их простодушный вопрос, что со мной случилось, я уклончиво ответил, что в темноте поскользнулся и угодил в канаву. Во все последующие дни и вечера, сколько я не искал того неизвестного мальчика, больше я его никогда не видел, и вскоре мне начало казаться, что в тот вечер мальчик мне просто померещился.
Я не мог понять, почему мне пришла на память эта встреча шестилетней давности именно теперь, когда я плыл на спине в таинственных водах чужого озера на таинственной планете Марс. Я чувствовал, как время вокруг убегало прочь, но я даже ни секунды не думал возвратиться на «Комету», чтобы успеть к старту на «Эридан», хотя прекрасно осознавал, что ждать нас мистер Сапс и остальные члены экспедиции не будут. Возвращаться одному, без Лилии Кох, я не собирался. Что ж, в таком случае мне придется остаться на этой планете навсегда. Страха и паники я уже не чувствовал. Только спокойная радость наполняла мою душу.
Через некоторое время я вдруг увидел, как с противоположного берега озера что-то медленно движется по направлению ко мне. В темноте я не мог разглядеть, что же это такое, но вскоре понял, что оно, несомненно, является живым существом. Внезапно из-за охватившего меня непонятного чувства возможности встречи с представителем здешней разумной цивилизации, я начал плыть навстречу непонятному существу, почему-то точно зная, что оно настроено дружелюбно ко мне. Откуда во мне появилась эта уверенность, я не скоро понял, но в следующую минуту, когда я начал различать очертания плывущего существа, я вдруг услышал звонкий радостный голос: «Роберт! Как я рада, что ты здесь! Вода прекрасная, не правда ли?» И я со жгучей радостью и поднявшейся в душе волною счастья узнал в плывущем мне на встречу существе никого иную, как Лилию Кох. «Лилия! — воскликнул я с ликованием. — Так ты не пострадала после падения со скалы?!» Подплыв ко мне вплотную так, что я разглядел её сияющие внутренним светом глаза, Лилия сказала: «О, я была так неосторожна! Но они спасли меня, Роберт». Я снова перевернулся на спину, чтобы легче было плыть. Слова Лилии напомнили мне странное красное свечение, которое я видел на середине этого озера, и я уже хотел сказать об этом ей вслух, как Лилия тихо проговорила, тоже перевернувшись на спину и устремив свой взгляд в бездонное небо: «Они и тебя спасли, Роберт!» Я недоуменно спросил: «Каким образом они меня спасли? Ведь со скалы я не падал». На это Лилия только промолчала, а потом тихо сказала: «Поплывем к берегу, там растут такие чудесные душистые цветы!» И мы поплыли к едва виднеющемуся вдали тёмному берегу. Как только мы с Лилией вылезли на каменистый берег, поросший высокой мягкой травой со светящимися маленькими белыми цветочками, вдруг до нашего слуха донёсся глухой рокот и гул, несомненно, чуждый природе этой планеты. Я поднял голову и посмотрел на небо: яркое жёлтое свечение быстро перемещалось по чёрному небосклону вверх, оставляя за собой тонкую белую полосу. Посадочный модуль «Комета» покидал Марс и летел на орбиту к земному космическому кораблю «Эридану». Мы с Лилией остались единственными человеческими существами на красной планете. «Несчастные!»— услышал я шёпот Лилии, провожавшей улетающую «Комету» спокойным сияющим взглядом.
6
В огромном здании Мирового Совета на Земле проходило большое заседание, посвященное шестимесячному космическому путешествию корабля «Эридан» к планете Марс. На этом заседании присутствовали не только верхушка правительства и главные министры Мирового Совета, но и все возвратившиеся члены экспедиции «Эридана» во главе с капитаном Янгом, и также родственники не вернувшихся из полёта четырёх человек. Председатель Мирового Совета за трибуной громогласно говорил речь в память о четырёх учёных, погибших на враждебной планете Солнечной системы. «Первая научная спускаемая Экспедиция на планету Марс не обошлась без жертв, и я призываю всех почтить память погибших четырёх молодых учёных, отдавших жизни свои ради познания тайн Вселенной: географа и астронома Анри Даву, биолога Рика Анкера, инженера-механика Роберта Крама и биолога Лилии Кох!» — говорил председатель Совета, и слушающие его люди скорбно и печально опускали головы в знак памяти погибших исследователей. В зале присутствовали родственники погибших: мистер и миссис Крам, оплакивавшие своего единственного сына, мистер и миссис Анкер с двумя дочерьми, оплакивавшие сына и брата, мистер Эрик Даву, скорбящего по своему племяннику. Только из родственников Лилии Кох на данном заседании Мирового Совета не присутствовал никто, так как на Земле у Лилии Кох не было родственников.
Слушая речь председателя Совета, мистер и миссис Крам вдруг вспомнили далёкий пасмурный вечер, когда они нашли своего пятилетнего сын Роберта в грязной придорожной канаве, в ненастную дождливую погоду. Мальчик сидел в самой грязи и смотрел в окружающую его темноту большими мудрыми глазами, полных восхищения и трепета перед стихией природы. И будущий отец тогда спросил маленького мальчика, что он делает один здесь ночью, то пятилетнее существо ответило ему: «Я люблю дождь и ветер, мистер. Здесь очень хорошо сидеть и слушать музыку природы». Отец крайне удивился словам ребёнка и позвал его домой, к теплу и горячему ужину. На это мальчик тихо ответил: «Мне неведом голод и холод, мистер, я не такой как вы думаете, не такой как вы. Я сын неба и земли».

Скаламбурил, называется, юморист доморощенный! На самом деле эти «гробы» называются КГН – «Капсулы ГидроНевесомости». Кажется, их придумал ещё прадедушка космонавтики – Циолковский, но за последующие почти полтора века эти устройства так и не нашли применения: больно громоздкие. Считалось, что проще натренировать самого космонавта, чтобы он с грехом пополам переносил перегрузки, не теряя при этом сознания.
Но с туристами такой номер не проходит. Не желают они испытывать особенных перегрузок, а в Космос слетать, напротив – желают! И, учитывая, что немалую часть космонавтики эти самые туристы и финансируют, пришлось пойти им навстречу. Заодно нашли место и для пилотских капсул и для нас, гидов-сопровождающих. Вообще, мы с пилотами взаимозаменяемы и, чтобы не терять квалификацию, рулим и обихаживаем клиентов по очереди.
Наверно вы знаете, как это всё произошло. С космонавтикой, то есть. Если да, то пропустите пару страниц, я не обижусь. Дело в том, что пилотируемая космонавтика в своё время была при смерти. Ну, то есть летала там, на низких орбитах пара-тройка национальных и интернациональных станций. Экипажи проводили разные ценные исследования и эксперименты, но куражу, куражу не было! Все понимали, что это могут сделать и автоматы. Что орбитальной обсерватории штатный астроном не нужен, что «погодные» спутники отлично обходятся и без метеоролога, а «шпионы» без разведчика. И так далее. Поэтому обитаемые станции были как бы символами, метками присутствия человечества в Космосе. И на их содержание всё время не хватало денег.
Ну, слетали мы со всем напряжением сил на Марс, а ещё раньше на Луну. Пробежались галопом по этим небесным телам, воткнули флажки и домой. Всё равно остатки марсианской жизни обнаружили в соляных болотах и подо льдами замёрзших морей этой планеты не люди, а всё-таки автоматы. Просто у них было больше времени, они никуда не спешили и не тревожились насчёт перспектив возвращения на Землю. Зато сейчас на Марсе несколько куполов-посёлков и население перевалило, вроде, за пятьдесят тысяч. Возникла необходимость ту жизнь исследовать – откуда, только деньги появились? Параллельно ещё кое-что вслед за марсоходами пришлось уточнять, вот и потянулись на Марс люди. Но по делу, а не бесхозную территорию флажковать.
Вот для чего нужно летать в Космос? Кроме спортивного интереса, конечно? Какова мотивация этого довольно опасного и чрезвычайно дорогого занятия? А какова была в своё время мотивация на мореплавание? Само это слово – «море» однокоренное со словом «смерть» между прочим. Очень просто: война, торговля, грабёж, завоевание новых территорий. Для человека эти мотивации сильнее страха смерти!
А в Космосе не с кем торговать, некого грабить. Врагов в Солнечной Системе не обнаружено, а из других Систем ещё, слава Мадонне! не прилетали. Новые территории? Да сколько угодно! Бери и используй! Только зачем? Зачем нужны владения, которые нужно снабжать всем, от воздуха и воды, до зубочисток и туалетной бумаги? Если бы они, хоть золото или алмазы добывали? И то, дороговато бы эти алмазы обходились.
Самое дорогое в космонавтике, это ракеты. А самое печальное в ракетах, это их мизерный КПД. Огромная фитилина в тысячи тонн весом выводит на орбиту всего несколько тонн полезной нагрузки. Причём ещё и портит при этом земную экологию, которая и так, не очень… Паровоз, короче, у которого пар уходит в основном в гудок. Нет, хуже паровоза: паровоз без вагонов, который привозит в пункт назначения только пару чемоданов, а сам теряется по дороге. Для запуска объектов длительного пользования – спутников связи, например, это ещё не страшно. Но вот туристов…
Побывав в космосе, эта публика очень быстро захочивает обратно на Землю. Посему, такое катание туда-обратно выливается в огромные суммы. Выливалось бы, но никто почти их не поднимет. В одиночку, то есть. Энтузиастов, готовых выложить несколько поменьше, соответственно, довольно много. К чему я веду? К «Эстакаде», конечно! К ней, родимой!
Не помню точно, кто её предложил, может тоже мистер Циолковский. А строить начали в тридцатые. Идея была в том, чтобы уйти от положения, при котором ракета поднимает вверх почти исключительно себя и своё топливо. Как-нибудь оставить всю эту структуру вывода на орбиту на Земле. Вложения, конечно, предстояли колоссальные! Зато в перспективе светила невиданная дешевизна космических путешествий. И для туристов тоже. В общем, частные вложения в проект составили до четверти всех ассигнований. Организаторы поступили мудро, пообещав физическим лицам выплатить дивиденды или деньгами, но не скоро, а когда «Эстакада» окупится и начнёт приносить прибыль, или «натурой», то есть туристическим полётом в Космос. В порядке очереди, естественно.
Ну, это я на туристов перескакиваю потому, что всё-таки ими занимаюсь, мне это ближе. А вообще много кто денег туда вложил. Вот и получилось, что неописуемая дороговизна космических полётов постепенно осталась в истории. И оказалось, что у Космоса есть ещё много применений: энергетика, химическая промышленность, металлургия, всё то, что загрязняет земную экологию… И что не загрязняет: биология, генетика в частности, медицина.
И туризм, космический туризм! Как же без него? Хочется туристу полежать в «гробу», когда снаружи костедробительная перегрузка, затем поблевать несколько часов в невесомости. Двое суток полёта к Луне, когда Земля всё отдаляется и отдаляется, а Луна – наоборот. Кстати, на лайнере поддерживается четверть земной силы тяжести, так, что туристы понемногу приходят в себя. И к концу полёта уже перестают сетовать, что по глупости согласились на эту пытку, да ещё за свои собственные деньги. Потом несколько витков вокруг Луны на разной высоте, вплоть до минимальной. «Посещение» её природных достопримечательностей и попытки разглядеть с орбиты современные лунные базы. А затем всё ранее описанное в обратном порядке!
Зато перед посадкой на Землю каждому вручается флешка с комплектом фотографий и видео, снятых «им» во время этого полёта, сертификат астронавта и куча разных свидетельств. Всё это можно повесить на стенку и показывать знакомым под красочный рассказ о своих приключениях в Космосе. Вербуя тем самым новых туристов.
То, что я поведал, это только наше направление: самый дешёвый тур. Есть ещё то же самое, но с прилунением, посещением мест исторических посадок «Аполлонов», катанием на «луномобилях», альпинизмом и даже спелеологией. Теперь уже готовятся туры и к Марсу, я даже записался на курсы переподготовки, чтобы летать туда. Но марсианские туристические лайнеры ещё только строятся.
Итак, все мои подопечные собрались в накопителе. Их десять человек по числу мест в нашем «Стриже-125». Пассажирских мест, естественно. Но есть ещё два гида-пилота: мы с Яри. Вообще, её зовут Yaroslava, но она отзывается и на укороченный вариант. А меня в свою очередь зовёт Руди, сокращённо от Рудольф. Вот и познакомились! Мы общаемся на английском, это официальный язык «Эстакады» и всех паразитирующих на ней фирм. Ладно, пошутил: не паразитирующих, конечно, а дочерних, есть разница?
Яри русская, эдакая блондинистая шатенка. И даже не просто русская, а какая-то особенная «белая русская», как она меня иногда поправляет. Мы с ней и курсы оканчивали вместе и летаем всегда вместе, но вот… В общем есть у неё жених в её России, Павел, она нас знакомила. И он так на меня посмотрел этот медведь-гризли… Хотя ни слова не сказал. Так, что отношения у нас с Яри чисто дружеско-рабочие. Не оттого, что испугался её жениха, я и сам не слабак. Просто уважаю выбор девушки, которая… которую… Максимальная достигнутая нами «близость», это несколько прогулок под ручку по Катманду. Впрочем, я не теряю надежды, её Павел сугубый землянин, какой-то дизайнер по обуви. А она вся устремлена в Космос, тоже на «марсианские» курсы записалась. Наверно и туда будем летать вместе, а это уже не неделя, а несколько месяцев. Что же это за семья у неё будет? Рано или поздно Яри это поймёт, а я тут как тут!
Мечты, мечты! Она может вдруг заиметь ребёнка от своего Павла или перейти на другую линию или решиться сменить профессию. Ладно, хватит об этом! Сейчас она рядом, и мне по большому счёту ничего кроме этого и не нужно.
Так вот, туристы. Сегодня нет ни сильно старых, ни молодых, все супружеские пары от тридцати до шестидесяти примерно. Яри повела переодевать женщин, я – мужчин. Хотя в подписанном туристом соглашении чётко прописано, что всяческие проявления стыда в Космосе отменяются, а кто с этим не согласен, тот может ничего не подписывать и благополучно оставаться дома. С европейцами, как сейчас, проще, они относятся к тебе, как к бесполому доктору. А вот достался мне раз иранец с супругой, и как раз Яри слегла с гриппом и не полетела. Её заменили Конрадом, практикантом. Этого совсем молодого парня я прозорливо отправил переодевать мужчин, а сам занялся тремя женщинами. В общем, иранец меня тогда не зарезал только потому, наверно, что нечем было, зато устроил жене столь обстоятельный допрос, что та, в конце концов, чуть не расплакалась.
«Дикие люди, дети гор!» – сказала мне на это Яри, когда вылечилась, и я ей всё это поведал.
Сегодня проблем не было. Мои мужчины подтвердили, что точно посетили туалет и им больше «не хочется». Затем разделись и, хихикая и смущаясь, надели памперсы. Я приободрил их сообщением, что все космонавты носят это полезное приспособление и тоже экипировался. Затем настала очередь тонкого белья, в виде белого комбинезона, сверху мои подопечные надели такой же, но непромокаемый. Незакрытым он оставляет только лицо и кисти рук. У пассажиров комбез синий, а у нас с Яри – оливковый.
Но когда мы снова встретились в накопителе, узнал я её, конечно, не по цвету одежды. Таких выверенных природой форм… впрочем, достаточно. И настала очередь «гробов». То есть, конечно, сначала перед нами открылись двери накопителя, и мы по белой гофрированной трубе прошли на борт нашего «Стрижа».
Тут Яри меня оставила, приступив к обязанностям пилота. Она прошла в рубку управления, я же повёл клиентов в «морг». Сколько раз уже нам официально запрещали употреблять это слово, требуя говорить «пассажирская кабина» или «кабина КГН», но пассажиры, наслушавшись рассказов своих предшественников и насмотревшись видео, сами говорят «морг». Оно и, правда, похоже, только «гробы» стоят вертикально.
Каждый заходит в свой, я закрепляю его тело и конечности ременными петлями, не туго, но надёжно, закрываю нижнюю, доходящую до подбородка дверцу и пускаю солёную воду. Если человек слишком низок или высок, то для этого имеются различные приспособления. Устроив, таким образом, всех, иду на второй круг, пристёгиваю каждому дыхательную маску и закрываю верхнюю дверцу. И сразу же поднимаю уровень воды до номинального. Если до этого момента турист ещё может отказаться от полёта, то теперь он полетит в любом случае, а если будет шуметь и дёргаться, то в капсулах есть на этот случай скрытые инъекторы: чик, и ты спокоен и расслаблен, Космос не Космос – тебе всё равно. Впрочем, я это только по рассказам знаю, мне таких буйных клаустрофобов пока не попадалось.
Я докладываю пилоту о завершении упаковки пассажиров и сам укладываюсь в такую же точно капсулу. Только из моей можно выйти самостоятельно, да ещё она оборудована системой слежения за клиентурой и за их жизненными параметрами. Из неё можно связаться с каждым отдельно и со всеми вместе, успокоить, информировать, укольчик там…
Впрочем, и пассажиры могут общаться между собой, это, как правило – супруги. Могут посмотреть виды с наружных камер и даже последние фильмы, если Космос им вдруг покажется неинтересным. Всем этим манипуляциям они по идее научились на тренировках.
Яри сообщает мне, что мы пойдём по графику. Я переадресую это сообщение пассажирам и вижу, как они включают наружные камеры и наблюдают за процессом транспортировки «Стрижа». Невеликую нашу птичку упакованную в железную бочку ставят на транспортную ленту и она, пристроившись за ей подобной, заезжает с недра тоннеля.
– Яри! Ты в «гроб» залегла? – традиционно осведомляюсь я.
И получив утвердительный ответ со специфическим призвуком, успокаиваюсь. Были случаи, знаете! Нет-нет, не с ней, вообще. Передо мной зажигается дисплей, такой же, как и перед пилотом. По нему бегут цифры – время, остающееся до старта.
– Руди! – вдруг вызывает меня одна из пассажирок, – я обещала позвонить детям перед вылетом, да забыла! Можно как-нибудь…?
– Извините, мэм, невозможно! – твёрдо отвечаю я. – Мы уже в тоннеле. Теперь только с орбиты!
– Жаль, Руди! Ладно с орбиты… А скоро мы там будем?
Похоже на даму напал «govoroon», как это называет Яри. Конечно, туристка знает или должна знать, когда мы будем на орбите с момента попадания в тоннель, но ей сейчас хочется пообщаться с лидером, вожаком, всезнающим и надёжным. Я открываю рот, чтобы ответить, – это моя обязанность быть вожаком – но меня опережает муж дамы, несколько раздражённо её информирует и они отключаются.
Цифровое табло проскочило нули и показывает уже время с момента старта. Нашу бочку подхватывает магнитное поле соленоидов тоннеля. Пошёл понемногу разгон. Движение пока совсем не чувствуется, перегрузка минимальная. Вот выйдем на эстакаду! Тем не менее, скорость растёт. Пассажиры заметили, «что мы уже летим» и обсуждают это. Не люблю я тоннель! Любая авария в нём очень опасна. Теоретически очередная бочка должна успеть затормозить до того момента, пока достигнет места аварии предыдущей. На практике же бывает по-разному. И, хотя на «Эстакаде» в процессе вывода на орбиту смертельных случаев не было, но с грузовыми капсулами… Впрочем, может потому, что их выводят с большим ускорением?
Наконец выскочили «на воздух», и от сердца у меня сразу отлегло. Теперь система аварийного спасения если, что отстрелит нас вверх, а Яри вырулит «Стрижа» на одну из посадочных полос, если повезёт, то в Непале, а если не очень – в Тибете. Говорят, это примерно то же самое, что обычная посадка со второго захода. Эстакада проходит пока по долине, но неуклонно лезет по склонам гор всё вверх и вверх! Внизу наверно мелькают пропасти и водоразделы, ледники и горные реки, но скорость так велика, что уже ничего нельзя разглядеть. Наш путь подобен натянутой до отказа струне, которая заканчивается на самой высокой горе Гималаев.
Едва заметные в КГН толчки, возникающие при прохождении полей соленоидов, слились в непрерывную вибрацию. Увеличение ускорения довольно заметно. Дело в том, что хотя тела людей и плавают сейчас в жидкости такой же плотности, но в самих телах кости, например, тяжелее остального. Что приносит при ускорении незабываемые ощущения как бы отдельной их жизни. Клиенты пока чувствуют себя терпимо, увеличение частоты пульса и кровяного давления не критические. Некоторые пытаются беседовать, но их речи звучат совершенно невнятно.
Миновали отметку «семь тысяч». Ещё несколько секунд! На последних километрах пути энергия трёх эстакадных атомных и одной гидроэлектростанции сообщают нам скорость чуть больше трёх километров в секунду. На мгновение пропадает ускорение: мы в свободном полёте. Но тут же включаются твердотопливные бустеры, «Стриж» выскальзывает из «бочки». Отработавшая своё, та, тяжело кувыркаясь, быстро отстаёт. Снова наваливается тяжесть, нам ещё нужно набрать «первую космическую».

***

Стыковка с «маткой» – дело ответственное. По неписанному нашему обычаю, мы сидим рядом в пилотских ложементах, хотя теоретически я мог бы ещё «принимать ванну» или заниматься своими делами. Однако я выхожу и присоединяюсь к Яри. Она, как и я сняла водонепроницаемый комбез и осталась в тонком…
– Яри, я тебя люблю! – говорю я.
– Я вижу! – поддерживает она нашу старую шутку.
Бустеры выработались и отстреляны, мы идём на жидкостно-реактивных. Впрочем, «идём» это сильно сказано, они только изредка попыхивают: мы вышли на низкую орбиту и сейчас не спеша догоняем «Нила Армстронга» – беспосадочный лайнер, обслуживающий трассу «Орбита Земли – орбита Луны». Есть и ещё один, однотипный – «Юрий Гагарин». Он сейчас на лунной орбите.
Наша цель уже видна в оптике в виде бублика, каковым она и является. Рядом вьётся мошкара «Стрижей», ожидающих стыковки. Получаем по радио свой номер очереди и прогноз времени. Ещё около часа.
– Успею клиентов достать! – решаю и сообщаю я. – Что им мокнуть? Пускай впечатления получают.
– Правильно, Руди, сходи!
В «Стриже» нет отдельных мужских и женских раздевалок, но я, конечно, и не освобождаю всех сразу – мало места. Лучше «посемейно»: и меньше смущаются люди и помогут друг другу. Памперсы в утилизатор, комбезы в стирку. Новая смена белья ждёт туристов в прозрачных пакетах. Они именные. Одеваться в условиях невесомости для неподготовленных трудновато, но с другой стороны – они же сами этого хотели? После белья наступает черёд «пижам», это самая простая и практичная одежда для неофитов. Им предстоит носить их всю неделю.
Переодевшихся снова загоняю в их капсулы, чтобы не мешали следующим партиям. Кого-то из дам затошнило от невесомости – не беда, у меня наготове портативный «пылесос», вакуумный уборщик, точнее. Несколько секунд, и от неприятности не остаётся и следа. Все снова размещены по своим кабинкам, только двери открыты. Делаю облёт: «Как себя чувствуете? Голова не кружится? В пот не бросает? Не тошнит? А подставьте плечико!» Пневматический инъектор наготове, кому не хватило предстартовых вливаний, добавляю я.
Самое неприятное в состоянии невесомости, это «болезнь движения». Когда тошнить начинает от любого перемещения или жеста. Почему-то туристы подсознательно считают, что в невесомости они будут счастливо парить подобно птицам. Вестибулярный же аппарат человека этой эйфории не разделяет, моментально разлаживается, как и при укачивании на море. Лекарства, к счастью, хорошо помогают при этой беде.
Яри сообщает по «громкой», что начинается стыковка. Сильных толчков не ожидается, но я всё равно рекомендую пассажирам занять места в кабинках и придерживаться. И даже сам показываю пример. На всех экранах один и тот же сюжет: растущий, вращающийся тор «Армстронга» и освещённая внутренность его «ступицы», в которую мы направляемся. На её внутренних стенках уже пристроился выводок таких же «Стрижей», как и наш. Судно зависает над предназначенным ему местом. На картинке не видно, но я знаю, что сейчас ищут и находят друг друга комплиментарные узлы стыковки, станционные и наши. Отчётливо слышны щелчки, затем пение электромоторов. Финальный толчок.
– Стыковка завершена! – докладывает Яри, и пассажиры устраивают овацию пилоту.
Хотя стыковка, это такой момент, когда от пилота почти ничего не зависит, всё делает автоматика и интеллектроника, а им овации безразличны. Яри ещё предстоит поработать, а мне можно вести подопечных на лайнер. Наш «Стриж», он вроде шлюпки при пароходе: привезти-отвезти пассажиров, покатать их по живописным местам. Конечно, ни питаться, ни полноценно отдыхать в нём невозможно. Зато, кроме уже описанных мною помещений, в «Стриже» есть ещё салон с рядами кресел и с прозрачным потолком. И примыкающие к этому салону два нуль-гравитационных туалета и «сэндвич-блок».
Ну, туалеты – понятно, а «блок», это вроде маленькой кухоньки, где ваш покорный слуга разогревает для туристов лёгкие перекусоны и приготавливает им чай-кофе во время экскурсий. И для пилота, естественно, поскольку на низких орбитах над Луной отвлекаться очень нежелательно. Есть, конечно, интеллектроника системы безопасности полётов, которая по идее должна поднять тревогу и даже автоматически предотвратить падение неправильно пилотируемого судна. Но проверять её срабатывание неохота, вы понимаете?
Немного пришедшие в себя и даже порозовевшие, нагруженные своим багажом, туристы тянутся за мной к переходному люку. Это выглядит всегда одинаково и повторяет классическую картину: «Новички в невесомости». Впрочем, даже в ступице лайнера есть небольшая тяжесть. Когда наша орава занимает лифт, мне приходится перевернуть двоих-троих с головы на ноги, поскольку на финише нашего недолгого пути имеется уже четверть земной силы тяжести, и там они могут попасть в неловкое положение.
Мы оказываемся в жилой зоне «Армстронга», пассажиры занимают свои пять двухместных кают. Шестая – наша с Яри. Интересно, её Павел знает, что в рейсе она проживает в одной каюте с посторонним мужчиной? Притом, что каюты, кажется, поменьше поездного купе? С другой стороны – ну и что? И в тех же поездах не всегда есть отдельные дамские и мужские купе.
Проверяю размещение туристов, инструктирую их, забывших все земные наставления в вопросах регулировки освещения, мытья рук, пользования сетевым терминалом, местоположения ближайшего туалета, душа, корабельного сейфа, медпункта, ресторана. Ресторан, впрочем, на лайнере один, но работает круглые сутки. Сейчас по Всемирному времени, по которому живёт весь Космос, уже приближается полночь, поэтому я советую своим подопечным ложиться спать. А завтра с новыми силами… Большинство утомлённых полётом следует этому хорошему совету, но две родственные души (мужские) объявляют, что отправляются на разведку. Разведывать они собираются ресторан. Ну, их проблемы! Я точно знаю, что ничего крепче пива, причём не более кружки на каждые пятьдесят килограммов живого веса они там не получат. Крепкое спиртное в Пространстве – табу.
Наконец уединяюсь в своей каюте. Яри всё нет, что она там возится? Мы по прибытии собирались сходить поужинать, всё-таки профессиональные пилоты, нам подъём на орбиту – не стресс. Я задрёмываю на своей лежанке, просыпаюсь как будто тут же. Пришла Яри, молча села на своё место.
– Привет, что так долго?
– Разве? Тесты сразу не прошли. А что?
– Мы же собирались в ресторан!
– Да? Ты иди один, Руди, мне не хочется.
Что-то мне Яри сегодня определённо не нравится, глаза у неё блестят, что ли? Ещё и аппетит пропал, что совершенно небывалое дело!
– Ты… со своим что ли говорила?
– Ну, говорила… – вздыхает коллега.
– И, что?
– А! всё то же! Слушай, а, правда, пойдём пива попьём? Завтра же не лететь!
И день завершился всё-таки на вполне мажорной ноте. Яри шутила, рассказывала какие-то школьные истории, вдруг заявила, что знает испанский, и в доказательство произнесла нечто вроде «аррива – коррида». А я не отрываясь, всё смотрел на неё. Впрочем, и пиво было великолепно. Замечу, поскольку в ресторане нас знали, как облупленных и, как водится, давным-давно «поженили», это пиво было специальное. Но оно всё равно быстро кончилось, и мы отправились на боковую.

***

Рейс в сторону Луны обычно спокойный: большинство туристов ещё только привыкают к Космосу, поэтому увлечь их всякими мероприятиями довольно проблематично. Потом, когда лайнер встаёт на лунную орбиту настаёт черёд нас, гидов. Мы будим туристов ни свет, ни заря, быстренько их завтракаем, загружаем в «Стрижи» и начинаем шоу. Вообще, ниже двадцати километров нам опускаться запрещено, мы и не опускаемся, система безопасности полётов обязательно пожалуется и – прощай лицензия! Но разогревать-то пассажиров давным-давно отработанными репризами гида и пилота не запрещено! Вот и звучит во время «пикирования»:
– Осторожнее, осторожнее, Яри! Хочешь, как в прошлый раз зацепить вал Коперника?
– Ааа-ах! – хор туристов.
– Всё в порядке, Руди! – ответ пилота с нарочитым тяжёлым русским акцентом. – Там уже всё заровняли, а нашему «Стрижу» приварили новое крыло!
Или:
– Яри, ты заметила, что у тебя двигатели заглохли?
– Да, Руди, я над этим работаю! Ты не волнуйся, первый раз, что ли?
– Всё в порядке, просто вдруг кому-нибудь захочется молитву прочесть…
Туристы обычно догадываются, что мы шутим, знают, что при полёте по орбите крылья сложены, а двигатели принципиально не работают, но кого это волнует, когда идёт шоу? Вообще, эти страшилки в основном с молодёжью проходят, взрослой же публике приходится больше рассказывать и показывать. Но сейчас – увольте: иначе описания всех этих лунных достопримечательностей и ландшафтов польются из меня непрерывной скороговоркой, уж и не знаю на сколько часов. Стоит только начать.
В общем, укатываем мы клиентов до такой степени, что по возвращении на «Армстронга» и на ужин многие не приходят. И так два-три дня. А потом – домой! Эти последние двое суток полёта чуть ли не самые насыщенные в жизни космического туриста. Он уже вполне освоился, вот за него и берутся штатные массовики-затейники, чтобы не соскучился. Олимпиады, конкурсы на звание «Мисс Луна» и «Мистер Луна», караоке, спортивные состязания. Мы отдыхаем, туристы развлекаются.
После старта с лунной орбиты посидели в ресторане, но стало шумно и ушли в каюту. Мысленно мы уже дома. Опустим людей на Землю и в отпуск на две недели. Или, как в этот раз – на одну, так график сложился. Яри в свою холодную Россию, я в Испанию к маме. Опять она будет то намекать, то открытым текстом предлагать «познакомить» меня с «хорошей девушкой». Не просто так, для знакомства, а для далеко идущих целей продолжения рода. У мам в определённом возрасте это какой-то идефикс: вынь да положь им внука или внучку!
Так я и лёг спать не в самом радужном настроении, ворочался, просыпался от того, что Яри разговаривала во сне. Даже спорила с кем-то и, кажется, ругалась. А под утро пришла ко мне.

***

Завтра будем на Земле. Я уже заказал нам два билета до Мадрида. Мама у меня хорошая, Яри ей непременно понравится. Мы поженимся сразу, я не какой-то там дизайнер, чтобы осторожничать. Медовый месяц проведём в Космосе! Но и с ребёнком тоже тянуть не станем. Я думаю уговорить супругу как можно скорей подарить бабушке маленького смуглого бутуза Руди или беленькую принцессу Ярославу… А нас снова ждёт Луна, а потом и Марс.
– Яри, я тебя люблю!
– Я знаю, Руди!

***

И что я ему скажу? Не помню? Очень содержательный ответ для героя и покорителя Дальнего космоса! А так, записал в дневник: «Сколько помню себя, обожал манную кашу на молоке, с добавлением малинового сиропа». И никаких в будущем проблем с ответом.
Что многие великие люди вели дневники, я узнал от Искина. Искин – не имя, хотя я и пишу его с большой буквы. О, лёгок на помине! Подсказывает мне, что правильно будет не с «большой» буквы, а с «заглавной». Или, что одно и то же, с «прописной». С Искином спорить – себе дороже. Искин – это сокращённое «искусственный интеллект». На военных кораблях и на больших «пассажирах», где искины в десятки раз мощнее нашего, им дают собственные имена. Говорят, там не сразу поймёшь, что общаешься не с человеком. А мы всего лишь БТрББ-0367, что означает: большой транспортировщик беспосадочных барж, порядковый номер ноль три шестьдесят семь.
– Искин, чур – не подглядывать! Дневник – дело интимное, – я не давал команды прекратить запись с голоса, и мой разговор с Искином тоже записался в дневник. Ну, и пусть. Как говорит Силыч, наш боцман: «Запас карман не тянет». Потом сотру, что не понравится, но зато не упущу ничего нужного...
– И не думал подглядывать, Ник, – Искин каждое слово воспринимает всерьёз и так часто без вины оправдывается, что мне иногда его даже становится жалко. – Программа не позволяет мне игнорировать ошибки. Пиши грамотно, и я не буду ничего знать о том, что ты пишешь… Я всего лишь машина, Ник, не требуй от меня многого.
Что ж, буду стараться писать без ошибок. Итак, первая запись в дневнике – ознакомительная: я знакомлю вас с кораблём и с его экипажем.
Большие транспортировщики беспосадочных барж мы, космонавты, называем «бэтээрами» по первым трём буквам в серии. Так что, я, Николай Кучинский, юнга Космического флота Земли, хожу на «бэтээре». Очень важно помнить, что мы, космонавты, хотя и называемся разными словами, вроде «космоплаватель» или «космолётчик», ни в коем случае, при этом, не плаваем и не летаем в космосе. Мы в космосе – ходим. Кто говорит иначе, тот к космосу не имеет никакого отношения. Он – всего лишь обычный планетник, на такого даже обижаться не следует. Ведь, не каждому доступен космос – здоровья, например, или образования не хватает. Я закончил ШКЮ – школу космических юнг, и сейчас завершаю свой первый рейс. Ещё месяц с хвостиком, и я смогу побывать дома, на Земле, увидеться с родными и посмотреть цвет мячика (если он сохранился) – для записи в дневник.
Дома я не был четыре года – с одиннадцати лет на казарменном положении. Это, по словам Силыча, вам не фунт изюму. А всё дело в том, что нельзя стать космонавтом, обучаясь на поверхности планеты. Космосу по-настоящему научиться можно только в космосе. Невесомость, вакуум… Создавать на Земле дорогие тренажеры, чтобы показать, как выглядят эти характеристики космоса в пределах тренажерного зала? А смысл, если подобного добра – полный космос, к тому же бесплатно.
Но «космос – это тебе не игрушки» (снова Силыч), поэтому кое-какие знания и навыки приобретаются космонавтами на Земле. Например, изучаются конструкция и работа космического скафандра, тренируются обязательные проверки работоспособности его систем перед надеванием и герметичности – после облачения. Сдача нормативов «Действия по тревоге» или «Разгерметизация корпуса корабля». Или конструкция и использование ракетного ранца – индивидуального двигателя космонавта. Без множества подобных знаний в космосе делать нечего – «космос не прощает неумех и лентяев» (Силыч, Силыч, я без твоих поговорок уже и двух слов написать не могу).
Раз уж боцман не идёт из моей памяти, расскажу о нём подробнее. Силыч на корабле самый старый – ему уже пятьдесят два года, и на Земле, кроме двух сыновей, его ждут из рейса ещё четыре внука. Не подумайте, я не лезу в чужую жизнь, но некоторые сведения о моём экипаже, извините – о нашем экипаже, я спросил у Искина. Надо же знать, с кем разделяешь пустоту, в смысле – бороздишь бескрайние просторы Вселенной. Силыч – мой непосредственный начальник, поскольку палубная команда находится в ведении боцмана. А я и есть – палубная команда, и драю палубу каждый день. Вот и сейчас спешу к вёдрам, тряпкам, швабрам. Приходится на время забыть о дневнике».

* * * * *

«21 февраля 2315 года.
Перечитал и подправил предыдущую запись. Кое-что, наверное, следует разъяснить подробнее. Не знаю, как это получилось, но, не смотря на то, что первых космонавтов набирали из лётчиков, Космофлот перенял традиции, команды и термины у военных моряков. Я уже говорил, что мы «ходим» по космосу, как до сих пор ходят моряки по водным просторам Земли. У нас и названия видов кораблей морские: дредноуты, линкоры, эсминцы, буксиры и катера. А на кораблях – палубы, рубки, каюты, кубрики, капитанский мостик, кают-компания и камбуз. Я не только палубу драю, я ещё драю «медяшку» – полирую до зеркального блеска открытые металлические поверхности, которым положено блестеть по «штатному флотскому расписанию» (конечно же, Силыч). Когда боцман доволен мной (случается и такое), он говорит:
– Возможно, юнга, что из тебя получится добрый матрос для Космофлота…
– Так точно, сэр! – гаркаю я ему в ответ.
Кстати, «сэр» тоже флотское словечко, потому что армейские в подобных случаях отвечали бы: «Так точно, господин лейтенант»!
Палуба, которую я драю, невелика. Это полы оранжереи, кубрика, кают-компании, капитанского мостика и короткого коридора между ними и каютами. В своих каютах каждый за собой убирает сам. На камбузе порядок поддерживает кок, в медицинском отсеке – доктор.
Большой транспортировщик, «бэтээр», выглядит так. Жилой цилиндр корабля, диаметром десять метров и длиной двадцать пять, на корме заканчивается широкой «пяткой», к которой крепятся грузовые консоли. Консолей девять – осевая (центральная) и восемь радиальных, расходящихся по окружности в шестьдесят метров диаметром (передние вертикали консолей), и затем протянутых на длину сто метров (горизонтали консолей). Для жёсткости консоли соединены между собой на расстоянии в пятьдесят метров (средние вертикали) и сто метров (хвостовые вертикали). На хвостах радиальных консолей размещены двигатели (по одному на каждой – всего восемь), а на хвосте осевой консоли – шарнирный замок для закрепления прицепа. Прицеп выглядит аналогично «бэтээру», вплоть до наличия двигателей, но отсутствует жилой цилиндр – прицеп сразу начинается с «пятки», в передней части которой на выступе осевой консоли расположен ещё один шарнирный замок.
На каждую консоль между вертикалями крепятся баржи (вокруг консоли, по пять штук по кругу). Баржа внешне похожа на прицеп, только намного меньше. «Пятка», восемь консолей (осевой консоли нет, нет двигателей и нет средних вертикалей), между консолями по окружности натянута крупноячеистая проволочная сетка – чтобы не просыпать по дороге груз. Мы возим лёд из пояса астероидов к базе терраформирования Луны, а там содержимое наших барж рассыпают над лунной поверхностью. Когда-нибудь Луна станет для Земли садом, и в ночном небе люди будут наблюдать не золотистое, а голубое светило. Может быть, это случится ещё при моей жизни. Только создание лунной атмосферы – дело не одного года или десятилетия.
Наш экипаж приближает этот день, как может. Капитан Джолли с Силычем и Жаном Лурье, нашим пилотом, рассчитали и доказали начальству возможность транспортировки не двух, а четырёх прицепов одновременно, и наш «бэтээр» за один рейс перевозит четыреста пятьдесят барж. Во как! Не зря же капитан именует свой корабль «Могучим» и уже направил в Адмиралтейство несколько рапортов с просьбой о присвоении этого имени официально. Есть надежда, что рапорту дадут ход, если ещё два-три сверхтяжёлых рейса завершатся без чрезвычайных происшествий».

* * * * *

«22 февраля 2315 года.
Капитан Джолли застукал меня за терминалом Искина – я перечитывал прежние записи и размышлял, о чём писать дальше.
– Учишь материальную часть, Ники? – поинтересовался капитан.
– Никак нет, сэр! – не осмелился врать я. – Делаю записи в дневник – я завёл его по совету Искина.
– Ну, да, корабельного журнала, который веду я, уже недостаточно…
– Я для памяти, сэр, и чтобы писать без ошибок.
– Я и не говорил, что против. Но только в свободное от работы и учёбы время.
– Так точно, сэр!
Почему-то мне вдруг захотелось не только писать без ошибок, а вообще научиться писать – рассказы писать, романы… книги писать. Что, если я запишу отчёт о своём первом рейсе и разошлю по сетевым журналам? Даже название придумалось: «Здравствуйте, я – Ник Кучинский»! Именно так я назову рассказ, когда поставлю в нём последнюю точку. Или нет, не точку – многоточие, что будет означать: «Продолжение следует»… Мой первый рассказ о первом космическом полёте юнги Ника Кучинского, только что пришедшего из своего первого космического рейса. Здорово, правда?
Потом напишу ещё что-то, и ещё, и ещё. И капитан Джолли когда-нибудь скажет: «Великий Ник Кучинский? Как же, как же, я с ним лично знаком. Кучинский ходил юнгой на моём корабле, и каждый день драил палубу…»
Капитан Джолли и не может сказать иначе – у него ничего, кроме корабля и космоса нет. Бездетный вдовец, по которому безнадежно сохнет наша доктор Лиана. Даже я заметил, что на капитана она смотрит не с нежной добротой, как на всех. На капитана она смотрит с любовью…
Впрочем, это не моё дело, тем более, что я не знаю, чем ей помочь. Нет у меня опыта в сердечных делах…
Не маленькие, надеюсь, сами разберутся».

* * * * *
* * * * *

«25 февраля 2315 года.
Кого я ещё забыл из нашего экипажа?
Моторист Панин, он же – наш радист. Неразговорчивый, хмурый. Правда, не злой. На вопросы отвечает, и даже показывал мне радиорубку – маленькую комнатку, где размещается передатчик дальней связи. Всё управление передатчиком выведено на капитанский мостик, туда же, куда и управление сорока нашими двигателями. Но сам передатчик размещён отдельно – для удобства замены испорченных блоков и ремонта.
Кок Лю Чин – почти что мой друг. Он, конечно, взрослый, но мне всегда улыбается и здоровается за руку, как со взрослым. Вчера сделал мне сюрприз – манную кашу с малиновым сиропом. Объедение!
О семьях Лурье, Панина и Лю Чина я напишу в другой раз – я ещё не расспрашивал о них Искина. Мне не хочется даже у корабельного интеллекта вызывать недовольство тем, что я слишком любопытен.
Есть ещё огромный кот Пират. Он мирится с нашим присутствием на корабле, но не более того, и слушается только капитана…»

* * * * *
* * * * *
* * * * *

«9 марта 2315 года.
Я – один! Я – в открытом космосе. И мне страшно. Мне очень страшно. Представляю, каково сейчас им, на «бэтээре». У меня хоть надежда есть, что придёт «Спасатель», и я останусь жив. Они же знают о себе наверняка – через сутки не останется ни их, ни корабля. Более того, они знают об этом уже двое суток, с восемнадцати сорока пяти седьмого марта.
За полчаса до этого времени нас ударил метеорит, уничтожив антенну дальней связи, радиорубку и спасательный бот. Несколько попаданий крупных камней Искин отметил на баржах, но, к счастью, мы не потеряли ни одной. Вот так: незафиксированный в лоциях метеоритный поток… Нежданный и весьма неприятный сюрприз космоса. Капитан приказал провести тщательное сканирование пространства для уточнения обстановки, и в восемнадцать сорок Искин нашёл ОКО.
Нет, не то «око», которое глаз, и не то «око», которое есть мера веса в один и две десятых килограмма. ОКО – объект космической опасности. Для Земли, конечно, поскольку других населенных планет человечество пока не имеет. Искин обнаружил огромный астероид, свыше пятидесяти километров в поперечнике, скорость и направление которого через две недели выведут ОКО в точку встречи с Землёй. Вероятность столкновения получалась около девяноста пяти процентов.
В восемнадцать сорок пять капитан Джолли сообщил экипажу:
– У нас нет связи, у нас нет спасательных средств. До сих пор зона космоса, по которой мы таскаем баржи, считалась безопасной для кораблей. На Земле не ждут неприятностей с этой стороны, во всяком случае, оповещения про ОКО до исчезновения связи не было. Я не уверен, что обнаруженный нами астероид заметят вовремя и успеют принять меры по защите планеты. Я не уверен, что астероид вообще заметят. А потом будет поздно… Мы не можем предупредить Землю. Ожидать, что всё обойдётся, мы тоже не можем. Девяносто пять процентов вероятности – не та цифра, зная которую, можно спокойно ждать две недели – обойдётся, не обойдётся. Если не обойдётся, это будет наша вина…
– Перехват, капитан? – спросил Лурье.
– Перехват. Я не вижу другого решения. Займись, Жан, расчётом траектории перехвата. Кто-то не согласен со мной? Прошу высказываться, но только по существу.
– Перехват, так перехват, – отозвался Силыч. – От судьбы, капитан, не уйдёшь.
– Другого решения быть не может, – поддержал Панин.
– Я тоже за перехват, – высказался Лю Чин.
Я промолчал, ещё не понимая, о чём идёт речь. А Лиана обдумывала что-то другое.
– Командир, сколько продержится человек в скафандре, если мы оставим ему все баллоны с дыхательной смесью, рационы и блоки питания? И если человек будет не очень большим?
– Объясните, доктор. Чего вы хотите?
– Я хочу, капитан, чтобы мы сбросили радиобуй с пристёгнутым к нему членом экипажа – кто-то должен заснять перехват со стороны и доложить потом в Адмиралтействе о нашей гибели. Нам нужен свидетель и заступник перед начальством за испорченный груз и разбитый корабль.
– Силыч, прикинь с доктором – хватит ли наших запасов на месяц? Предположим, что «Спасатель» вылетит на поиски через две недели. Дадим им на прочёсывание зоны ещё столько же. Шанс есть, и неплохой. Только где мы найдём такого храбреца, что способен в одиночку провисеть месяц в космосе, не снимая скафандра?
Удивительно, но шутка капитана Джолли вернула улыбки на вдруг посуровевшие лица космонавтов. А потом был аврал, и мы двое суток почти не спали, переделав за это время уйму работы. Причём драить палубу мне не пришлось ни разу. Я успел принять участие в осмотре спасательного бота («Безнадежно», – сказал Силыч), в попытке отремонтировать дальнюю связь (с тем же диагнозом Силыча) и в сборке удивительной конструкции из радиобуя, воздушных баллонов, комплектов скафандровых рационов и энергетических блоков питания скафандра. Что за изделие изготавливает Силыч, я сообразил, когда в центр этой смеси из разных предметов, трубок и кабелей поместили мой скафандр.
– Я не согласен! – возмутился я, поскольку уже выяснил у Искина, что означает «перехват» применительно к ОКО.
Самый простой способ защиты Земли от астероидов состоит в изменении их траекторий. Капитан решил таранить астероид кораблём, обладающим вместе с баржами столь большой инерцией, что это позволяло надеяться на отклонение ОКО от направления на Землю. Вот только у экипажа не имелось возможности покинуть корабль до удара с астероидом. Ни у кого, кроме меня.
– Я не согласен! Я не останусь, сэр!
– Отставить, юнга! – капитан Джолли, кажется, рассердился по-настоящему. – Если бы был выбор, мы тянули бы жребий. Но ни одному из нас не продержаться в скафандре месяц – мы и вдыхаем больше, чем ты, мы и едим больше. Даже Лю Чин, который выше тебя на голову, но самый маленький из взрослых членов экипажа, продержится около двух недель. Кроме тебя идти некому. Одного я только боюсь – что тебе не выдержать испытания пустотой. Прожить в вакууме месяц и не сойти с ума, пожалуй, и взрослому не под силу. А ты – ребёнок!
– Я не ребёнок, сэр! Я – космонавт!
– Тогда выполняй приказы командира!
– Есть, сэр!
Вот так я оказался один в космосе, запертый внутри скафандра, и наблюдал изменение курса корабля – капитан Джолли прицеливался в бок астероида…»

* * * * *

«10 марта 2315 года.
Я проспал! Время столкновения проспал! Всё боялся пропустить, когда «бэтээр» ударит в астероид, но не увидел ничего. Заснул. Почти трое суток без сна сказались, конечно, но это меня не оправдывает.
Не увидел, как погибли мои друзья, мой экипаж! Никогда себе этого не прощу. Одна надежда, что камера зафиксировала и записала их подвиг, и на Земле увидят подробно, на что способен большой транспортировщик, когда защищает Землю.
Слёз у меня нет – выплакал все вчера, когда смотрел на удаляющиеся огоньки выхлопов. Едва заметные красные звёздочки на фоне других, белых. Они всё таяли и таяли, и находил я их с трудом, если отводил глаза, и находил только с помощью курсоуказателя скафандра…
Один, в пустоте, но больше нет страха. Только злость и на себя (проспал) и на клятый ОКО, глаз зла, вынырнувший из космических глубин, чтобы сморгнуть Землю.
Я продержусь, я сумею. Хоть что-то должен сделать и я. Подумаешь – месяц в скафандре!»

* * * * *
* * * * *
* * * * *

Эпилог.

Эту печальную историю дописываю я, Ганя Кучинская, младшая сестра Николая. Пишу и плачу, потому что слёз мне не удержать. И не писать нельзя – сразу три сетевые газеты попросили меня сказать несколько слов о брате. Я выбрала немного записей из его дневника, которые расскажут вам о Николае лучше, чем рассказала бы я, и расскажут словами самого Николая. Вы уже прочитали их. Теперь я пишу то, чего не мог написать мой брат. Каждая история должна быть доведена до конца, каким бы он болезненным и грустным не был.
…Николая нашли по сигналу радиобуя через двадцать семь дней. К сожалению, помощь к моему брату не успела. Нет, запасов воздуха, пищи и энергии, оставленных ему экипажем, хватило бы на месяц, а то дольше. Так что, не истощение или нехватка воздуха стали причиной смерти Николая. Брата убил микрометеорит. Мелкий осколок, размером с булавочную головку, пробил навылет скафандр и, по пути, остановил сердце Ники. Декомпрессии не произошло – скафандр легко устранил свои повреждения, заполнив их герметиком. Но оживлять мёртвых скафандр не умел. До прихода «Спасателя» Ники не дожил всего пятьдесят два часа…
Николая похоронили на Аллее Героев – он единственный из экипажа погребён на Земле. Останки других покоятся в неведомой космической дали, там, где несётся сквозь пустоту убивший их астероид, ОКО зла, миновавшее нашу планету. Над могилой Николая поставили памятник всему экипажу «Могучего» – специальным указом Президента Федерации большому транспортировщику БТрББ-0367 посмертно присвоено имя, которое так хотел видеть на борту своего корабля капитан Джолли.
Они стоят в обнимку, все семеро, вырубленные из серого гранита: боцман Силыч, пилот Лурье, капитан Джолли, юнга Николай, кок Лю Чин, моторист Панин, корабельный врач Лиана. Есть ещё восьмая фигура, бесформенная, не имеющая признаков человеческого тела в виде рук или ног, но в верхней части каменной глыбы угадывается намёк на лицо – это Искин. У ног Николая скульптор поместил кота Пирата, разделившего судьбу экипажа.
Когда меня спрашивают, хочу ли я стать космонавтом, подобно моему брату, я отвечаю, что нет, не хочу. Моя мечта тоже связана с космосом, но это работа инженера, а не космонавта. Я решила, что буду участвовать в разработке новых методов дальнего обнаружения космических объектов, чтобы Солнечная система была надёжно защищена от неожиданных «визитёров». И чтобы трагедия «Могучего» никогда больше не повторилась.
На этом я завершаю историю моего брата Ники, в надежде, что память о нём и о мужественном экипаже простого «бэтээра» сохранится в ваших сердцах. Помните тех, кто этого достоин!

Ганя (Гонората) Кучинская,
безмерно скорбящая по погибшим брату и его друзьям.

P. S. Мячик, о котором упоминал в своём дневнике Николай, я за год до трагедии упустила, купаясь в реке. Течением унесло его в море. Цвет мяча я тоже не помню, как не помнят и наши с Николаем близкие. Странно, правда? Наверное, я заведу дневник…

Я ежусь, затем включаю подогрев костюма и толкаю тележку к поскрипывающей ленте транспортера. Тот подхватывает тележку, я заскакиваю следом. Но неудачно, от слишком сильного толчка тележка проламывает проржавевшие оградительные перила транспортера и опрокидывается. Мой мозг с тележки падает вниз, а лента транспортера движется дальше. Уносясь на ней, я вижу, как мой мозг падает прямо на горы мусора и хлама внизу.
Там внизу, под пандусом, снуют венерианские крысы-мутанты. Они всегда голодные. Крысы накидываются на мой мозг, рвут его на части крепкими зубами-бритвами, и тело мое на транспортере пронизывает ужасная боль. Извиваясь в конвульсиях, я падаю.
А в следующий миг я уже в ближайшей кабине автомата воспроизводства. Я подхватываю свой мозг и открываю дверь. Подтолкнув к себе ногой ближайшую тележку, я опрокидываю в неё мозг. Уже в который раз мое странное существование страшит меня.
Но страх внезапно проходит, а в голове уже звучит голос Кассандры: Майк, ты где? Тут, откликаюсь я, на пандусе. Что случилось? С тобой все в порядке? Крысы окончательно оборзели, а в остальном - все в порядке. А что, вы там переживаете? Конечно, мы всегда за тебя переживаем. Как славно, говорю я. Буду, думаю, минут через десять.
Тут восходит Солнце. Днем оно пока ещё функционирует, но крайне тускло. А всё потому, что решили когда-то, что оно может светить ярче и давать больше тепла. Потом астроинженеры подкрутили что-то внутри звезды. В результате стало ещё хуже, на улицу под куполом теперь просто так не выйдешь - необходим вакуумный костюм с внутренним подогревом. Но всё не так уж плохо. Надо в каждом негативе видеть что-то хорошее. К примеру, сломанное Солнце когда-то способствовало поднятию продаж вакуумных космокостюмов. Правда продажами теперь никто не интересуется. Все уже давно свалили на Фомальгаут. Зато шансы, что меня укусил бы венерианский клещ, сводятся практически к нулю.
К чему это я? А мысли у меня путаются, мысли в мозге струятся так вяло. Почему? Может потому, что тележка с моим мозгом нещадно трясется на ленте транспортера? Не знаю, по идее не в этом дело. Ведь производитель клялся когда-то, что в нем нет никаких контактов.
Вот, наконец, я и снаружи купола. Перед зданием космопорта я сталкиваю тележку и спрыгиваю за ней следом. Огромная площадь перед космопортом забита разбитыми и покинутыми в спешке аеробусами и флаерами. Огибая крайние из них, брошенные в спешке у самого входа на дорожке, я направляюсь к дверям. Вакуумный костюм немного жмет, а тележка с моим мозгом катится позади, и, иногда, когда я поворачиваю, больно бьет по щиколоткам.
Но вот я в холле. В пустом, огромном холле. Только сломанные и обесточенные автоматы для продажи всяких давно не нужных вещей, механизмы, застывшие ленты транспортеров, хлам и мусор на полу. Все не работает, все давно сломано. И, конечно же, кабины воспроизводства. Те кое-где ещё функционируют, их поддерживали до самого конца.
Иду к лифтам. Один из них должен работать. Электромагнитный датчик в мозге указывает на нужный. Вызываю. И лифта как всегда не дождешься. Но вот он открывается. В лифте марсианин. Я не люблю марсиан. Понаехали всякие к нам на нашу Венеру, воспользовались, сволочи, слабостью Земной Конфедерации.
Я грубо толкаю тележку внутрь. Тележка придавливает марсианина к стене лифта. Он пищит. Противно так, в ультразвуковом диапазоне. Заткнись, кричу я. Но он продолжает пищать. Зовет на помощь оставшихся на Венере марсиан-наблюдателей и роботов. Я выхватываю резак и отрубаю ему отросток, который у марсиан считается головой. Белая слизь проливается на пол и стены грузового лифта, пачкает мой черный вакуумный костюм и сразу же замерзает на нем. Писк смолкает, но не сразу.
Вот, наконец, мы и приехали. Вернее, я. Марсианина больше не существует. Да и существовал ли он когда-либо? Этаж последний, Центр Управления Полетами. В фойе этажа щелкает автомат воспроизводства и из кабинки выскакивает марсианин. Может это другой марсианин? Не знаю, все они для меня одинаковые. И этот марсианин точно также противно пищит. Я снова поднимаю резак, снова брызги белой слизи и он умолкает. Надеюсь, навечно.
Где вы там, спрашиваю я. Большой конференц-зал, направо, откликается сразу же несколько голосов. Поворачиваю с тележкой направо и качу её по коридору. Толкаю массивную двустворчатую дверь. Ну, славу богу, ты, наконец, с нами.
Да, я с вами. Вернее с ними. Вот они, цвет Земной Конфедерации, полномочные представители объединенных Колоний Человечества. Я уже знаю, что они скажут, я знаю что произойдет далее. Это не секрет. Все они - пятнадцать человек - мужчины, женщины и гермофры, все они сидят за огромным столом, а позади них болтаются кабеля к Усилителям Мозговой Деятельности. Они такие же как и я, люди. Но не совсем такие, потому, что они - крысы. Потому, что я знаю - они крысы, бегущие с тонущего корабля под названием "Солнечная Система". А я как-то не люблю крыс. И ещё я не люблю марсиан. И они про это знают.
Ты опять прикончил марсианина, - в гневе кричат они, ты ведь знаешь, что это негуманно и противозаконно, у нас ведь существует договор с Марсом. И это тем более бессмысленно пока работают автоматы.
Не ваше дело, отвечаю я. Что хочу, то и делаю, говорю я им. Вы - крысы, скорее переходите к вашему крысиному вопросу, остальное не ваше дело. Когда все умолкают, слово берет Председатель Совета, Отто Руммель.
Ты, говорит, жалкий сумасшедший отщепенец и позор Человечества. Но существует воля Человечества, а также судьба Солнечной Системы, врученная нашему совету Конфедерацией Землян, что требует, чтобы все формальности были соблюдены. Валяй, говорю я, вываливай.
И он стал вываливать. Все то, что я уже узнал вчера, когда они подослали ко мне Кассандру, чтобы выведать как я отношусь ко всему этому и соглашусь ли я. Чтобы формальности были соблюдены. Смысл пространного обращения к марсианам сводился к тому, что совет шестнадцати землян, последних представителей Конфедерации Земли делегирует всю полноту власти своему суверенному представителю и гегемону. Делегирование власти производится сразу же в день отбытия остальных пятнадцати членов совета Конфедерации и что, мне оказана эта честь.
Короче, где мне расписаться, спрашиваю я. Тут, указывает Отто.
Я подкатываю тележку к нему и скрепляю документ своей электронной подписью. Он начинает что-то бессвязно бормотать. Может это поздравления? Нет, скорее это извинения. Им, что стыдно? Убирайтесь на свой Фомальгаут, говорю я им устало. Мы пришлем тебе замену, очень скоро. Через двадцать лет. Вон, кричу я. Все, кричу я, все вон, пошли все вон. Они, стараясь не создавать затора у дверей, начинают покидать зал, выкатываясь вместе со своими мозгами на тачках.
Последней была Кассандра. Извини, говорит. Хоть нас многое когда-то связывало, но ты пойми - я уже больше тут не могу. Эта заброшенная система не для такой высококультурной и возвышенной личности как я, понимаешь. Конечно, говорю. Я все понимаю. Увидимся на Фомальгауте через двадцать лет, говорит она. Там видно будет, говорю я. Как все будет, покажет будущее, причем с определенностью. И тут она разрыдалась. Ладно, говорю, увидимся на Фомальгауте через двадцать лет. Она смотрит на меня, из глаз её по щекам струятся слезы. Почему-то мне кажется, говорит она, что этого не будет никогда. Ладно, говорю я, Кассандра, иди уж, не трави душу. Плача, она уходит.
Ну, вот я и один. Вернее, почти один. На орбите пока ещё болтается последний лайнер. Я чувствую, что невероятно зол. Меня трясет от обиды и злобы на них. Нет, так не годится. Нужно соблюсти лицо при прощании. Спать, приказываю я центральному процессору, но пробудиться по первому сигналу с командного пульта. Процессор посылает соответствующую команду в нервную систему. Глаза начинают слипаться, я чувствую приятное расслабление во всем теле, мягкие волны уносят меня в небытие.

* * *

Я просыпаюсь от писка. Это пищит пульт ЦУПа. Бросаю взгляд на экран, на экране пульсирует точка. Эта точка - орбитальный лифт, в нем пятнадцать моих бывших друзей. Гравитационный лифт уже доставил их на орбиту Венеры, а звездный лайнер подхватывает и вбирает в себя капсулу с землянами.
Эй, на Венере! - бодро произносит голос Отто. Мы на орбите, идет подготовка к анабиозу. Рад за вас, отвечаю. Что все нормально, поясняю. Да, системы ведь старые, всякое может случиться, говорит он. Спасибо за волнение. Не за что, говорю я. Чего только между нами и не было, говорю я, но все в прошлом. Всего хорошего, Отто! Счастливо оставаться, Майкл! Я слышу, как эту фразу повторяют до боли знакомые голоса. Да, они все там, на орбите, желают мне всего самого лучшего. До свиданья, шепчу я. Прощайте, кричу я им.
Мне грустно. Мне жаль, что я их больше не увижу. Хотя несколько часов назад я их ненавидел. Такова человеческая природа, ну что тут поделаешь? К тому же я сам решил остаться в Солнечной Системе. Я один. И ещё эти мерзкие марсиане. Потомки марсианских колонистов, которые, как и я, не захотели переселяться в другие звездные системы. Эти марсиане устроили генетический эксперимент над собой и своим потомством. Мутации ради приспособления к изменившимся внешним условиям. Теперь им уже не нужен кислород и тепло в таком количестве как нам, людям. Но разница между ними и мной, что я по-прежнему человек, хоть и сумасшедший, а они уже нелюди.
Я мрачно усмехаюсь. Кто из тех первоначальных экспериментаторов на Марсе мог просчитать все варианты? Кто из них мог подумать, что изменения зайдут слишком далеко? Никогда не понимал этих тварей, этих выродков рода человеческого. Но теперь-то это уже неважно. И все формальности должны быть соблюдены. Я нажимаю кнопку, и последнее решение совета Конфедерации спешит на Марс.

А.А. Блок

«И это на самом деле так», - твёрдо сказал я сам себе.

А потом вошёл.

- Потери группы – тридцать процентов. Говорит, долго они не продержатся…

- Двадцать шестой развёрнут для атаки, сэр…

- «Альфа» вошла в контакт с противником, докладывают о восьми лёгких целях…

- Четвёртый, четвёртый, ты под огнём, отходи! Чёрт!

Яркий свет, нестройный хор голосов, перекрикивающих друг друга. Сквозь хаос отрывистых команд, донесений и обрывков радиопереговоров чудом пробилась короткая бесцветная фраза:

- Наблюдатель в штабе!

По круглому залу точно сквозняком протянуло: хор голосов на секунду утих, некоторые из сидевших за пультами людей даже откинули забрала тактических мониторов, чтобы бросить взгляд на меня. Короткий, поспешный, полный любопытства и… неприязни. Люблю я свою работу!

Широкоплечий и высокий – выше меня на добрых полголовы – человек, стоявший посреди комнаты, тоже обернулся. Так поворачивается тяжёлая артиллерийская турель: плавное, и вместе с тем стремительное движение, секунда на фиксацию цели – и залп.

- Господин Хольт? Мы начали без вас.

- Я не в претензии, генерал.

- У вас нет для претензий повода, Хольт. Мы начали строго по плану, это вы опоздали.

Последнее слово Сэмюэль Транк выплюнул с нескрываемым презрением. Я обижаться не стал, испытывать чувство обиды по отношению к людям вроде генерала – занятие довольно-таки бесперспективное. Для Сэма Транка сам факт существования кого бы то ни было, обладающего властью надзирать за его начальственными действиями – это вызов, брошенная в лицо перчатка. Причём, такая перчатка, которую не поднимешь, и не швырнёшь в ответ. Если подумать, генералу сейчас хуже, чем мне, генерала стоит пожалеть.

- Надеюсь, я не пропустил ничего важного. Обрисуете вкратце обстановку?

- Вкратце? У нас тут война, как видите. Мы сцепились с русскими, сбили их передовой заслон, но они успели высадить десант на астероид и закрепились в ущелье возле маяка. Наша штурмовая группа сейчас их оттуда выносит.
- Что ж… Ясно.

- В самом деле?

Издёвку я проигнорировал и просто уставился на занимающий мало не половину зала большой командный виом. Там вспыхивали трассеры выстрелов, фигурки в боевых скафандрах, гротескно пухлые и квадратные из-за модулей брони и прыжковых ускорителей, прятались за камнями. Плазменные установки, закреплённые на плечах пехотинцев, время от времени плевались голубыми импульсами куда-то в сторону широкого разлома, пробившего уныло-мрачные нагромождения скал. Пока Хольт смотрел на экран, из глубины ущелья прилетел ответный выстрел – бледный росчерк перерезал одну из квадратных фигурок практически напополам.

- Проклятье! – зарычал Транк. – У них там мобильная «рельса»! Где наша поддержка?! Флетчер?!

- Развёрнута, сэр. Сейчас ударим.

Подтверждая его слова, в каньон протянулись тонкие дымные щупальца, посреди ущелья распустились и быстро увяли яркие цветы взрывов. Следящая камера, как по команде, прыгнула вверх, в кадре показались чёрные параллелепипеды ракетных установок.

- У нас здесь налицо преимущество в огневой мощи, - усмехнулся генерал. – Меня только беспокоят глушилки русских на одиннадцати часах. Что они пытаются ими прикрыть?

- Возможно, отвлекающий манёвр, - осторожно предположил Макс Флетчер – я обратил внимание, что на кителе адьютанта красуются майорские нашивки. А ведь пареньку с виду – лет двадцать, не боле.

- Отвлекающий? Возможно, возможно…

- Сэр, эскадрилья «альфа» атакует эсминец противника…

- Двадцать шестой батальон начал выдвижение…

- Штурмовики требуют поддержки с воздуха…

- Требуют?! Требовать они будут у жён в постелях!

На экран методично выводилось изображение то с одной камеры, то с другой. Взгляд схватывал то наступающих десантников, то маневрирующие на бешеной скорости истребители, то крейсер Альянса, из открытых орудийных портов которого непрерывно летели ракеты и сгустки перегретой плазмы. Вокруг плывущей в космосе стодвадцатикилометровой скалы медленно, но неуклонно разгорался рукотворный ад. Примерно пять тысяч солдат и офицеров Второй ударной группы экспансионных сил Атлантического альянса сошлись в бою с чуть меньшим числом бойцов седьмой гвардейской десантной дивизии ВКС России. Штурмовики Сэмюэля Транка против бронированного спецназа Леонида Семиречного.

Штаб Второй ударной сейчас чем-то напоминал мне телестудию во время прямого эфира: все при деле, все напряжённо работают, полковники и майоры расселись за тактическими пультами, их лица скрыты под масками мониторов, руки утоплены в перчатки контроллеров. Лишь Транк стоит посреди зала, не спеша занимать единственное поставленное здесь для него кресло. Видимо, оно для генерала было слишком удобным. Эргономичное, с саморегулирующимся мягким подголовником – сидя в таком кресле, хочется расслабиться, снизить градус напряжения в голосе, посмотреть сквозь пальцы на мелкие ошибки штабных офицеров… Да Сэм Транк раньше застрелится!

- Состояние оперативной группы! – требовал генерал. – Флетчер?

- В первом и третьем взводах потери – тридцать процентов. В четвёртом осталось двенадцать бойцов, они пока оттянулись назад метров на триста. Пятый-седьмой готовятся к атаке. Ребята их вот-вот дожмут, сэр. Если мы подведём «Филадельфию» ближе и накроем ущелье из главного калибра…

- Крейсер висит под прикрытием этой скалы, - перебил Транк, ткнув пальцем куда-то в левый угол обзорника. – Если подведём его ближе, можем подставить под наземные ЗРК русских. Хотите потерять корабль, Флетчер?

- Нет, сэр.

- Я так и думал. Сбросьте перед ущельем ещё две «черепахи», пусть прочистят чёртов дымоход. И пошлите уже беспилотники на одиннадцать часов, нужно разобраться с этими глушилками.

- Да, сэр.

Флетчер склонился над командным пультом, ткнул пальцем в сенсорный экран. А я принялся разглядывать, как слева на обзорнике пробегают суетливые строчки рапортов, выстраиваются парадными колоннами столбики цифр, вспыхивают и гаснут значки подразделений. Баталия уже, похоже, вошла в кульминационную стадию, но пока не очевидно, что одна из сторон имеет явное преимущество перед другой. Бойцы Альянса упорно атакуют, русские больше сосредоточились на обороне – заняли несколько ключевых точек на поверхности огромной железной глыбы, маневрируют кораблями, заставляют противника вводить в дело резервы, навязывают борьбу на измор. Десантники – отнюдь не мальчики для битья, а адмирал Семиречный – опытный тактик. Месяц назад его парни за полчаса в пух и прах раздолбали китайцев на Юноне, а ведь те драться умеют.

- Четвёртая и восьмая эскадрильи – атакуйте эсминец, заткните его уже, наконец!

- Мы потеряли одну из «черепах», сэр. Прямое попадание из рэйлгана.

- Какого чёрта он всё ещё не подавлен?

- Это другой. Они подтянули к ущелью ещё одну группу десанта, её не удалось отсечь огнём.

- Штурмовики возятся там уже двадцать минут – и я не вижу результата.

- В этом бутылочном горле плотный огонь, наш штурмовой батальон там – как на сковородке.

- Поменьше красочных эпитетов, Флетчер, побольше дела. Русские там тоже не мёрзнут. Но надо, чтобы им по-настоящему пятки припекло, отправьте туда ещё одну роту. Есть у нас рота в запасе?

- Есть, сэр.

- Тогда – вперёд, задайте им трёпку!

Один из офицеров вскинулся за своим пультом:

- Восьмая эскадрилья докладывает! Они добили эсминец, сэр!

Обзорный виом озарился вспышками разрывов. Камера показала крупным планом вытянутый параллелепипед военного корабля, неуклюже разворачивающегося кормой к астероиду. В зияющих на серебристом корпусе дырах что-то зловеще сверкало, вокруг плыли куски искорёженной обшивки. Мне показалось, я разглядел среди обломков тело в синем комбинезоне. Наверное, показалось, и всё же по спине пробежал невольный холодок.

- Этот готов, - удовлетворённо бросил Транк. – А вот и второй, радар его засёк. Восьмая, слышите меня? Вы уже сейчас молодцы, парни, но если разберёте и этого – я вас по-настоящему зауважаю.

- Сэр, - озабоченно позвал Флетчер, - мы потеряли оба беспилотника. Они не добрались до глушилок.

Генерал помолчал, изучая россыпь цветных огоньков на карте радара, и, наконец, заявил:

- Уже неважно. Им там нечего скрывать, почти все силы русских у нас – как на ладони. Видимо, всё-таки вы были правы, это был отвлекающий манёвр. Но мы на него не купились.

Изображение на обзорнике вновь сменилось. Тёмно-серая, почти чёрная равнина кипела от взрывов, фигурки в тяжёлых боевых скафандрах разлетались, точно сбитые шаром кегли.

- Снейк! Что там у вас творится, Снейк?!

- Идём к маяку, - пробился сквозь треск помех чей-то на удивление бодрый, полный азарта голос. – Попали под плотный заградительный огонь. Противопехотные ракеты, мать их…

- «Филадельфия», - приказал Транк, помедлив мгновение, - сместитесь на двадцать миль ближе к маяку, подавите ту дрянь, что косит наших ребят.

Дюзы появившегося на экране крейсера полыхнули голубым, корабль пришёл в движение.

А генерал вдруг повернулся ко мне и уверенным тоном заявил:

- Может, вы ещё не поняли, господин Хольт, но это поле боя остаётся за нами.

- Может быть, - я пожал плечами.

- Никаких «может быть», это уже факт. Один из эсминцев русские нам слили, второй мы вот-вот прикончим. Примерно две трети истребителей они тоже потеряли. Как только наше превосходство в космосе станет полным, всё быстро решится и на земле. Если Семиречный захочет сохранить хотя бы часть своей дивизии, он скоро сдастся.

- Не захотите его добить?

- Было бы неплохо, – Сэм Транк кровожадно усмехнулся. – Но потери и так высокие, зачем нам лишний месяц на переформирование? Это ведь не последний астероид в Поясе.

- Не последний, - согласился я.

Тут-то всё и случилось.

- Сэ-эр, - неуверенно протянул Флетчер, глядя на тактический экран своего пульта. – Простите, сэр, но тут какая-то… чертовщина.

- Что там ещё?

- Вот, взгляните.

Камеры показали открытое пространство, густо усыпанный звёздами космос, лишь в левом нижнем углу виднелась причудливая, похожая на кусок ноздреватого чёрного сыра скала. Часть звёзд определённо двигалась, разгораясь буквально на глазах.

- Приближение дайте, чёрт!

Корабли. Не меньше двух дюжин летательных аппаратов – обтекаемых, хищных, причудливо расцвеченных белым и красным.

- Ка-Эс-Эс девятнадцать «Гарпии»! – воскликнул генерал, узнавая, в голосе его смешались изумление и ярость. – Эскадрилья «Инчхон»! Они-то что здесь забыли?!

- Идут курсом… нам во фланг, сэр. Они сюда целят, точно в нас!

- Твою мать! «Филадельфия», десятый… Дьявол! Все, кто успеет! Перехватите их!

Я смотрел на приближающиеся машины. Трассеры зенитного огня прошили атакующий строй один из штурмовиков развалился от прямого попадания, потом второй исчез в облаке взрыва… Нет, слишком поздно. Почти все силы Второй ударной втянулись в бой, никому из оставшихся на этом фланге подразделений не под силу было остановить прорывающуюся эскадрилью. Которую, к тому же, никто, совсем никто не ожидал здесь увидеть. Кроме меня, но я – не в счёт.

Крейсер Альянса тоже опоздал, да и много ли он мог сделать в одиночку против шустрых аппаратов, которые к тому же далеко не были беззащитны. Сразу две ракеты угодили прямо в рубку «Филадельфии», и я подумал, что спейсеру, вполне вероятно, совсем скоро тоже придёт конец. Сразу после нас. Потому, что бело-красные штурмовики уже входили в зону поражения, и вооружение штабного корабля тут же ожило. Жертвами пушек и ЗРК стали ещё две неприятельских машины, а потом оставшиеся восемь друг за другом выпустили по нам тяжёлые, начинённые взрывчаткой «сигары».

«Большому судну – большая торпеда», - подумал я, закрывая глаза. Не люблю умирать.

* * *

В зале мигнул свет, голоса разом стихли, потом кто-то выругался, не сдержав эмоций – громко и заковыристо. Видимо, всё? Конец? Я поднял веки. Офицеры за тактическими пультами стягивали с голов шлемы: в них им уже не было толку, все мониторы на забралах погасли. Большой обзорный виом вместо картины боя транслировал зернистое «молоко» белого шума. Что ж, вот и мой выход.

Под прицелом двадцати пар глаз я подошёл к центральному пульту, набрал код вызова, и уже через пару секунд на обзорнике появился другой зал, заполненный людьми. Рядом с рослым мужчиной средних лет, облачённым в синюю форму российских ВКС, стоял Ридль – Наблюдатель из британского офиса. Увидев меня, англичанин приветственно кивнул, я ответил ему тем же. Потом набрал воздуха, как перед прыжком в прорубь, и произнёс – спокойно и отчётливо, как учили:

- Наблюдатель Хольт, восточно-европейский отдел. Мой официальный вердикт: бой закончен. По его итогам победа достаётся дивизии адмирала Семиречного. Право на разработку астероида Беллона, класс S, получает компания-претендент «Рудо-Корп».

- Подтверждаю, - церемонно кивнул Ридль по ту сторону канала связи. – Итог боя сомнений не вызывает, компании-претенденту «Ю Эс Мэйнинг» в претензиях отказать.

Вот самое главное и сказано. Но, скажем прямо, не самое «приятное» для напряжённо ожидающих американцев. Обожаю свою работу.

- Вторая ударная группа Атлантического альянса признана полностью уничтоженной, она выключается из состава экспансионных сил на четыре стандартных месяца.

Штаб Транка выслушал приговор в гробовом молчании. Никто не проронил ни слова, пока я говорил, и лишь когда Ридль, вновь подтвердив сказанное мной, разорвал контакт, кто-то из младших офицеров отчётливо процедил сквозь зубы:

- Дерьмо собачье!

Я почти физически чувствовал, как меня буравят злыми взглядами двадцать три пары глаз. Неприязнь на дне многих из них сейчас превратилась в откровенную ненависть. Се ля ви. Обычное дело. Но, в конце концов, я ничем этим молодцам не обязан.

- Всего доброго, господа, - сказал я им напоследок.

Транк настиг меня уже в коридоре, на подходе к лифту.

- Эй, мистер! А ну, стойте!

Был соблазн проигнорировать генерала, просто войти в лифт и уехать. Но я всё же обернулся и выжидательно посмотрел на него снизу вверх. Он навис надо мной: огромный, выбритый до синевы, начищенный и отутюженный, с полыхающем на бледных щеках гневным румянцем – живой образчик армейской выправки и праведного негодования. Даже складки на его форменном кителе, должно быть, точно соответствовали уставу. А в глазах сверкала холодная ярость хирургической пилы.

- Готов поспорить, - зарычал он, распиливая меня взглядом на куски, - что вы, заранее знали о корейцах!

Я не отвёл глаз, и ответить постарался спокойно.

- Знал, не знал… Какое это вообще имеет значение, генерал? Вы же не хотите высказать претензию, будто наблюдатели должны сообщать конфликтным сторонам всё, что им известно?

- Плевать на чёртовы правила, если их можно трактовать, как вашей душе угодно! Почему я не был в курсе, что противник получил поддержку от третьей стороны?!

- Вопрос не ко мне, а к директорам «Ю Эс Мэйнинг», интересы которой отстаивала ваша группа. Это они отказались разделить грядущие прибыли с «Шиндонг Ресурсес». Видимо, понадеялись, что вы, генерал, справитесь сами. А вот в «Рудо-Корп» двадцать процентов от Беллоны не посчитали чрезмерными.

- Двадцать… процентов?!

- Немало, да. Но эскадрилья «Инчхон» стоила именно столько. И вы не хуже меня знаете, что правилами такие договорённости не запрещены. Ваша компания рискнула, сделав ставку, – и проиграла. Русские подстраховались – и победили. Договор с корейцами они подписали буквально вчера, и меня, разумеется, об этом уведомили. К вашему несчастью, корпоративная разведка «Ю Эс Мэйнинг» работает не столь оперативно.

Губы Транка скривились, на лице проступила гримаса отвращения.

- Ну, да, разумеется… Всё время забываю, что вы – представитель врага.

- Я – представитель Всемирной наблюдательно-арбитражной службы.

- Да бросьте, Хольт! Прежде всего, вы – русский! Не играй мы тут в виртуальных солдатиков, будь это настоящая война, я бы вас уже…

«Сдержанность, – твердят нам всё время наши «научные руководители». – Сдержанность, сдержанность, и ещё раз сдержанность».

Наверное, скверный я наблюдатель. Когда мне такое в лицо… Ну, не могу я в ответ смолчать! Зашкаливает же! Шлюзы рвёт к чертям!

- Будь это настоящая война, господин Транк, - перебил я генерала, - вы бы со мной ничего уже не сделали. Потому, что были бы мертвы. И все ваши солдаты были бы мертвы. А в «Ю Эс Мэйнинг» пытались бы подсчитать, совместима ли вообще с такими потерями средств и людей какая-либо промышленная экспансия в астероидный пояс. Впрочем, ошибаюсь, всё закончилось бы ещё раньше – одиннадцать лет назад, на орбите Марса, где вас впервые сожгли в десантном боте во время боевой операции. Помните?

- Поздравляю, Хольт! Вы настоящий проныра! Не поленились заглянуть в мои файлы!

- Не только в них, генерал, не только. Я ещё на досуге официальную статистику изучаю. Вы вот наверняка знаете, что армия вашего Атлантического альянса – вторая по численности в мире. А не напомните, какова именно эта численность?

- Идите к дьяволу! – рявкнул Сэм Транк, багровея, но его злость меня лишь раззадорила.

- Двадцать восемь тысяч человек. Вычтем из них пару тысяч – персонал из служб обеспечения и техподдержки. Вычтем двадцать три тысячи солдат, почти все они – мальчишки, ещё не наигравшиеся в «настоящих» солдатиков. И как думаете, сколько из оставшихся трёх тысяч офицеров всерьёз жалеет о невозможности на самом деле сгореть в космическом истребителе? Вы – мамонт, генерал. Ископаемое. Вымирающий вид. Пройдёт лет двадцать, и добывающие корпорации совсем откажутся от войн, даже от виртуальных. Внеземелье ждёт обычных мирных трудяг, солдаты там не нужны.

- Слова слюнтяя, Хольт! – услышал я в ответ на свои слова. – И позиция ваша – это позиция мягкотелого слюнтяя! Ни в вас, ни во всей вашей грёбаной Службе больше нет стержня! Все вы там – слизняки! Сегодня уничтожите армию, а завтра нам на голову свалится что-нибудь из обожаемого вами Внеземелья, и кто тогда это грёбаное человечество вытащит из дерьма?!

- Ну да, свалится… Знаете, генерал, мне вас даже не жаль. Позвольте уже откланяться – начальство ждёт.

Когда дверь лифта закрылась, отрезая меня от взбешённого вояки, я позволил себе ненадолго закрыть глаза. Дрянной я наблюдатель, нервный. К тому же устал – главным образом, морально. Всё-таки принятая у нас в Службе практика – отправлять в штабы арбитров из национальных офисов враждующих сторон – приносит свои сочные плоды с нив беспристрастия, но вот самим наблюдателям нервы выматывает преизрядно. Мы прячемся за нейтральными псевдонимами, это несколько смягчает негативную реакцию офицеров, и всё же за ликом «господина Хольта» каждый из них видит Андрея Сенцова. А сейчас, когда Большая Пятёрка активно взялась за разработку Пояса, и бои за спорные концессии проходят чуть ли не каждую неделю… Ох, мама, что ж я маленьким не помер?

Лифт тихо гудел, поднимая меня из штабного «бункера» на глайдерную площадку. В голове невольно прокручивались собственные аргументы, которые я только что бросил в лицо генералу. Это у меня неплохо на язык легло – насчёт Марса, хоть за свою несдержанность и стыдно, а всё же приятно вспоминать… Но, если уж быть до конца откровенным, я и в этом примере ошибся. Восторжествуй люди вроде Транка сорок лет назад, сегодня никто не горел бы в истребителях на орбитах Луны и Меркурия. Скорее всего, никакой тотальной экспансии во Внеземелье не было бы вовсе. Всё ещё сидели бы мы на своём пыльном шарике, каждый в своём перенаселённом углу, вкладывали бы экономические и научно-технические мощности в подготовку очередной локальной грызни за ресурсы. По сей день обучали бы, и потом пожизненно содержали миллионные штаты бесполезных специалистов по убиению ближних и дальних. И выворачивали бы наизнанку недра матушки Земли, чтобы прокормить ненасытный военпром. Ценные металлы – на броню и пушки, нефть – на топливо для танков, уран – на ружейный плутоний и сердечники для снарядов.

Это ж уму непостижимо: даже сегодня, в наш век тотальной демилитаризации, многие утверждают, будто войны – самый усердный из двигателей прогресса. Собрать бы их всех вместе, «прогрессоров», и каждому прошептать, глядя прямо в глаза: «Опомнись, человек!» Может, когда-то в очень дремучие и не очень добрые времена дубина, сжатая рукою питекантропа, и дала толчок первой технической революции на Земле, но сейчас-то совсем другой век, другие нравы. Ибо масштабы возможных боен – тоже другие. Нельзя вечно жить на вяло дымящемся вулкане и надеяться, что извержения на твоей памяти не случится. Случится, непременно случится. Не при тебе, так при твоих детях. Да хоть бы и при внуках – кому-то легче от подобной мысли? Предкам вот, к счастью, не было легче. И они погасили вулкан.

Спасибо им, предкам, наконец-то до них дошло: любой двигатель когда-нибудь выкатывает свой ресурс, морально устаревает и начинает работать в убыток. Так и военно-техническая отрасль полвека тому назад окончательно встала на пути настоящего, реального прогресса завалом поперёк дороги – ни объехать такой, ни по брёвнышку растащить. Наука? Космические программы? Решение социальных проблем? На всё это вечно недоставало средств, проектные институты и наукоёмкое производство получали, в лучшем случае, гроши от щедрот. Зато совокупный смертоубийственный потенциал за столетие накопили такой, что каждого человека на Земле можно было к праотцам сотню раз отправить. Причём, обычными «традиционными» средствами, даже не вспоминая о ядерных боеголовках.

Лифт остановился, я открыл глаза и вышел навстречу солнцу и летнему небу, раскинувшемуся над мегаполисом. На широкую, открытую всем ветрам площадку скользнула из бездонной лазури стальная капля. Одноместный глайдер завис в нескольких сантиметрах от бетонного покрытия, негромко шипя ионными двигателями. Гостеприимно откинулась дверь, комп промурлыкал приветственное: «Добро пожаловать на борт». Через час буду уже над Атлантикой, через три – в брюссельском офисе Службы. А через десять или двенадцать часов полечу дальше – в Пекин, в расположение штаба тринадцатой военно-космической дивизии Китайской Республики. Беллона – не единственный астероид, за разработку которого мечтает взяться «Рудо-Корп». Предвижу тяжёлые бои сразу после уикенда.

Когда-нибудь солдат на Земле не останется совсем. Когда-нибудь вымрут последние Сэмы Транки и Леониды Семиречные. И мальчишки бросят, наконец, играть в войну, бой для людей перестанет быть вечным. Я сам прослежу, чтобы так оно и было. Ведь это, в конце концов, моя работа.

- Добрый день! Вас беспокоят из Первого орбитального филиала. На прошлой неделе мы подавали заявку на передачу в наш фонд экспоната инвентарный номер две тысячи двенадцать дробь сто тридцать. Когда вы собираетесь нам его прислать?
- Дробь сто тридцать? Никогда, - искренне удивился секретарь. –Цифры после дроби указывают на особую ценность экспоната и строжайший запрет на вывоз с планеты.
- Да ну, какая там ценность? Книжка-то древняя. Вот-вот рассыплется. Да его последние поклонники уже полтыщи лет как померли! Молодежи интересны современные звезды сетературы. А этот Гоголь... Писателем он был средненьким. Его уже и не помнит никто. Нам просто для новой экспозиции очень нужна хотя бы одна настоящая бумажная книга. Вот мы и выбрали из вашего каталога что поплоше. Жалко вам, что ли, этой графомании?
К несчастью, секретарь возле голофона был не один. Посреди огромной приемной стоял директор ЦМЗ и отчитывал заведующую техническим сектором за криворукость и неумение нормально запрограммировать встроенную климатоочистительную технику.
- В моём кабинете то не продохнуть от пыли, то хоть полы выжимай!
- Ну, и что? – защищалась сотрудница. – Это же хорошо, когда разнообразие! Гораздо хуже было бы, если бы все время было пыльно. Или все время мокро. Между прочим, все говорят, у меня художественное мышление и отличный вкус! Вы давите на меня! Душите мою неповторимую индивидуальность!
- Вы надо мной издеваетесь?! – сорвался директор на крик. – Я просто хочу, чтобы было одновременно сухо и чисто, а не мокро и грязно!
- Замечательно, - вдруг посерьезнела женщина. – Если вы действительно этого хотите, необходимо заменить, как минимум, две трети оборудования. Очистка устарела не только морально, но и физически. Программируй эту рухлядь, не программируй, она от малейшей нагрузки сыпется. Ремонтники только и делают, что дыры латают. Не техсектор у нас, а какой-то кружок «умелые руки». Я могу писать заявку на необходимую технику?
- Какую еще технику? Научитесь сначала работать, а не валить на ветхость оборудования. До того как вы возглавили техсектор, все было нормально. Может, вам походить на курсы программирования?
Разговор шел по кругу в третий раз, и шел бы так дальше, если бы директор вдруг не услышал, что кто-то называет Гоголя графоманом, а бесценный экспонат – дешевкой.
- А вы, молодой человек, кто такой? – опешил директор.
- Я?
- Да, Вы!
- Ну... Я ... эээ ... стажер Первого орбитального филиала музея Земли во Внеземелье Юрий Иванов. А вы кто?
- Меня зовут Николай Николаевич. И именно я здесь решаю, какой экспонат считать покраше, а какой – поплоше. – Директор вдруг успокоился и внимательно всмотрелся в собсеседника. – Значит, говорите, Гоголь – графоман?
Заведующая техсектором облегченно вздохнула, подмигнула секретарю и тихонько выскользнула за дверь
- Ну, не то чтобы графоман, но ведь его же читать невозможно! У нас полкурса его тексты через слово не понимало. Вот скажите, что такое люлька? Во всех словарях написано, что люлька – это такая кроватка для младенца, в другом значении – специальный подъемник для строителей. А его герои ее курят! Как можно курить детскую кроватку?!
- Вы правы. Кроватку курить никак нельзя. Зато можно курить трубку. Впрочем, у «люльки» есть и другие значения. – Директор зачем-то постучал пальцем по голофону. – Обещаю обдумать вашу заявку и в ближайшее время сообщить свое решение. Всего хорошего, Юрий Иванов.
***
Два дня спустя после разговора с завтехсектором директор Центрального музея Земли, склонившись над столом, с тоской изучал смету на чистку вентиляции. Сегодня она была третьей. Одну принесли на ремонт крыши, другую – на закупку новых роботов-уборщиков, теперь еще и эту.
От невеселых размышлений его отвлек зуммер служебной голосвязи. Звонил страинный приятель и собутыльник, а по совместительству – руководитель Первого орбитального филиала их музея, Витя Павлов.
- Слушаю? – все еще пребывая в размышлениях о том, какую из трех смет подписать, отстраненно откликнулся директор ЦМЗ.
- Привет, Коляныч! – ничуть не смутился суховатым тоном собеседник. – Ты мне не рад? Так я могу и позже перезвонить. Дело есть.
- Да рад я тебе, рад. Еще больше был бы рад, если б ты нашел для нашего богоугодного заведения состоятельного спонсора, бескорыстно любящего историю, литературу, искусство и желающего сохранить наше культурное наследие для потомков. А то нам крышу не на что починить. – Директор огорченно махнул рукой. – Давай свое дело.
- Спонсора у меня для тебя нет. Зато есть выставка, посвященная русской литературе конца второго тысячелетия. Ты же знаешь, сейчас опять в моде все русское, особенно, среди лунатов. Выставка обещает стать хитом сезона.
- Ну, что ты меня уговариваешь? – не сдержавшись перебил директор. - Чего тебе надо-то? Сразу предупреждаю – денег нет!
- Не надо мне денег, - небрежно отмахнулся Павлов. – Я хочу тебя просить передать моему филиалу в аренду на два года рукопись «Евгения Онегина».
Директор ЦМЗ медленно откинулся в кресле, пробормотал: «И ты, Брут!», и, резко хлопнув ладонью по столу, сказал:
- Нет. Можешь даже не мечтать.
- Но почему? – удивился проситель. – Мы же не будем выставлять оригинал! Наши технари разработали новое оборудование, которое позволяет создавать подробные трехмерные копии экспонатов, практически не отличимые от оригинала. Эти копии и будут выставлены.
- Потому! - отрезал директор. – Вообще, я сам хотел тебе звонить, но закрутился и забыл. Знаешь, что мне наговорил твой стажер позавчера?
В паре слов передав содержание разговора, директор внимательно всмотрелся в приятеля:
- Да, и я не понял, так Гоголь вам нужен или Пушкин?
- Пушкин, конечно. Вечно этот Иванов все напутает. Инициативы у него через край, а опыта, сам понимаешь... – расстроенно ответил руководитель Первого филиала. – Просто опытный сотрудник, отвечающий за наполнение экспозиции, приболел и мы на его место временно взяли свежеиспеченого выпускника регионального филфака, который стажировался в музее по античному периоду. Вот он и...
Павлов вздохнул и сделал еще одну попытку договориться:
– Может ты все-таки передумаешь? А то из-за какого-то мальчишки лишить выставку ценнейшего экспоната... Мы же столько лет друг друга знаем! Давай, я под свою ответственность?
- Так в любом случае под твою ответственность, - в глазах Николая Николаевича вдруг заплясали чертики. – Ты получишь копию рукописи на выставку, но на определенных условиях. Во-первых, пришлешь своего инициативного стажера к нам на переподготовку. Пусть посмотрит, что такое настоящие бумажные книги, и как выглядят рукописи не в электорнном учебнике. Во-вторых, вывозить «Евгения Онегина» с Земли я, конечно, не позволю. Я даже из музея не позволю его вынести. Вместо этого, дам распоряжение, чтобы твоему сотруднику предоставили доступ к рукописи в нашем хранилище. Будет делать копию на месте.
- Какому сотруднику? К-какую копию?
- Твоему сотруднику! Имеющему опыт работы с вашей новой копировальной техникой, которую он привезет с собой. Он будет делать подробную трехмерную копию рукописи с применением самых современных технологий. Вот эту копию он и увезет. А в качестве платы сделает вторую копию для ЦМЗ и, заодно, отстажирует нашего зава техсектором на работу с вашим изобретением. Как оно там называется?
- Полидубликатор! – повеселел Павлов. – Думаю, поедет наш технарь Андрей. Ты его краем глаза знаешь. Считай, он уже у вас, а бутыль нашей местной самогонки у тебя на столе. Только не спрашивай, из чего на этот раз. До связи!
***
Волны с грохотом разбивались о прибрежные камни. Море пенилось, бурлило, ярилось и стонало. Его запах просто сводил с ума - горьковатый, пряный - запах йода, гниющей рыбы и водорослей.
Андрей сидел в кафе на набережной, наслаждался зрелищем разгневанной воды, сейчас отливавшей сталью, и думал о том, как хорошо наблюдать волнение на море там, где нет пронизывающего ветра и шальных волн, способных в мгновение ока утащить неосторожного за собой, накрыть с головой, играя ударить о камни.
Родившись на орбите, он зачитывался приключениями капитана Блада, поисками острова Сокровищ, и грезил о море. В восемнадцать лет, поступив в политехнический университет, он впервые прилетел на Землю. И с восторгом узнал о том, что море находится буквально в пятнадцати минутах ходьбы от учебных корпусов, а в университете есть клуб любителей подводного плавания. Получив диплом, он отправился домой, но море влекло его к себе с неодолимой силой, и в каждый свой прилет на Землю он искал встречи с ним.
Завтра ему предстояло отправиться в путь, увы, долгий и малоприятный. Командировка закончилась скандалом, а обратный полет сулил лишь скуку и двухнедельное бултыхание в невесомости на рейсовой "Комете".
"Кометами" рейсовые корабли назвали в честь их предшественников – небольших, юрких теплоходиков на подводных крыльях, курсировавших между Земными приморскими городами во второй половине двадцатого века. Андрей видел эти древние суда только на картинках в энциклопедии и все время задавал себе вопрос: как же они плавали? Он был системотехником и, по-совместительству, музейным работником. Кораблестроение, гидравлика и прочие морские премудрости были для него тайной за семью печатями, что, впрочем, не мешало высоко ценить умения корабелов прошлого, и успешно овладевать современной техникой.
В этот раз, на планету предков его привело стремление непосредственного начальства заполучить в литературный сектор Первого орбитального филиала музея Земли во Внеземелье копию произведения древнего поэта Александра Пушкина. Сам Андрей Пушкина недолюбливал. Особенно его раздражала «Капитанская дочка», которая по сей день входила в обязательную школьную программу. Никаких особых достоинств он в этой книжке не видел, а видел, как раз наоборот, одни недостатки. Но, как известно подчиненным во все времена, шеф всегда прав. Пришлось лететь.
Внутрисистемные перелеты Андрею тоже не нравились. Проклятая невесомость! Третье тысячелетие на дворе. Галактика исследована от и до. Готовится первый межгалактический перелет! А что делать с невесомостью на тихоходных межпланетниках так никто и не придумал до сих пор. Может, потому и рвались так исследователи и бездельники-экстремалы в Дальний космос. Лег себе в анабиоз перед стартом, а разбудили уже после того, как сели. И никаких тебе неприятных ощущений, неудобств с питанием, да и с обратным процессом. Никаких головокружений после посадки, мышечной слабости и ощущений, что все еще куда-то плывешь.
Весь полет он страдал и ругал своего начальника последними словами. Нашел тоже мальчика на побегушках! Как-будто нельзя было отправить кого-то помоложе и рангом пониже. Собственно, он так сразу шефу и заявил, что ищи, мол, для своего проекта молодого дурака, я - уже старый! Но шеф остался непреклонен, и Андрея откомандировали на Землю подышать свежим воздухом и, заодно, добыть материалы для новой экспозиции.
В зале прилетов его встречали. Не успел он выйти с сумкой, как к нему подошла миловидная женщина, на вид слегка за 30, с короткой, почти мальчишеской стрижкой. Она поздоровалась, сказала, что ее зовут Виктория Матвеева, что она – заведующая техсектором Центрального музея Земли, и что она его сейчас отвезет в гостиницу, потом покажет, где находится ЦМЗ, и отметит командировку.
- Простите, Виктория за некорректный вопрос, но почему меня встречает именно заведующая техсектором, а не практикантка этого же сектора? – искренне удивился Андрей. – Или Вы что-то натворили?
- Ну... наверное, можно и так сказать, - она отпустила подбородок и отвела взгляд. – Николай Николаевич, в принципе, человек неплохой, но... В общем, у нас полетело кое-какое оборудование, и мы немного повздорили. Деньги на ремонт и запчасти он все-таки дал, но отомстить тоже не забыл. А что встречать мне вас не по чину, так это мелкая шпилька от директора. И потом, вы же действительно меня стажировать на этом вашем новом аппарате будете.
Андрей сочувственно вздохнул и попросил все же показать, где находится ЦМЗ, отметить командировку, а гостиницу он и сам найдет.
Едва добравшись до кровати, он завалился спать. «А душ можно и завтра принять. Только бы не проспать...»
Утром свеженький, вымытый и выбритый он вошел в кабинет директора.
- Доброе утро! Разрешите?
- Утро доброе! Заходи, Андрей, присаживайся. Уже познакомился с нашим главным технарем?
- Познакомился. Сегодня начнем учебу.
- Отлично! Тебе что-то еще нужно для работы?
- Пока нет, спасибо. Да, чуть не забыл! Тут вам просили передать, - Андрей поставил на стол для совещаний увесистый пакет.
- О! Благодарю! – усмехнулся директор. – Ну, иди работай. Не заставляй красивую жещинщину себя ждать. А попортишь рукопись – своими руками придушу и скажу, что так и было.
- Все будет в порядке, Николай Николаевич. Не волнуйтесь.
- Перед отъездом не забудь заглянуть. Подарок хочу передать шефу твоему. Удачи!
***
Выйдя от директора, Андрей подключился к внутренней системе навигации и направился в техсектор. Постучав в дверь с надписью «Заведующая» и дождавшись разрешения, он вошел
- Здравствуйте, Виктория. Можно?
- Здравствуйте, Андрей. Проходите. – пригласила хозяйка кабинета. - Ваш полидубликатор уже доставили, но еще не распаковывали. Сейчас позвоню в лабораторию, что вы уже пришли, и в хранилище, чтобы подготовили рукопись. Присядьте пока.
В то время, как завтехсектором созванивалась с разными службами, Андрей с изумлением смотрел по сторонам. Ну, мишень с дротиками висела и у него тоже. Но вот баскетбольное кольцо над дверью и гамак, подвешенный у окна, он в рабочем кабинете видел впервые. М-да, однако, интересная ему попалась «ученица».
- Ну, что, пойдем? – оторвал его от неуместных размышлений уверенный голос Виктории.
В лаборатории их ждал техник. Он помог Андрею распаковать оборудование собрал обрывки упаковки и вышел.
Виктория обошла устройство со всех сторон, осмотрела, ощупала, чуть ли не на зуб попробовала и в ожидании посмотрела на Андрея:
- И как работает это чудо техники?
- Вот смотрите, - он подошел к полидубликатору, и нажал на небольшую выпуклость на передней панели. Часть панели выдвинулась. – Это ящик, в который производится закладка предмета для копирования. К сожалению, прибор пока позволяет копировать только относительно небольшие предметы, но мы работаем над этим. Теперь, - Андрей нажал на похожую выпуклость на боковой панели. – Вот сюда производится закладка материала для будущей копии.
- Подождите, - остановила его Виктория. – А где взять этот материал? Наверное, чтобы точно воспроизвести глиняную вазу, нужны осколки другой вазы, или хотя бы глина?
- Нет, что вы, - улыбнулся Андрей. – материал может быть почти любой. Конечно, вариант, который вы предлагаете, просто идеальный и наименее энергоемкий, но далеко не всегда у нас под руками есть подходящие материалы. Обычно, мы в качестве универсального материала для постройки копии используем синтопластовые панели. Продолжим?
Завтехсектором кивнула, и Андрей, поддев пальцем выемку в нижней части задней панели, открыл очередную крышку:
- Здесь происходит синтез дубликата нужного нам предмета, и отсюда же мы его забираем. О том, что дубликат готов, сообщает мигающая зеленая лампочка вот здесь. – показал он. – И звуковой сигнал. Как видите, ничего сложного. Давайте попробуем?
- Давайте, - согласилась она и, порывшись в одном из ящиков лабораторного стола, достала одноразовый стаканчик. - Для начала попробуем скопировать вот это. Как думаете?
- Пойдет, - он кивнул головой. – Но при условии, что вы все будете делать сами.
- Разумеется сама. Подождите минутку, я позвоню, чтобы нам принесли синтопласт.
Ждать пришлось недолго. И они приступили к копированию. Сначала был успешно скопирован стаканчик, потом стилус, потом отвертка, ключи... Викторию настолько захватило создание дубликатов, что рациональные размышления о перерасходе синтопласта ушли на второй план. В какой-то момент принесли «Онегина». Андрей расписался в получении, и они снова вернулись к дубликатору.
- Ну что, момент иситины? Кто копирует – вы или я? – спросил он.
- А давайте по очереди. Страницу вы, страницу я. Согласны?
- Согласен.
Они начали копировать, как и договорились, постранично. Из дубликатора одна за другой появлялись страницы, исписанные характерным почерком, с рисунками на полях.
Их прервал голофон.
Андрей предложил принести кофе, согласно кивнув, Виктория в двух словах объяснила, как пройти к кофейному автомату и ответила на вызов. Он узнал голос директора ЦМЗ, но вслушиваться в разговор не стал, аккуратно прикрыв за собой дверь.
Вернувшись с двумя парящими стаканчиками в руках, Андрей увидел, что Виктория чем-то расстроена. «Опять от директора досталось, - подумалось ему. – Вот ведь!»
- Вика, у вас что-то случилось? – спросил он протягивая стаканчик с кофе.
- Звонил директор. У него в кабинете потоп. А я что могу сделать, если он только вчера смету подписал? – она расстроенно всплеснула руками, чуть не облилась кипятком, и отставила стаканчик в сторону. – Давайте продолжим. Как думаете, скопируется «Онегин» целиком, а не по листику? Заодно и время сэкономим.
- Скопируется, - кивнул Андрей. – Собственно, мы начали копировать постранично, чтобы вы лучше освоились. – улыбнулся он. – Делайте закладку, а я пока свой кофе куда-нибудь пристрою.
Через положенное время раздался звуковой сигнал, и она с радостным кличем «Я же говорила! Так гораздо быстрее!» побежала открывать заднюю крышку.
Там стоял стаканчик с кофе.
На мгновение растерявшись, она сделала шаг назад. Потом бросилась проверять остальные лотки. Пространство за боковой панелью, как ему и положено, было пустым. В лотке для оригинала стоял, конечно же, одноразовый стаканчик, с исходящим паром кофе. Расстроенная нагоняем директора, она перепутала лотки, и заложила рукопись вместо синтопласта.
- Шеф меня убьет, - прошептал за ее спиной Андрей.
Вика медленно повернулась к нему лицом и безжизненным голосом произнесла:
- Я звоню Николаю Николаевичу.
***
- Николаич? Приветствую, - раздался по голосвязи знакомый голос.
- И тебе привет, Витек! Что ты сегодня так официален, друг мой?
- Да, не будешь тут официальным, как же! Наблюдал, как ты наших охламонов... Ты их не слишком?
- Откуда наблюдал?
- Запись с камер наблюдения видел. По-моему, ее уже все видели, - вздохнул Павлов.
- А! Понятно. Нет, не слишком. В следующий раз думать будут, прежде чем что-то делать. А я и расслабился заодно, нервы подуспокоил, - усмехнулся директор ЦМЗ.
- Да... Орал ты и правда знатно!
- Орал как орал. Не заговаривай мне зубы. С тебя банка!
Директор Центрального музея Земли кряхтя выбрался из кресла и подошел к огромному шкафу. Негромко бормоча про самоуверенную молодежь, которая полагает, что до них никто не додумался создавать материальные копии экспонатов, он наклонился, достал с нижней полки белую коробку и понес к столу.
- В общем так, Витя, - пыхтя под тяжестью груза произнес директор. – Они угробили мою личную копию. Не меньше банки тонера за такое!
- С ума сошел? – попробовал возмутиться Павлов. – Где я тебе тонер возьму? Да, еще и банку!
- И пачку бумаги! – безжалостно припечатал Николай Николаевич, поставив коробку на стол.
Потом взял специальную губку и аккуратно вытер пыль с древнего, даже немного нелепого агрегата с надписью "Xerox" на пластиковом боку.

1. "Марсиане" автор Валентинан
3. "Здравствуйте, я – Ник Кучинский" автор dokont
4. "Последнее решение" автор Falcony